Команда Millefiore. Задание 12. Перевод "Заглянуть в будущее"

[Millefiore]

Название: Заглянуть в будущее
Автор: Siriusgirl
Ссылка на оригинал: To Help the Sky Look Forward to the Future
Переводчик:  Millefiore
Бета:  Millefiore
Разрешение на перевод: получено
Герои (Пейринг): Юни, Джильо Неро, Тсуна
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: ангст
Размер: мини (2450 слов)
Саммари: Что бы ни случилось, что бы ни было ее судьбой, что бы ни принесло ей ее наследие — она сможет бороться с этим, хотя, возможно, от этого ничего и не изменится.
Дисклаймер: всё принадлежит Амано
Примечания: перевод выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема "Связь поколений"

— Ты действительно собираешься сделать это? Хочешь отдать свою жизнь ради каких-то пустышек?
— Подожди! Тебе не нужно жертвовать собой, чтобы Аркобалено возродились!
— Их возрождение поможет вернуть вас в мирное прошлое. И еще… Это спасет множество жизней. И это моя судьба, мне от нее не сбежать.
Мне страшно. Мне до смерти страшно. Мама, бабушка, все — мне страшно. Я не хочу умирать. Я так не хочу умирать одна!
— Все в порядке. Давай найдем другой выход! Мы что-нибудь придумаем. Мы точно что-нибудь придумаем!
Но если я не решусь, последствия будут ужасными.
Мы ведь родились, чтобы умереть? Неважно, насколько старыми или молодыми. Аркобалено Неба всегда отведен короткий срок, да?
Мама? Бабушка?
— Нет другого решения. Простите, я обещаю, со мной все будет хорошо. Спасибо вам всем.
Это к лучшему. Так нужно. Так должно быть. Медлить нельзя, мы зашли слишком далеко.
— Эй, принцесса.
Этот голос!
— Я наконец-то нашел тебя, и только для того, чтобы снова потерять. Не очень-то справедливо, тебе не кажется?
Почему? Почему, что ты…
— Может, возьмешь и мое пламя?
Нет, я…
— Я не оставлю тебя одну.
Гамма… Ох, Гамма.
— Брось, не время вести себя так. Это ведь не то, чему тебя учила мама?
Нет, не то. Мама учила меня улыбаться. Улыбаться от всего сердца, если я счастлива.
Я счастлива? Счастлива умереть? Нет. Я счастлива, что не одна. Я счастлива, потому что всё, наконец, закончится. Вот и всё. Гамма… Ребята... Спасибо вам всем.
— ЮНИ!

С её губ сорвался пронзительный вопль, но она даже не заметила. Голова металась из стороны в сторону, тонкие руки крепко вцепились в простыни, которые она сбросила с себя ночью. Страх захлестывал прочной удавкой, а бешеный стук сердца гулко отдавался в ушах. Её закрытые глаза все еще не видели ничего, кроме черноты, которая простиралась далеко, так далеко, словно и не было ничего, кроме этой бесконечной тьмы.
Юни тихо всхлипывала, по вискам стекали капельки пота, брови сошлись на переносице: на неё давила громадная толща тьмы и страха, которой нужно было сопротивляться. И она всё ещё слышала этот крик.
Его слишком сложно было описать: кажется, этот крик был полон боли, или же тот, кто кричал (голос казался мужским, хоть она и не знала, мужчина это был или женщина) был на грани истерики, даже безумия. Это пугало её, пугало до дрожи. А крик продолжал эхом звенеть в голове, не утихая ни на секунду. Она едва расслышала звук шагов в коридоре и то, как открылась дверь, когда кто-то вошел в комнату.
— Принцесса! Что случилось?
Она почти не осознавала эти слова, в мозгу набатом отдавался тот крик, её обезумевшее сердце колотилось от страха и, кажется, пыталось вырваться из груди. Юни перевернулась на бок и зажала уши руками. Она не хотела слышать. Она больше не хотела слышать вообще ничего.
Чьи-то руки сжали её плечи, остановив кошмарный оркестр из криков и голосов, и она сосредоточилась, заставила себя сосредоточиться на том, как доброе, нежное тепло просачивается сквозь промокшую ткань её ночной рубашки.
Эти руки…
Она боролась с тьмой, с жестокой тьмой, которая хотела, чтобы её глаза так и не открылись, не увидели того, в чем Юни так отчаянно нуждалась — света. В конце концов, она сумела приоткрыть один глаз и снова зажмурилась, когда тьма нахлынула с новой силой. Руки на её плечах сжались чуть сильнее.
— Принцесса, принцесса, вы слышите меня?
Этот голос был смутно знаком, так что она сосредоточилась снова и смогла разглядеть размытые черты родного лица. Всклокоченные золотистые волосы, нахмуренные брови, и теплый, теплый, теплый взгляд, устремленный на неё.
Я не оставлю тебя одну.
Она открыла второй глаз и увидела человека, который стоял на коленях у её постели.
— Г-гамма? — прошептала она, удивившись, что голос звучит так хрипло.
— Принцесса!
Юни проглотила комок, сдавивший ей горло.
— Когда я встретила тебя впервые, ты сказал… ты сказал, что отдашь за меня свою жизнь, — она снова судорожно сглотнула. — Так ведь?
На его лице промелькнуло удивление, на которое Юни никак не отреагировала, предпочтя просто смотреть на Гамму своими большими синими глазами, казалось, никогда не знавшими сомнений.
— Да, — кивнул он, — но какое отношение это имеет к…
— Я запрещаю тебе выполнять это обещание.
Удивление переросло в беспокойство.
— Принцесса?
Её лицо омрачилось, застыло тревожной маской.
— Маме тоже снились эти сны, Гамма? – спросила Юни так тихо, что не была уверена, услышит ли он её. Воцарилась долгая, тяжелая тишина: она лежала, свернувшись клубочком, и выглядела пугающе бледной, он стоял на коленях и держал руку на её плече, а выражение его лица невозможно было прочесть.
— Иногда ей… снились дурные сны, — сказал он так же тихо, как и она. Юни задумчиво кивнула, глядя в никуда.
Да, маме должны были сниться дурные сны. Неужели она тоже видела свою смерть?
Юни опустила глаза, задумавшись не столько о том, что умрет, или о снах, сколько о неизбежности доставшейся им судьбы.
— Но она ни разу не позволила им запугать ее, — продолжил Гамма, убрав руки с ее плеч, чтобы коснуться лица. – У вашей матери было множество обязанностей, так же, как будет и у вас.
Юни поняла, что плакала, только когда он начал стирать слезы с уголков её глаз. Бережно и аккуратно.
— Кошмары никуда не денутся. Хитрость в том, — он сделал паузу, чтобы стереть мокрые дорожки с её щек, — хитрость в том, чтобы бороться с ними. Не позволять им взять верх.
Юни смотрела на Гамму почти в отчаянии, её рот страдальчески скривился, а пальцы комкали измятую простынь.
— В конце концов, принцесса, это ваша жизнь. Неважно, с чем или с кем вам придется сражаться. Ваша мать никогда не складывала оружие, и я не верю, что вы сложите. Во всяком случае, я думаю, что вы… Вы сильнее, чем она.
Юни продолжала смотреть. В её взгляде еще оставалась тьма, но она не увидела ни капли лжи в глубине добрых, теплых глаз Гаммы.
Со дня своего рождения человек готовится к смерти.
Так говорила ее мать, держа в руках небольшой снимок, когда они сидели в саду, свободные от всех обязанностей родителя и ребёнка.
— Запомни это, Юни, — говорила она. — Потому что, когда… или если время придет, это знание поможет. Неважно, сколько лет тебе будет, мы все рождены, чтобы умереть.

Кто-то ещё вошел в комнату, и кажется, не один. Юни попыталась узнать их всех, щурясь и напрягая зрение.
— Мне кажется, вам не помешает выпить это, принцесса, — раздался глубокий голос Тазару, подошедшего к ней с ярко-оранжевой кружкой в руках. — Это горячий шоколад, — добавил он, заметив её недоуменный взгляд.
Юни всмотрелась в его вечно суровое лицо. Сейчас оно было непривычно мягким.
— Вы в порядке, принцесса? — неуверенно спросил другой. Юни поняла, кто это был, по волосам цвета фуксии. Она чувствовала: чем больше она слушала голоса Нозару и остальных, чем больше смотрела на них, тем быстрее отпускал её удушающий страх.
Они волновались о ней, «принцессе», которую они встретили пару недель назад, после смерти Арии, их обожаемого, яркого босса, и всё потому, что Юни была её дочерью.
— Что за… Здесь что, весь дом собрался? – раздраженно спросил Гамма, прервав её мысли.
— Я не велел им приходить, — пробормотал Тазару, явно чувствуя себя не в своей тарелке, — они просто… ну, мы просто все услышали крик, и это… в общем… — его голос неуверенно затих, и Юни увидела, как он просительно повернулся в её сторону.
Мама говорила, что их кровь проклята, что это будет передаваться и следующим поколениям. «Но что бы ни случилось, если ты хочешь, чтобы те, кто окружают тебя, были счастливы, улыбайся и смейся. Пожалуйста, Юни».
Она посмотрела на Гамму, Тазару с оранжевой кружкой в руках, взволнованного, но смущенного Нозару, стражников, стоявших вокруг её постели… и поняла, что стук её сердца перестал так громко звучать в ушах.
Что бы ни случилось, что бы ни было её судьбой, что бы ни принесло ей её наследие — она сможет бороться с этим, хотя, возможно, это ничего и не изменит.
— Что здесь происходит? Что вы, черт побери, забыли в комнате Юни-сама? У вас нет других обязанностей?
— Успокойся, Призрачный Рыцарь. Мы просто проверяли, в порядке ли принцесса.
— Что за идиотское поведение? Кто отвечает за безопасность, когда вы все столпились здесь? Да любой враг сейчас может хоть вальс танцевать посреди резиденции!
Волна усталости накрыла Юни, и она опустила веки. Что бы будущее ни готовило ей, с каким бы предательством ей не пришлось бы столкнуться и чьи отвратительные планы по порабощению мира остановить — всё это может подождать до следующего дня. А сейчас она была просто маленькой девочкой, которую окружала её семья, и семья действительно заботилась о ней, даже при том, что они знали друг друга так мало.
Улыбка тронула её сомкнутые губы, но глаза остались закрытыми.
— Заткнитесь вы все, она снова уснула.
— Вон отсюда. И не шуметь, Нозару!
— Почему сразу я? Как будто…
— Нозару! Тихо!
— Ой, прости, братец, я только…
— Живо убрались отсюда!
Ожерелье, лежавшее на прикроватном столике, засияло слабым оранжевым светом.
Когда ты счастлива, Юни, улыбайся от всего сердца.

Позже, в этом же году она оказалась в Японии, вместе с ее верной, но порой слишком заботливой семьей. Юни получила сообщение от Реборна, что один его ученик хочет встретиться с ней. Ей было весьма любопытно, зачем, но она не решилась отнимать время дяди Реборна выяснением подробностей — жизнь в Джильо Неро была довольно скучной. Независимый отряд Вонголы неизменно был на высоте, устраняя всех возможных конкурентов, так что её семья маялась от безделья всё больше и больше. И это грозило беспорядком. Так что может быть лучше, чем небольшая смена обстановки?
Юни неспешно шла по дороге, подол её бледно-розового платья развевался в такт шагам. Хотя вокруг никого не было видно, она знала, что её хранители как всегда рядом, приглядывают за своей принцессой. Представив себе хранителей, умирающих от жары в своих профессиональных черных костюмах и темных очках, она не смогла сдержать смех. Юни просила их одеваться во что-то более удобное, но они были непреклонны в вопросах исполнения своего долга, поэтому и сейчас были одеты подобающе. Девочка вздохнула и уступила дорогу пожилой даме, та благодарно улыбнулась и получила такую же улыбку в ответ. Юни продолжила свой путь, стараясь не обращать внимания на взгляды других людей, обращённые на нее. Наверное, они все задавались вопросом, что делает здесь в одиночестве этот улыбчивый ребенок-иностранец. Повернув за угол чуть быстрее, чем было нужно, она столкнулась с кем-то, кто попытался поддержать ее, но они оба упали на асфальт.
Удивленно моргнув, она робко взглянула на своего спасителя.
— Простите, — сказала она. Произнесенные своим привычным голосом слова чужого языка прозвучали немного непривычно.
— А, нет-нет, это я не смотрел, куда иду.
Юни надеялась, что ни Гамма, ни остальные не подумают, будто на неё напали. А парень в замешательстве взъерошил и без того растрепанные волосы на затылке.
— Это моя вина, — сказал он, наклонившись, чтобы подобрать свою сумку, прежде чем взглянуть на неё. — Я не…
Она с любопытством наблюдала за тем, как расширились его карие глаза, чуть не испугавшись, что они выскочат из орбит.
— Ты в порядке? — спросила она, стараясь не обращать внимания на то, как резко и тревожно забилось её сердце. Незнакомец выглядел очень молодо, совсем подростком. И он смотрел на нее так, будто увидел привидение. Нет, я не призрак, юноша с добрыми глазами, еще не призрак.
— Эй, бесполезный Тсуна, что ты творишь?
Юни удивилась, что не обратила внимания на говорившего сразу. Сияние его пустышки определенно было заметным.
— Дядя Реборн! — воскликнула она, улыбнувшись еще шире. Реборн только ухмыльнулся, когда она взяла его на руки.
— Много времени прошло, да? — спросил он, устраиваясь поудобнее. Юни кивнула.
— Точно. Очень много, — ответила она, — и я рада, что вы попросили меня приехать. Лучшего времени не найти, потому что все…
— Юни?..
Она подняла глаза, удивленно посмотрев на незнакомца.
— Да? — она задала вопрос прежде, чем смогла хоть что-нибудь понять. Карие глаза смотрели в синие очень долго, но новые вопросы замерли у Юни на языке, когда она заметила, что он чуть не плачет.
— Это… просто… — он ненадолго замолчал, а его голос внезапно охрип. — Это действительно ты.
Она склонила голову. Сказать было все еще нечего.
— Да, это я, — ответила она, немного помолчав. — Мы знакомы?
Парень удивленно посмотрел на нее и быстро замотал головой.
— Н-нет, — его голос по-прежнему был хриплым. — Нет, мы не знакомы.
Что-то подсказывало ей, что он врет. Не умеет, но все равно зачем-то врет.
— Ты лжешь, — начала она, нахмурившись.
Он снова покачал головой и повторил:
— Нет, это точно, я не вру, — хотя то, как он сжимал свою сумку, явно говорило о том, что он что-то утаивает.
— Ты лжешь. Но это нормально. Иногда люди лгут, чтобы защитить кого-то, или ради другого доброго дела, — её синие глаза озарились мягким сиянием, — и мне кажется, что ты один из таких людей.
Юноша продолжал смотреть на нее со слезами на глазах.
— Извини, но... ты в порядке?
Ее внимание отвлек Реборн, который все еще сидел на её руках.
— Забудь о нем, он просто доказывает свою бесполезность в очередной раз, — прокомментировал он. — Но так как вы оба здесь, то позволь представить моего бесполезного ученика.
В глазах Юни промелькнуло понимание.
— Так это с ним вы хотели познакомить меня, — она задумалась, невинно взглянув на остальных. — Ты уверен, что я не знаю его, дядя? – спросила она, не замечая ухмылки Реборна.
— Не знаю, Юни, ты мне скажи.
Она удивленно подняла брови, пытаясь понять его ответ.
— Надеюсь, вам нравится быть учеником дяди Реборна, — сказала она, недоумевая, почему он побледнел при этом. — Меня зовут Юни.
— А, да…
В ту же секунду Реборн отвесил ему подзатыльник. Довольно ощутимый, наверное, раз он снова упал.
— Ааааай! Да за что, Реборн?!
— Никчемный Тсуна. Ты не собираешься назвать свое имя? Растерял все манеры?
Юноша мрачно взглянул на репетитора и встал, отряхиваясь.
— Я Тсуна, — представился он. — Савада Тсунаёши. Приятно познакомиться.
Её сердце забилось быстрее, и она поняла, что он не только знакомо выглядит, но даже и голос его ей знаком. Но где она могла его видеть ? Она никогда не была в Японии, только слышала рассказы своей матери.
Савада Тсунаёши?
— Идем с нами! Мы защитим тебя!
— Не сдавайся, мы ведь так далеко зашли.
— Я не отдам тебе Юни.
— Подожди! Не нужно приносить себя в жертву!
— Все хорошо, Юни.
— ЮНИ!
Видения, что порхали перед её мысленным взором, были размыты, но голос звучал отчетливо, и последним отчаянным криком боли было её имя. Синие глаза Юни медленно распахнулись, когда она вспомнила, что слышала его только однажды, и это был тот самый крик из её кошмара.
Мужчина с белыми волосами... Тринисетте... Аркобалено... И Гамма, добрый верный Гамма…
— Юни?
Быстро моргнув, она перевела взгляд на человека, стоявшего перед ней, того же, кто защищал её, и того же, кто, наверное, оплакивал её после. Юни облизала пересохшие губы, пытаясь справиться с нервным смехом.
— Я тоже рада познакомиться, — честно ответила она.
Будучи Аркобалено Неба, сложно отказаться верить в судьбу. Но если сейчас Юни и была в чём-то уверена, так это в том, что судьба ведет её очень странными путями.
Так почему бы не познакомиться ещё раз с тем, кто точно не встречался ей прежде? По крайней мере, в этой жизни.
— Кстати, я уже сказал, что этот глупый ребенок ещё и десятый босс Вонголы?
В ее глазах сверкнули искры смеха, а Савада перепугался до чертиков.
— Реборн! Не говори этого всем подряд! Ай!
— Не указывай мне, что делать.
Может, это был знак, что на этот раз ее будущее будет не таким мрачным. Юни закрыла глаза и вздохнула.
Время покажет. А пока она может только стараться прожить свою жизнь как можно лучше.

@темы: перевод, команда Миллефиоре, задание 12: фик/перевод, джен, G

---

Команда CEDEF. Задание 12. Авторский фик "Ключ ко всему"

[CEDEF]

Название: Ключ ко всему
Автор: Becky Thatcher, Илана Тосс
Бета: Илана Тосс
Герои (Пейринг): Хибари Кея/Савада Емицу, Алауди/Джотто
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP
Размер: мини (2 056 слов)
Саммари: «От наследства не отказываются. Оно с тобой навсегда, куда бы ты ни шел и как бы ты ни старался от него убежать»
Дисклаймер: Все взято из секретных архивов Амано Акиры. Команда не извлекает прибыли, только информацию
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Дурное Наследство»
Комментарии: посвящается Пухоспинке

– Сила – ключ ко всему. Если у тебя ее нет, ты – бесполезное насекомое. Но если она есть, и ты не умеешь ею пользоваться, ты – ничтожество, пустое место. Запомни это.

Алауди окутывает неяркое свечение, он почти прозрачен, Хибари может разглядеть сквозь него перила школьной крыши, на которые тот облокачивается. Кажется, неплотное облако, из которого соткан Алауди, можно развеять одним ударом тонфа. Искушение почти непреодолимое, но Хибари слишком хорошо чувствует исходящую от этого то ли призрака, то ли миража смертоносную энергию. Он сжимает тонфа чуть сильнее, и на губах Алауди на миг появляется полуулыбка. Хибари подавляет порыв отступить на шаг назад.

– Я создал ЦЕДЕФ, потому что в Семье должна быть сильная рука. Гуманизм, дружба, прощение – удел слабаков. Главное – порядок и сила, которая его поддерживает. Вонгола должна выглядеть единой и сильной перед лицом любого врага, неважно, откуда он появится. И если глава Семьи не в состоянии взять на себя эту ношу, это должен сделать Внешний Советник. Если не получится миром, надо применить силу.

С каждым словом перед глазами Хибари все ярче разгорается вязь иероглифов.

Сила. ЦЕДЕФ.

Его Наследство.

Алауди исчезает, растворяясь в сумраке летней ночи, и Хибари погружается в сон без сновидений.

***

Он просыпается, когда отвратительно-бодрый женский голос объявляет, что они приземлились в аэропорту Палермо. За несколько лет, прошедших с того разговора с Алауди, Хибари научился понимать итальянский почти так же хорошо, как и японский, привык к бесконечным перелетам, темпераменту шумных жителей Сицилии и даже смирился с тем, что в боссы ему досталось бесполезное травоядное Савада Цунаеши.

Куда сложнее было научиться работать с Внешним Советником.

В отличие от первого главы ЦЕДЕФ, Савада Емицу был преступно беспечен, совершенно неорганизован, допускал ошибки и распустил организацию донельзя. Хибари, чьи подчиненные следовали заведенному порядку и правилам неукоснительно, подобного отношения к работе не понимал и не хотел. Все это время он старался сводить контакты с ЦЕДЕФ к минимуму. Но церемония вступления в наследство приближается, до нее осталась всего неделя, и дольше тянуть уже нельзя.

Он с раздражением морщится, когда на него налетает мамаша с ребенком, не слушает долгие извинения, в которых та рассыпается, перемежая их руганью и криками на малыша, разворачивается и выходит из здания аэропорта. В машине слышен только шорох шин и гул двигателя.

Стеклянные двери с эмблемой ЦЕДЕФ бесшумно раздвигаются в стороны, пропуская его в здание, и так же тихо закрываются, отрезая шум улиц. Хибари кивает блондинке в очках, встретившей его в холле и идет за ней наверх в кабинет главы организации.

Емицу сидит в кресле, облокотившись на стол, внимательно смотрит на него из-под полуприкрытых век и молчит. Хибари переводит взгляд на открывающийся за окном вид: небоскребы, солнце, небо, кажущееся сероватым из-за тонированных окон, и стекло – кругом стекло. Даже в кабинете половина мебели и стены стеклянные – что за бесполезный выпендреж?

– Пришел заявить свои права? – острый взгляд Емицу удивительно не сочетается с его широкой улыбкой. Хибари отрешенно думает, что из него получился бы неплохой руководитель, если бы он не тратил время на создание имиджа своего парня. – Я все думал, когда же ты решишься. Боялся, что придется применить силу.

Злость вскипает в Хибари, обволакивая сознание черными всполохами, перед глазами пляшут точки, и Хибари сжимает кулаки, подавляя порыв забить Саваду до смерти здесь и сейчас. Терпению он за эти годы тоже научился. Почти.

«Если не получится миром, нужно применить силу», – всплывают в голове слова Алауди.

«Применить силу, применить силу» – стучит в висках, звоном отдается в голове, отсвечивает разноцветными бликами на бесчисленных стеклах.

Улыбка Емицу становится шире, он встает – на стеклянной столешнице остаются отпечатки ладоней – обходит стол и останавливается перед Хибари. Смотрит сверху вниз, наклоняется почти к самому лицу Хибари и одними губами произносит: «Забирай».

Хибари не отдает себе отчет в своих действиях – хватает Емицу за галстук, одним движением обматывает его вокруг кулака и тянет на себя. Емицу удерживается на ногах, облокотившись на подлокотник кресла Хибари, смотрит насмешливо, словно спрашивает: «Неужели ты хочешь получить ЦЕДЕФ таким образом»?

Почему-то всплывают в памяти слова Алауди: «От наследства не отказываются. Оно с тобой навсегда, куда бы ты ни шел и как бы ты ни старался от него убежать».

Хибари не убегает, он принимает все, что делает его сильнее, но он не хочет так. У него есть отлично работающая организация, ему не нужна корзинка с травоядными, в которую Савада Емицу превратил ЦЕДЕФ, но остановиться он не может, его словно ведет чужая воля. Вокруг них закручиваются темные спирали Пламени Облака, скрывая их от посторонних глаз, не оставляя света и воздуха, и Хибари отпускает себя. Он целует Емицу, до крови прикусывая нижнюю губу, и тут же отпускает, разворачивает лицом к столу и толкает вперед. Часы на руке Емицу ударяются о стекло с громким звоном, это раздражает, и Хибари заводит ему руки за спину, сцепляя их появившимися из ниоткуда наручниками. Он не сопротивляется, и это почему-то возбуждает до дрожи. Хибари облизывается, чувствуя на своих губах вкус крови Емицу, и это возбуждает еще сильнее.

Он расстегивает ширинку, высвобождает из трусов член и поглаживает его неторопливо, обводит головку большим пальцем, размазывая выступившую каплю смазки, сжимает у основания и снова ведет вверх. Емицу почти лежит на столе перед ним, широко расставив ноги и упираясь пахом в стеклянную поверхность. Хибари поглаживает его по пояснице, выпуская рубашку. Кожа под ладонью горячая, даже слишком, кажется, внутри него бьется Пламя. Или это Пламя самого Хибари – он не знает.

Хибари просовывает руку между Емицу и столом и сжимает его член сквозь тонкую ткань летних брюк. Емицу с шумом выдыхает сквозь зубы, и Хибари думает, что надо бы заткнуть ему чем-нибудь рот. Он сжимает член сильнее – Емицу стонет, пытаясь приподняться, на столешнице остается запотевшее пятно, и Хибари решает, что затыкать ему рот он не будет.

Не в этот раз.

Он расстегивает ремень Емицу – тяжелая пряжка с глухим стуком падает на пол, тянет за собой вниз брюки и трусы. Емицу переступает через них и пытается подняться и обернуться, но Хибари надавливает ему на спину, заставляя снова лечь на стол и прогнуться в пояснице. Емицу тихо усмехается, и злость вспыхивает в Хибари с новой силой. Пламя сжимается вокруг них плотным кольцом, и уже не остается ничего, кроме стука крови в ушах и какой-то незнакомой жажды, не поддающейся ни контролю, ни доводам рассудка. Хибари не может с ней совладать, и от этого злится еще сильнее. Жажда, кажется, увеличивается в геометрической прогрессии.

– Не тяни, – в голосе Емицу слышатся те же злость и нетерпение. Надо было его все-таки заткнуть, но сейчас уже не до того. Воздух звенит от напряжения, дышать практически нечем, он задыхается в собственном Пламени, и кажется, может вздохнуть только прикасаясь к обнаженной коже Емицу.

Хибари облизывает пальцы и растягивает его торопливо, дурея от жара и тесноты, приставляет головку к анусу – Емицу вздрагивает и расставляет ноги чуть шире. Хибари входит осторожно, из последних сил пытаясь сдержаться: без смазки неприятно, он чувствует, как Емицу напрягается, но не может заставить себя замереть хотя бы на миг – раскачивается сначала мелкими движениями, постепенно увеличивая амплитуду и скорость. В ту секунду, когда Емицу полностью расслабляется, начиная подмахивать, у Хибари срывает крышу.

Мысли улетучиваются из головы, оставляя вместо себя клубы Пламени, смешанного со злостью и желанием подчинить, овладеть, проявить силу.

Сила.

Перед глазами снова, как тогда, на крыше средней школы Намимори, всплывают ярко светящиеся иероглифы, жгут веки, словно настоящий огонь. Хибари трахает Емицу, не сдерживаясь, не заботясь о его удовольствии, не думая ни о чем, кроме обладания.

Емицу дрочит себе быстро и беспорядочно, кончает, выплескиваясь на стеклянную поверхность и сжимаясь вокруг Хибари, отчего того накрывает волной оргазма столь сильного, что на мгновение он почти теряет сознание.

Он открывает глаза и видит перед собой знакомое приглушенное свечение. Оно прореживает Пламя, сгустившееся вокруг стола, и отбрасывает на волосы неподвижно лежащего Емицу причудливые блики. Алауди не улыбается, смотрит серьезно и почти печально.

Разбить бы что-нибудь, – думает Хибари, – но сил нет. И желания, как ни странно, тоже.

Алауди поднимает руку – кольцо на пальце вспыхивает ярким сиянием, точно таким же, как и кольцо Хибари. Перед глазами, будто в калейдоскопе, мелькают картинки прошлого: Джотто, стоящий рядом с Алауди около обезображенного трупа. Капли дождя оседают на обожженном теле, Джотто не смотрит на Алауди, только на труп человека, когда-то, видимо, бывшего их союзником или другом. Алауди переступает через него, уводя Джотто за собой.

Хибари смотрит на них и не может оторваться, его тянет вслед за уходящими фигурами, как пса на поводке. Алауди оглядывается – и Хибари намертво приклеивается к нему взглядом. Сиреневая вспышка – и Хибари стоит рядом с Джотто. Странное чувство. Хибари не видит Алауди, неожиданно длинная челка лезет прямо в глаза, и он отводит ее затянутой в кожаную перчатку рукой. Рукой, принадлежащей не ему.

Хибари – зритель в чужом теле. Все вокруг призрачное, зыбкое, только сам он – настоящий, но при этом еще более призрачен, чем все остальное. Он не может ни на что повлиять, чужое тело ему не подчиняется, и он просто наблюдает за тем, что показывает ему Алауди. Вереница картинок, вереница сюжетов, один за другим. Как немое кино.

Джотто, что-то доказывающий Хибари – Алауди – им обоим. Он активно жестикулирует, ходит по кабинету туда-сюда. С тех времен особняк Вонголы практически не изменился. Все те же картины на стенах, все те же кожаные диваны и темная обивка стен. Хибари – Алауди – стоит, прислонившись к двери и наблюдает за метаниями босса. Говорит что-то – Хибари не слышит – и Джотто замирает посреди комнаты. Поднимает голову – в глазах его пляшет яркое Пламя. Хибари кажется, он чувствует его жар.

Джотто, отлетающий к стене от удара в челюсть. Алауди бьет точно и аккуратно, Хибари изнутри его тела чувствует это. На кожаной перчатке ни следа крови, и некрасивый синяк на скуле Джотто сойдет уже через пару дней. Это знает Алауди – а с ним и Хибари.

Джотто, запрокидывающий голову в беззвучном крике. Он выгибается, вскидывает узкие загорелые бедра, и Хибари – Алауди – крепко стискивает их. На его руках все те же черные перчатки, так контрастирующие с обнаженным телом Джотто. Хибари – Алауди – движется мощными долгими толчками и чувствует, как Джотто дрожит от удовольствия. Дрожит, покоряясь его силе.

Опять особняк Вонголы. Хибари – Алауди – стремительно идет по коридорам. Понятливая прислуга убирается прочь, едва заслышав его издалека. Внимание Хибари – Алауди – привлекает неплотно притворенная дверь в кабинет босса. Джотто сидит за столом, спрятав лицо в ладонях. Хибари – Алауди – закрывает створку ровно в тот момент, когда Джотто поднимает голову и взглядывает на него. На дверь.

Джотто, смотрящий вслед уходящему Алауди. В его глазах – легкая грусть и всепрощение, а еще – понимание. Хибари – Алауди – приказывает своим подчиненным сжечь деревню, где живут конкуренты.

Сила.

Она рождает миры и хоронит цивилизации. Она управляет всем, она – ключ к жизни. Нет ничего важнее силы, нет ничего, что может ей противостоять.

Алауди доказал свое право владеть и распоряжаться силой, теперь и Хибари, последовав его примеру, воспользовался ею, чтобы получить то, что принадлежит ему по высшему праву. Когда Хибари понимает это, то возвращается в собственное тело. Вокруг по-прежнему сфера тумана, в которой только они с Емицу и призрачный силуэт Алауди.

Хибари опускает взгляд на бесчувственного Емицу и думает, что надо бы отпустить Пламя, дать ему глотнуть свежего воздуха, иначе он умрет. Не то чтобы это было такой уж помехой, но разбираться сейчас со смертью Савады Емицу ему не хочется.

Алауди пристально смотрит на него, потом кивает и отворачивается.

Он исчезает так же неожиданно, как и появился, Пламя постепенно рассеивается, сквозь темные клубы проступает солнечный свет, кажущийся еще ярче по сравнению с контрастом шара. Хибари расстегивает наручники и отрешенно наблюдает, как они уменьшаются и исчезают в Кольце, горящем ровным сиреневым Пламенем. Емицу шевелится, поднимается – за ним от стеклянной поверхности тянется мутно-белый след, – одевается и уходит, не оглядываясь и не говоря ни слова.

Хибари не может отделаться от ощущения, будто Савада знал, что так и случится.

Хибари поправляет одежду, отряхивает невидимые глазу пылинки на брюках, обходит стол и садится в кресло главы ЦЕДЕФ. Смотрит на разводы на стекле, протягивает палец, пробует на вкус чужую сперму – горько и солоно, ничего интересного. Он достает тонфа и ударяет без замаха. По стеклянной поверхности расползаются трещины, их становится все больше и больше, пока наконец стол не осыпается к его ногам прозрачным крошевом.

Завтра Хибари прикажет заказать новую мебель и заменить стены на непрозрачные. Затем наведет здесь порядок. Непременно.

На звон стекла в дверях появляется все та же блондинка. Смотрит настороженно и опасливо, будто принюхивается, определяя степень опасности, исходящей от Хибари. В кабинете пахнет потом и спермой, учуяв это, она морщится – мимолетно, невнимательный человек и не заметил бы. Хибари кажется, что глаза ее гневно сверкают – но, может, это просто блик неудачно лег на стекла очков. Девушка нейтральным тоном интересуется о дальнейших распоряжениях и коротко кивает ему, как боссу. Признавая его силу.

Хибари, не обращая на нее внимания, подходит к окну. Сила клокочет в нем, сила, способная создать и поддержать порядок в Семье. Сила, способная управлять большой и дружной волчьей стаей, имя которой – Вонгола.

@темы: слэш, авторский фик, команда ЦЕДЕФ, задание 12: фик/перевод, NC-17

---

Команда Vongola Primary. Задание 12. Авторский фик «Автомобиль, две перепелки...»

[Vongola Primary]

Название: Автомобиль, две перепелки и костыль, плюс совесть Джи
Автор:  Ю-эр
Бета:  Aizawa,  Пухоспинка
Герои (Пейринг): Алауди, Спейд, Первое поколение
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: юмор
Размер: мини (2 759 слов)
Саммари: «Уезжая, Джотто велит нам любить и беречь автомобиль, как собственного босса»
Дисклаймер: аниме и манга Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Главное, чтобы не узнал Босс»

Автомобиль стоит прямо на красивом, ровном, идеально подстриженном газоне.
С синего до рези в глазах неба сияет солнце. Теплому утру не дает стать нестерпимо жарким только легкий ветерок с моря. Соленый и нежный, он шевелит листву на деревьях неподалеку и занавески в открытых окнах особняка.
Полированный темно-шоколадный металл автомобиля ловит солнечные отблески, два позолоченных фонаря охраняют синюю эмблему на капоте. Кофейного цвета кожаный навес погружает задние сиденья в полутьму и прохладу.
Неплохо.
— Божественно, — говорит Лампо.
— Все-таки купил, — ворчливо бормочет Джи. — Все-таки Фиат.
Джотто мурлычет что-то утвердительное и сгоняет с эмблемы жука.
— Поддержал национального производителя, — говорит Джи. — Ну, хоть что-то.
Лампо кидает на него сердитый взгляд:
— До скольких он разгоняется?
Джотто делает торжественную паузу.
— Почти до семидесяти пяти.
— Мадонна… Три цилиндра?
— Четыре. Шестьдесят лошадиных сил.
— Божественно.
Я хмыкаю, но молчу.
— Джотто, — умоляет Лампо, — давай сделаем круг!
И они делают круг. А потом еще один. А потом приходит садовник и говорит, что выращивал газон семь лет, но теперь, слава Мадонне, увольняется.
С этого теплого весеннего утра, солнца и умасливания садовника и начинается та самая история, которую сицилийцы в течение следующих пяти лет передают друг другу под названием «Автомобиль, две перепелки и костыль», а Джи добавляет к этому — «Плюс моя совесть».
История про Фиат 24-32 HP тысяча девятьсот третьего года выпуска — кузов ландо, четыре скорости, двигатель объемом шесть тысяч девятьсот два кубических сантиметра, шестьдесят лошадиных сил, четыре цилиндра и — если разогнаться птицей — скорость в семьдесят пять километров в час.


Через пять дней, уезжая, Джотто велит нам любить и беречь автомобиль, как собственного босса.
— И помойте хоть раз, — добавляет он. — Ах, Тоскана, ты разлучаешь меня с самым дорогим. И с друзьями.
Спейд смотрит на Фиат с тоскливым отвращением, потому что не любит технику вообще и технику, на которой нужно ездить, в частности; Лампо смотрит на Фиат с любовью.
Фиат, как мне кажется, смотрит на нас многообещающе.
Джотто уезжает.
Два благословенных дня все спокойно, а на третий Спейд заявляется ко мне в кабинет.

Спейд вообще любит приносить плохие новости.
Я уже умею довольно точно угадывать масштаб произошедшего несчастья по выражению его лица — градация проходит от катастрофы (улыбка) до мелкой неприятности (цветущий вид).
— Здравствуй, друг мой, — говорит Спейд и расплывается в широкой улыбке.
Не иначе, кто-то умер.
— Произошло страшное, — говорит Спейд и ждет. Еще он любит, чтобы плохие новости из него вытаскивали клещами.
Ага, как же.
— Это я вижу, — отзываюсь бесстрастно и начинаю мысленный отсчет.
На тридцатой секунде Спейд ломается.
— Лампо разбил автомобиль Джотто. Фиат, — зачем-то поясняет он, как будто у Джотто весь газон заставлен авто различной степени ценности, и Лампо бьет их по одному каждую неделю.
Странно. Это тянет на насвистывание Марсельезы. На пританцовывающий шаг. Никак не на улыбку.
— Обстоятельства?
Спейд картинно возводит глаза к потолку и округляет широкий рот.
— Рассказывай, — велю я.
Спейд усаживается на стул и закидывает ногу на ногу.

— Он ехал по Сан-Мартино, — говорит Спейд. — Свернул налево на Ломбардо Пелегрино.
Хотел покрасоваться, думаю я. Потому и поехал по Сан-Мартино. Улица широкая, люди живут обеспеченные. И только немногие из них — обеспеченные легально.
— Как ты наверняка знаешь, на Пелегрино живет Дон Бернарди. Ну, тот, который кур разводит.
— Перепелок, — поправляю машинально.
— Маленьких злобных пернатых ублюдков, — отмахивается Спейд. — Ходят слухи, что плотоядных.
А еще ходят слухи, что это вовсе не слухи. Я потираю подбородок ладонью, и тут до меня доходит.
— Ты хочешь сказать…
— Да, — Спейд сияет. — Лампо потерял управление из-за выскочившего на дорогу старичка, вильнул, протаранил забор и врезался прямо в птичий загон. Две из десяти куриц отлетели в мир иной.
О, Мадонна.
— Бернарди их обожает, — мрачно констатирую факт.
Странно, что Лампо вообще вернулся живым.
— Кстати, а Лампо не пострадал?
Спейд пожимает плечами и скалится:
— Разбитый нос и порез на щеке, в остальном — отделался ушибами. Учитывая состояние машины — поразительное везение.
— Хорошо, — я собираюсь с мыслями. — Разбитый автомобиль, две перепелки — это все?
— О, нет, друг мой. Думаешь, я просто так упомянул старичка?
— Я надеялся на это.
— Ну так зря. Это был Кальпи.
— Кальпи-викарий? Фанатик Кальпи, которого Джотто чудом уговорил не проклинать нас на каждой проповеди?
— Теперь он Кальпи-я-буду-проклинать-вас-снова-и-снова-и-до-конца-моих-дней. Когда старичок резво отскочил от несущейся на него заслуженной смерти, он обронил костыль. Лампо успел его переехать и сломать ровно перед тем, как свернуть в сторону и расправиться с птицами.
Кажется, теперь я понимаю, что именно обещал тогда автомобиль.

— Только совесть не позволяет мне убить тебя, Лампо, — говорит Джи. — Только совесть и осознание того, что виновного все-таки надо будет предъявить живьем.
Светит солнце, но автомобиль больше не сияет. У автомобиля зверски смят капот и погнуты фонари. Автомобиль выглядит печально и зловеще.
Лампо выглядит печально и виновато.
— Ну-ну, — выпевает Асари примирительно. — Это всего лишь материя. Всего лишь вещь.
— Ну-ну, — передразнивает его Джи. — Джотто всего лишь хватит сердечный приступ, когда он это увидит. И все мы всего лишь умрем от чувства вины.
— Все, кроме Спейда, — замечает Наккл отрешенно.
— Надо решать, что делать, — я громко хлопаю в ладоши, чтобы привлечь их внимание. Оборачиваются разом — выдрессированы за долгие годы.
— Считаешь, тут можно что-то сделать? — скорбно спрашивает Лампо.
— Попытаться можно точно, — отрезаю я. — И начать мы должны не с автомобиля.
— Почему?
— Это мы знаем, что ты задавил двух перепелок и костыль. Через два дня выяснится, что ты убил пять птиц и отдавил викарию ногу. А к приезду Джотто окажется, что ты с безумным хохотом гонялся за Кальпи по всей Мессине, попутно хватая перепелок и сворачивая им шеи. И все это — чтобы продемонстрировать власть Вонголы. Это же Сицилия.
— Это Сицилия, — вздыхают все согласно.

— Изыдите, — говорит Кальпи и захлопывает дверь у нас перед носом. Потом открывает снова: — Этот костыль был подарен мне благодарной паствой! Ничто не сможет мне его заменить. Преступники!
Дверь закрывается.
— Набивает себе цену, — говорит Спейд понимающе. — Сам часто так делаю.
— Это же Кальпи, — Джи вздыхает. — Он, к сожалению, абсолютно искренен.
Он стучит снова:
— Послушайте, нам очень жаль! Мы готовы искупить!
— Горите в аду! — доносится крик изнутри.
— Как я и предвещал, он не идет на мирное разрешение проблемы, — переводит Джи.
— Переходим к угрозам? — Спейд отращивает на руках десяток длинных шипастых щупалец.
— Мы не будем переходить к угрозам. Моя совесть этого не позволит.
Спейд поворачивается ко мне:
— Уверен, твоя совесть говорит совсем другое.
С трудом успеваю подавить усмешку. Спейд — манерная и изворотливая сволочь, но целесообразной жестокости ему не занимать. Он выводит меня из себя и почти мне нравится.
— Ставь корзинку с фруктами на порог и пошли отсюда, — велю ему. — Потом вернемся.
Перед тем, как уйти, Спейд успевает вытянуть из-под салфетки сочную грушу.
Делаю вид, что не заметил.
Главное, не забыть потом записать это ему в личное дело.

— Попытаемся решить вопрос с Бернарди, — устраиваюсь в кресле поудобнее. В особняке прохладно и хорошо. Положил бы ноги на стол, но нельзя — это разрушит мой тщательно пестуемый суровый аскетичный облик.
— Я знаю, где можно достать таких куриц, — говорит Джи.
— Перепелок, — поправляет Спейд голосом святого.
— Птиц. Я знаю, где можно достать таких птиц. В Трапани.
Лампо перестает качаться на стуле:
— Это же там, где я жил!
— Припоминаешь небольшую птицеферму?
— В детстве у меня были немного другие приоритеты, курицами я не особенно интересовался, — Лампо разводит руками.
— Перепелками.
— Спейд. В любом случае, завтра ты, Лампо, и Асари поедете покупать двух, — Джи молитвенно складывает ладони перед грудью. — И проблема будет решена.
— Люблю животных, — делится Асари. — Думаю, поездка будет приятной.

Они возвращаются на следующий день, после полудня. Асари в перьях. Лампо тоже.
Перепелки орут из клеток и, похоже, жаждут крови.
Умиротворение Асари кажется слегка треснувшим.
— Немного… агрессивные существа, — задумчиво произносит он, вытряхивая перья из-под шапки и воротника. — Несколько… сердитые.
— И очень плотоядные, — зло говорит Лампо, потирая свежий порез над бровью.
Асари пытается успокоить перепелок Пламенем, но они не поддаются и стараются клюнуть его через решетку.
— Пока вас не было, мы ходили к Кальпи, — сообщает Джи. — И он был вдвое менее дружелюбен, чем эти птицы. Хотя корзинку вроде бы взял.
— Любопытно, успел ли он нас публично проклясть?
— Его проповедь будет в воскресенье. Наверняка дождется массового скопления народа, — предполагает Наккл.
— Знаете, что я думаю, — Спейд прислоняется плечом к косяку двери. — Мы можем подкинуть этих канареек в окно к Кальпи. Пусть взаимоуничтожатся. Одной проблемой меньше.
Лампо фыркает.
Тоже мне остроумец.
— Но тогда у нас не будет птиц, чтобы подкинуть их Бернарди, — возражаю серьезным голосом.
— Съездим и купим но… Подожди-ка. Что значит — подкинуть?
Джи пожимает плечами.
— Мы тут посовещались с Алауди и решили, что лучше всего будет поместить этих двух демонов во двор к Бернарди ночью. Он — человек вспыльчивый. Мало ли что устроит при личной встрече. А так — птицы, эээ, восполнены! И вроде бы ничего не случилось.
Спейд долго смотрит на меня, потом приоткрывает рот, будто собираясь что-то сказать, но молчит.
В некотором роде это исторический момент.

— Напомните, зачем я здесь? — интересуется Таддео Каваллоне.
Кстати, хороший вопрос.
— Ты — наш единственный титулованный знакомый, — Джи осторожно заглядывает в щель в заборе. — Если попадемся, прикроешь нам зад.
Каваллоне понятливо кивает, откидывается спиной о забор и прижимается щекой к верхушке своей трости. Он явно чувствует себя не в своей тарелке.
Ночь, как назло, выдается холодная и неуютная.
А может, сложно чувствовать себя уютно, когда тебе двадцать один год, ты — успешный детектив и сейчас стоишь перед только-только залатанным забором мафиози-истерика, собираясь подкинуть в его птичий загон двух перепелок.
— Спейд, ты куда собрался? Сейчас же вернись.
Спейд неохотно разворачивается и усаживается на траву.
— Без твоих иллюзий мы рискуем вляпаться в большие неприятности, — на самом деле, не назвал бы он эту идею идиотской, не попал бы сюда.
— Любопытно, как тогда называется то, в чем мы находимся сейчас, — бормочет он, ежась в тонком щегольском плаще.
— Я бы сказал, но мне не положено знать таких слов, — отзывается Лампо вполголоса. — И перед Таддео неудобно.
— Знал бы ты, какие слова известны мне, — доброжелательно говорит Каваллоне. — Но так или иначе, ваша авантюра кажется мне весьма забавной.
На небе сияют звезды. Воздух затоплен чириканьем цикад, сыростью и едва слышным гневным шипением перепелок, запертых в клетке. Клювы им Асари предусмотрительно завязал.
Тишина, умиротворение и мы, готовые уничтожить и первое, и второе.
Все, как обычно.
— Пора, — говорю я.
Все поднимаются. Джи взламывает Пламенем замок в калитке, и мы проскальзываем внутрь.
— Будем развязывать им рты? — шепчет Лампо.
— Нет, — тихо отзывается Джи. — Либо нас выдадут их вопли, либо они нас сожрут. Просто засунем в загон к осталь… Вот черт.
Загон оказывается пуст.
— Он что, забирает их на ночь в свою комнату? — яростно шепчет Спейд рядом со мной. — Ложится спать с ними? Укрывает одеялом?
— Нет, — мрачно говорят сзади. — Он стоит сзади и предлагает вам медленно обернуться, чтобы посмотреть в дуло его пистолета.
Мы медленно оборачиваемся. Бернарди выглядит сонным и недружелюбным.
— У меня есть титул, а они со мной, — неуверенно замечает Каваллоне.
Не вовремя вспоминаю, как его Семья пыталась запретить ему с нами общаться.
Возможно, в этом было какое-то рациональное зерно.
— Сочувствую вам по обоим поводам, сеньор, — сухо сообщает Бернарди. — А теперь давайте все зайдем в дом и мирно обсудим нашу ситуацию. И не стоит пытаться применять ваши трюки. Скоро возвращается ваш босс, и последствия будет расхлебывать именно он.

Одно хорошо — у Бернарди тепло, и Спейд наконец перестает демонстративно трястись.
Бернарди и пистолет усаживают нас за большой стол, предлагают чего-нибудь выпить.
Я решаю повременить с попыткой отнять у него оружие.
— Мы бы предпочли сразу разобраться в нашей… ситуации, — деликатно предлагает Джи. — Заметьте, мы не хотели ничего украсть — наоборот, мы возвращали вам потерю. Точнее, возмещали. Искренне и от души.
Бернарди тяжело опускает в кресло и подпирает щеку ладонью, поставив локоть на колено. На вид ему лет пятьдесят, волосы, во всяком случае, уже седые, а лоб с высокими залысинами.
— Мальчик, — обращается он к Лампо. — Главным образом, я хотел поговорить с тобой.
Лампо вжимается в стул.
— Мальчик мой, — до ужаса ласково произносит Бернарди. — Давай договоримся. Ты задавил двух моих перепелок, верно?
Лампо нервно кивает.
— А мы скажем общественности, что всех.
Некоторое время все молчат.
— Ч-что? — изумляется Лампо.
— Всех, — терпеливо повторяет Бернарди. — Так уж получилось. Вот такое горе. Своих двух пернатых чудовищ можете забрать обратно. Я даже готов возместить вам их стоимость.
— Простите, — Джи выдавливает из себя сегодня просто максимум деликатности. — Мы не совсем понимаем — а в чем причина такой просьбы? Не то чтобы мы были против, конечно… Но ведь вам так дороги эти…
— Нет, — отрезает Бернарди. — Не дороги. Будь моя воля — сам бы их всех перестрелял.
Он гладит пистолет.
— Их любит моя жена, — наконец, говорит он. — Не знаю, что ей приглянулось в этих проклятьях рода человеческого, но она возится с ними второй год. А я вынужден наслаждаться шумом, запахом, перьями и невозможностью выйти во двор без хорошей тяжелой трости. Так что этот инцидент — чудо с небес, и ведь именно тогда, когда она уехала на пару дней — какая удача, — он вздыхает. — Продам кому-нибудь их всех, а Джемме скажу, что погибли. Расстроится, конечно, но я уж что-нибудь придумаю. Пусть золотыми рыбками увлечется, что ли.
Он поднимает на Джи усталый взгляд.
— Согласны?
— Разумеется, — говорит Джи после паузы.
— Ну вот и прекрасно, — Бернарди улыбается, впервые с момента встречи. — Так что насчет стоимости птиц? Все же они дорогие.
— Возмещения нам не нужно, — быстро произношу я. — Мы бы не отказались от помощи. Вы знаете викария Кальпи?
Бернарди пожимает плечами:
— Знаю, безусловно, знаю. Этот святоша постоянно заглядывает к нам — нравятся ему, понимаешь ли, джеммины птицы. Похоже, избавлюсь заодно и от него, — он еще больше веселеет.
Кальпи у нас любят.
Спейд приподнимает брови и многозначительно косится на меня, но я и сам прекрасно понимаю, в чем дело.
— Ему нравятся эти перепелки?
— Крайне. Все хотел получить хоть одну, но денег не хватало. Так в чем нужна помощь?
— Уже ни в чем, — сдержанно улыбается Джи. — Уже ни в чем.
Провожая нас до двери, Бернарди спрашивает:
— А что с машиной? Серьезно пострадала?
— К сожалению, да, — Джи разводит руками. — Не думаю, что найдется механик, способный ее починить.
— А вы знакомы со Сфимидой? Механик, очень талантливый. Возможно, сумеет вам помочь. Загляните в его мастерскую на Марэгроссо.
На прощание Бернарди жмет Лампо руку:
— Благодарю за уничтожение моих птиц, молодой человек.
— Спасибо, что не выстрелили сразу, — бормочет Лампо.

На следующий день мы отправляемся к Сфимиде.
— Это значит — «акула-молот», — поясняется Джи. — Таддео сказал. Видно, прозвище.
— Многообещающе, — говорит Спейд с сарказмом. — Наверняка, милейшей души человек.
— По сравнению с теми перепелками все вокруг — ангелы. К слову, Кальпи уже получил свою зверюгу?
— Я отнес сегодня с утра, — Лампо ухмыляется. — Сухо поблагодарил и сказал, что воскресная проповедь будет посвящена чревоугодию.
— То есть, не нам. Ну и слава Мадонне.
На Марэгроссо мало прохожих. Улица узкая, извилистая; впрочем, мастерскую Сфимиды мы находим легко — столько дыма и шума от нее идет.

Сфимида таращится на нас огромными выпуклыми глазами.
Тяжело смотрю на Лампо до тех пор, пока тот не перестает хмыкать. Последнее, что нам сейчас нужно — это оскорбить механика, способного починить автомобиль Джотто.
— Если судить по вашему описанию, я могу справиться с поломкой, — медленно и размеренно роняет Сфимида, будто нехотя открывая маленький рот. — Но это будет стоить определенной суммы.
— Мы заплатим, сколько необходимо, — Джи сияет готовностью сотрудничать. — Совесть не позволит мне недооценить ваш труд.
— Я понять не могу, как Джи вообще живет с такой наглой, требовательной совестью, — бормочет Спейд.
— А я вот не понимаю, как твоя совесть живет с тобой, — кидает Джи через плечо. — Хотя насчет «живет» я не уверен.
Тут не соглашусь. Совесть у Спейда, конечно же, есть, просто она давно прервала с ним все контакты и теперь коротает свой век в уединении.
Сфимида растягивает рыбьи губы в улыбке.
— Я приду завтра и посмотрю, что можно сделать, — говорит он.
Джи жмет ему руку:
— Большое спасибо. Вы нас буквально спасаете, сеньор Джаннини.

А потом приезжает Джотто.
Первым делом он садится в машину и откидывается на спинку сиденья, блаженно улыбаясь.
— Ну что, — говорит он, — я не особенно устал. Лампо, помню, ты хотел прокатиться по Сан-Мартино? Залезай.
Лампо зеленеет, прямо-таки под цвет волос, но берет себя в руки и забирается на соседнее сиденье.
— Странно, — бормочет Джотто тем временем. — Это еще что?
Он достает из-под приборной доски пару перышек, вертит пару секунд. Спейд делает пару шагов вперед и ловко выхватывает перья у него из пальцев.
— Думаю, ветром занесло, Примо.
Джотто улыбается ему, кладет ладони на руль и плавно нажимает на педаль.
— Поехали!
Автомобиль резко стартует.
— По-моему, это больше семидесяти пяти километров, — изрекает Спейд. — А еще, по-моему, рыбоглазый механик копался в нашем авто с каким-то нездоровым энтузиазмом.
— Он бы не стал вставлять туда что-нибудь опасное, — отзывается Джи. — Вообще он показался мне неплохим человеком. Кто знает, может, наши судьбы еще пересекутся.
— Упаси Мадонна. Мне лично вполне хватило одного пересечения. Кстати, как вы думаете, может, расскажем обо всем Джотто?
Джи резко поворачивается к нему:
— Про то, как Лампо почти уничтожил его автомобиль? Как чуть не задавил Кальпи? Как были убиты две, простите, теперь уже десять, перепелок? Как мы ночью лезли во двор к Бернарди и втянули в это Кавалонне? Ни за что. Никогда. Спейд, даже не вздумай.
— Хорошо, хорошо, — Спейд бросает перышки в воздух, засовывает руки в карманы и смотрит автомобилю вслед. Ветер играет с перьями, кидает в разные стороны и, в конце концов, уносит куда-то ввысь, к самым облакам.
— Да и в конце концов, — говорит Джи, — мне просто не позволит этого совесть.
Спейд косится на меня и неохотно кивает. С совестью у нас спорить не принято.

@темы: авторский фик, команда Вонголы (1 поколение), задание 12: фик/перевод, джен, PG-13

---

Команда Kokuyo Gang. Задание 12. Авторский фик "Клетка для сердца"

[Kokuyo Gang]

Название: Клетка для сердца
Автор: Kariz_Za
Бета: vassalage, Iraeniss, jf,j и Иясу МилАрей
Герои (Пейринг): Хибари/М.М., Хибари/Мукуро, Чикуса/М.М., Хром, Цуна, Гокудера
Категория: слеш, гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: экшн, романс
Размер: мини (6 187 слов/ 41 856 зсп)
Саммари: Хибари вынужден заключить сделку с Мукуро, после чего его жизнь превращается в кошмар
Дисклаймер: все принадлежит Амано Акире.
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Камикорос»

Невеста – это волшебное создание из света и любви, нежный неземной ангел, сходящий на сияющий паркет с длинной лестницы, держась маленькой ручкой в тонкой перчатке за увитый гирляндами из роз поручень. Она дрожит, словно трепетная лань, ее ресницы томно трепещут, а губы поминутно растягиваются в обворожительной счастливой улыбке. Пышная юбка ее кукольного платья не помещается ни в один дверной проем. Невеста дарит окружающим только радость, радость, и ничего кроме.

Так думал Хибари, однажды увидев рекламу зубной пасты по телевизору – счастливая улыбка невесты в ней сияла ярче платья. Нежный ангел неземной красоты, о, да.

Эти мысли блуждали в голове Кёи, когда он стоял у подножья лестницы, отрешенно глядя в пол. Звонкий стук каблуков отдавался в его голове раскатами грома, безжалостно рассеивая сладкую дрему и возвращая к реальности. На деревянную половицу прямо под его взором с грохотом опустилась алая туфля на высокой шпильке, из кричащего разреза платья напоказ была выставлена стройная нога, затянутая в белый чулок, ажурный край которого можно было рассмотреть в мельчайших деталях. Вверх от кружева взбегала узкая подтяжка, скрывающаяся за тканью платья. Хибари медленно выпустил воздух из легких сквозь сжатые зубы и, наконец, поднял взгляд.

Белая вуаль скрывала лицо его невесты, только алое пятно губ выделялось за тканью. Она опустила вторую ногу на паркет и стряхнула с локтя шлейф своего платья, задев Кёю. Чинно подала ему руку в белой шелковой перчатке, продемонстрировав новенькое колечко класса «А», атрибут Урагана. Среди гостей пронесся благоговейный шепот: как же, невеста снизошла до того, чтобы спуститься к ним спустя двадцать минут ожидания.

Кёя сжал зубы покрепче и схватил невесту под локоть, намереваясь волоком дотащить ее до алтаря и как можно быстрее. Гости ахнули, невеста грязно выругалась по-французски, Хибари сощурился, окидывая острым взглядом всех присутствующих. В груди нехорошо ёкало, а еще он чувствовал на себе чужой внимательный взгляд – от этого чувства вставали волосы на затылке.

Когда они спустились – почти сбежали – по невысокой лесенке, ведущей в сад, Хибари почти успел обрадоваться тому, что по крайней мере с самой невестой у него проблем не будет, как вдруг она вонзила ему в ногу острую шпильку своей туфли. Будто случайно оступилась на последней ступеньке. Хибари выпустил ее локоть, зашипев, и попытался нащупать под пиджаком тонфы, но вовремя спохватился – не было их под этим пиджаком, никакого оружия не было.

На досадную заминку гости отреагировали сиюминутно: видя, что жених отчего-то не спешит помочь невесте, запутавшейся в шлейфе своего платья, кто-то из них отделился от общей черно-белой массы и протиснулся к ним. Невеста милостиво позволила распутать ворох подола и снять со шпильки зацепившееся кружево.

— Пожалуйста, обойдемся без эксцессов, — прошептал Какимото Чикуса, поднимаясь на ноги. Хибари холодно встретил его внимательный взгляд, невеста неопределенно мотнула головой, после чего Чикуса одарил её укоризненным взглядом. — Осталось недолго, — шепнул он и отошёл.

А дальше все пошло как по маслу: они порознь дошли до алтаря, недовольный происходящим священник начал церемонию, изредка поднимая на жениха и невесту укоризненный взгляд. Хибари хотелось ударить его, убить, а следом и невесту. Когда его рука стала невольно подниматься, сжимаясь в кулак, Хибари отвлек от этих размышлений деликатный кашель, донёсшийся откуда-то слева. Докуро Хром смотрела на него – подружка невесты, облаченная в траурный черный. Кёя оценил тонкий юмор в выборе ее костюма, криво ухмыльнувшись, но тут же вздрогнул, когда из-под креповой вуали полыхнул красным правый глаз, которого у Докуро Хром просто не должно было быть. В этот момент священник сказал «Я предлагаю вам заключить брачный завет», и Хибари совершенно точно помнил, что после этих слов, по сценарию, он должен был повернуться и взять свою невесту за руку, но тело отчего-то не слушалось. Совсем.

— Хибари-сан… — прошептал стоящий справа от него Тецуя Кусакабе. Кёя медлил.

— Хибари-сан! — требовательно и слишком громко прошептал Савада из первого ряда со стороны жениха. У Кёи по спине поползли мурашки. От ощущения того, сколько народа столпилось у него за спиной, становилось нехорошо, и чем громче звучал шепот оторопевших от такой заминки гостей, тем хуже становилось душевное состояние Кёи.

Не выдержав, он зыркнул на гостей через плечо, и те мгновенно затихли. Хибари даже послышался шум отодвигаемого на гравии стула и топот чьих-то ног. Нехотя повернувшись к невесте, Кёя цепко взял ее за руку и снова застыл, глядя поверх молочно-белого обнаженного плеча в лицо Докуро Хром, закрытое черной вуалью. Хром благосклонно улыбнулась ему, качнув головой. Священник спросил, готов ли Кёя взять в жены эту женщину, и Хром улыбнулась еще шире, сверкнув белыми, кажущимися острыми как бритва, зубами. Среди гостей повисла мёртвая тишина.

Кёя хотел сказать: «Только через мой труп». А лучше: «Через её труп» или «Я забью всех вас до смерти», но у него не было тонф, у него не было даже зубочистки. Конечно, обычно это никогда не мешало ему, но у Докуро Хром правый глаз сегодня сиял кроваво-красным. Хибари ненавидел проигрывать, а это сражение он проигрывал, даже не начав. Ладошка невесты в его руке налилась тяжестью, потеплела, пламя Урагана полыхнуло ядовитым цветом. Хибари почувствовал невыносимую скуку, охватывающую его, и вяло ответил на вопрос священника:

— Да.

Невеста быстро ответила согласием, едва дождавшись вопроса – ей явно не терпелось закончить с этим, как и Хибари. Когда, наконец, их объявили мужем и женой, гости монотонно зааплодировали. Сквозь этот шум Хибари слышал даже звонкий свист, издаваемый, несомненно, Сасагавой Рёхеем. Хибари дернул плечом и собрался было поскорее отделаться от толпы, как нев… жена схватила его за локоть, удерживая на месте.

— Поцелуй! — прошипела она. Хибари вздрогнул. — Все должно быть по сценарию.

Не дожидаясь особого приглашения, она подняла свою фату, поправила прическу и выжидающе уставилась на Кёю. Он в ответ также уставился на неё, на алые губы и густо накрашенные ресницы.

— Только через мой труп, — процедил он. М.М. смерила его презрительным взглядом и резко развернулась на каблуках, хлестнув фатой по лицу.

— Думаю, это мы устроим, — шепнула Докуро, проходя мимо Кёи. Гости стали поспешно покидать сад, только самые безрассудные и те, кто считал себя приближёнными, оставались на местах. Какимото Чикуса и Джошима Кен дождались Докуро и втроем отправились туда же, куда ушла новоиспеченная жена Кёи.

«Свадебное путешествие, точно, — вспомнил Хибари. Ну уж нет, ни за что». Хотя... с чего бы он должен отказывать себе в удовольствии отдохнуть пару недель на тропическом острове вдали от всех? Хибари стянул с шеи галстук-бабочку, бросил на гравий и направился к парадному входу, где должна была дожидаться машина.

— Эй, Хибари! Поздравляю тебя! Ты потрясно держался на этой церемонии, как настоящий мужчина! — раздался совсем рядом бодрый голос Рёхея, больше напоминающий лай гончей. — Так держать, парень! Желаю тебе экстремально отдохнуть в свадебном путешествии!

— Непременно, — кивнул Хибари.

— Хибари-сан, примите мои поздравления, — начал Савада, приноравливаясь к широкому шагу Кёи. — Желаю вам счастья, и помните, пожалуйста, что вы всегда можете обратиться к своей семье с любой тревожащей вас проблемой!

Хибари остановился в холле, поправляя манжеты рубашки, и смерил Десятого Вонголу внимательным взглядом. За спиной у того почти моментально возникли Гокудера Хаято и Ямамото Такеши, шедшие следом, сосредоточенно хмурясь и беззаботно улыбаясь соответственно.

— О чем это ты? — спросил Кёя.

— Ну, о вашей поспешной женитьбе, например. И о невесте. Или о подружке невесты…

— Или о том, почему вы не едете в свадебное путешествие со своей драгоценной женой, Хибари-сан, — продолжил Гокудера.

— Вообще-то я собирался один…

— Это вряд ли, — заметил Ямамото, кивнув в окно – белый лимузин как раз плавно тронулся с места. Хибари по привычке скривил губы, обнажая клыки.

— В общем, Хибари-сан, в любом случае…

— Мне некогда, Савада! — отрезал он, поспешив в гараж. — Кусакабе, в это путешествие я хочу поехать один.

— Ясно, Хибари-сан! — с готовностью заявил Кусакабе, тут же прикладывая к уху трубку стоящего в холле телефона.

Выведя из гаража свой мотоцикл, Хибари поспешил направиться в аэропорт, нарушая все правила дорожного движения без разбора. На автостраде образовалась гигантская пробка и он облегченно вздохнул, ныряя в узкий просвет между двумя рядами машин. Добравшись до аэропорта в рекордное время, Кёя прошел на регистрацию, отогнав мотоцикл на платную стоянку. Взяв два места у окна и посетовав на отсутствие своей спутницы, Хибари, почти удовлетворённый, направился на посадку.

Скоропалительная женитьба переставала казаться ему адовой катастрофой. Он всё больше убеждал себя в том, что единственное неудобство, которым обернётся для него вынужденная сделка с Рокудо Мукуро – двадцать минут унижения, сладкий план мести за которые он уже лелеял в своей душе. Но когда он увидел, кем занято его место у окна, Хибари понял, что ужасно ошибался.

— Я буду сидеть у иллюминатора, — заявил он, втискиваясь в узкое пространство между сидений.

— Здесь сижу я, — сказала М.М., грациозно забрасывая ногу на ногу. Полы плиссированной юбки распались изящным каскадом, звякнули браслеты на запястьях.

— Ты, верно, ослышалась.

— Вовсе нет. Не докучай мне, займи другое место.

— Чёрта с два.

— Какие-то проблемы? — поинтересовалась подошедшая к ним стюардесса. Стюардесса, поправившая пилотку отточенным движением, откинувшая упавшую на лицо прядь. Сверкнувшая алым зрачком сквозь длинные ресницы. — Ведь никаких проблем, правда? Я буду следить за вами на протяжении всего полета, Хибари-сан.

— Не стоит, — быстро ответил Кея, усаживаясь в кресло рядом с М.М.

— Нет, что вы, я просто чувствую, что обязана за вами присматривать. Вы такой хрупкий, Хибари-сан: вот тряхнет самолет случайно – и вам конец. Это будет нелепая смерть, — елейным голоском продолжала стюардесса, застегивая ремень безопасности на поясе Кёи. — Очень важно, чтобы вы поняли, Хибари-сан, что отныне и навсегда вы будете находиться под присмотром, под нашим неусыпным контролем, и если вы попытаетесь хотя бы ногой дёрнуть без нашего ведома, то в тот же час этой ноги лишитесь, — стюардесса наклонилась к нему, сладко улыбаясь.

Напоследок мягко поцеловав его в щеку, она собралась отстраниться, как вдруг Кёя схватил её за волосы и снова притянул к себе – правый глаз стюардессы полыхнул красным, иероглиф в нем сменился на четверку.

— Когда это закончится, я выпотрошу тебя, словно рыбу, и пересчитаю все твои кости до единой, разложив сушиться у себя на подоконнике, — пообещал Хибари, цедя слова сквозь зубы.

— Если это закончится, — возразил Мукуро собственным голосом, скользнув по волосам Кёи пальцами, и также «нежно» сгребая их на затылке. — Если, Кёя-кун. А пока что наслаждайся семейной жизнью.

Хибари отпустил его, почувствовав, как стремительно холодеет внутри, в области сердца.

— Не сомневайся во мне, — бросил он напоследок, прикрывая глаза и откидываясь на спинку кресла.

Когда это закончится, он вырвет сердце Мукуро точно так же, как он вырвал его собственное. И далеко не в переносном смысле. Вырвет его и заспиртует, спрячет в такое место, в котором до него уж точно никто не сможет добраться. И тогда, возможно, почувствует себя отомщённым. Но до того, как это произойдёт, придётся немного потерпеть.

Самолёт пошёл на взлёт, салон ощутимо затрясло. Со стороны окна потянуло пряным ароматом духов. Кёя поморщился и включил кондиционер. Две недели на тропическом острове обещали стать настоящим кошмаром.

***

Всего за месяц семейной жизни Хибари превратился в параноика, неврастеника и язвенника. Он забыл, что такое спокойный сон и что такое блаженное одиночество. Напрочь пришлось позабыть и про какие-либо потребности в личном пространстве или времени. Его жизнь стала напоминать страшный сон, один из тех, где он постоянно был окружён людьми и никогда не знал тишины и покоя. Или другой кошмар, в котором он снова стоял на коленях, а пол перед ним заливали потоки крови, хлещущие из дыры в груди.

После таких снов его день неизменно начинался с запаха кофе и стука каблуков – каблуков домашних туфелек с розовым пушком на носках, этого кошмарного детища киноиндустрии. Когда Кёя спускался на кухню, его сопровождал неизменный аромат духов, – один из многих, многих ароматов в арсенале М.М. – а вот запаха кофе уже не чувствовалось. Кухня была стерильно чистой, только немытая турка словно в насмешку красовалась посреди стола. Хибари кидал её в раковину и доставал фарфоровый чайник, чтобы заварить себе зелёный чай.

Он уезжал в штаб Вонголы, запирался в своём кабинете, иногда чувствуя острое желание забаррикадироваться диваном или одним из шкафов, но неизменно и покорно шёл отпирать дверь на тихий деликатный стук. Докуро Хром приносила ему на подносе чашку чая, лилию в хрустальной вазочке и тонкий белоснежный конверт с короткими указаниями. Она ждала, пока он допьет, прочитает и на волне тёмного и болезненного раздражения сомнёт нежный цветок одним движением руки, а потом забирала поднос и уходила прочь, за две недели научившись даже поворачиваться к Хибари спиной без всяких опасений.

«Мне нужен доступ к архиву». «Мне нужна копия плана по захвату четвёртой базы на Крите». «Мне нужен Савада Цунаёши. Будь так добр, подпусти меня к нему чуть ближе».

Мукуро в достижении своей цели был похож на маленький изящный танк. Проворный, гибкий, находчивый, но совершено непреклонный. Пожалуй, в целом свете не было большего фаната Десятого Вонголы, чем Рокудо Мукуро. А Хибари вовсе не нравилось быть посыльным между ними, поэтому он отправлял секретные схемы и отчёты, открывал доступ к любым файлам на своём компьютере, но отвечал отказом на любое поручение, связанное с Савадой. Не то чтобы дело было лично в Саваде, или Кёя дорожил хрупким равновесием, установившимся в кажущейся такой монолитно прочной семье Вонгола, просто ему претила сама мысль о том, чтобы идти на реальные уступки Мукуро. Поскольку всё прочее – и схемы, и планы, и файлы – на самом деле было полной ерундой и исход каждого запланированного Вонголой сражения, каждой хитросплетённой операции целиком и полностью зависел от работы Хранителей, проще говоря – от самого Босса. Пока Босс прочно держал бразды правления Вонголой в своих руках, всё шло идеально и неважно, каким был расчётный коэффициент успешности той или иной операции: когда Савада требовал, его Хранители совершали невозможное. И Мукуро быстро понял, что к чему, а потому больше не просил у Кёи пустой информации – он хотел пробраться в самое сердце Вонголы, одним быстрым и чётким броском поразить его, словно кобра, своим ядом. Но проносить змею через все преграды в уютной корзинке у Хибари не было никакого желания.

После целого дня полного не настоящей работы, а бездарно потраченного на препирательства с Мукуро и распитие приносимых Докуро чаёв, Хибари чувствовал себя выжатым, как лимон. Он мечтал расслабиться в офуро и пораньше лечь спать, потому что ничто в целом свете не расслабляло так и не восполняло силы, как крепкий долгий сон. Но собственный дом, от которого он ожидал тишины и уюта, встречал его шумом и гомоном, стуком каблуков по паркету и музыкой, морем, морем музыки. Джаз, исполняемый на кларнете, это нечто невероятное и порой ошеломительное – вот что уяснил Хибари за месяц семейной жизни. Но это также и безумно утомительно.

М.М. играла как ангел, нужно признаться себе в этом, думал Кея, поднимаясь наверх. Дверь в её комнату была распахнута, М.М. кружилась, играя на кларнете, танцуя и отбивая каблуками ритм; она погружалась в звучание с головой, уходила в себя – снаружи оставались только децибелы шума. Бусы из искусственного жемчуга так соблазнительно обматывались вокруг тонкой шеи, что Кёя чувствовал почти непреодолимое желание затянуть этот узел намного туже, так, чтобы бусины впились в кожу, оставляя красные лунки, чтобы захрустели суставы и хрящи, чтобы захрипело дыхание в её горле. Он желал этого так сильно, что пальцы немели, тяжесть тонфа кажется, увеличивалась в десятки раз. Хибари чувствовал холодный металл кожей и думал, что если разбить М.М. голову, на её огненно-рыжих волосах кровь не будет заметна.

— Ну, чего ты пялишься? — раздраженно бросила М.М., возвращая его к реальности. Кея вздрогнул и перевел взгляд на ее лицо, раскрасневшееся от движения, на злые глаза, и одернул себя: действительно, не хватало еще пялиться на неё. Кёя пожал плечами и молча ушёл. Дверь не успела захлопнуться за ним, когда музыка зазвучала вновь.

Она звучала до глубокой ночи, Хибари засыпал под медленную, звучащую устало, колыбельную «Summer time». Потом М.М. шла в ванную, каблуки протопывали в конец коридора, а спустя сорок минут обратно в спальню. Хибари не мог заснуть, пока не услышит их. На часах было уже давно за полночь. Семейная жизнь определенно не приносила Кёе никакой радости. Утром он просыпался от аромата кофе, который никогда не пил.

***

Шум от лопастей вертолета закладывал уши, воздух из открытого люка нещадно трепал волосы и одежду. Хибари с почти счастливой улыбкой подставлялся ему, откидывая голову назад. На высоте пары сотен метров было холодно, но он не чувствовал никакого дискомфорта. Вертолёт нёс их к базе небольшой вражеской семьи, согласно данным разведки владеющей кольцами класса «А» различных атрибутов. За долгое, очень долгое время это была первая операция, от которой Хибари собирался получить удовольствие, просто расслабиться и устроить настоящую кровавую баню. На вечеринку были приглашены только Савада и его Правая Пука, точнее – напросились сами. Хранитель Дождя увязался в последний момент, как маленькая надоедливая собачонка. Они летели в полном молчании.

Никакой Докуро, никакой М.М., ни намека на присутствие Рокудо Мукуро. Хибари казалось, что компания у них подобралась просто замечательная: за несколько месяцев семейной жизни он почти научился ценить общество некоторых людей. Всего-навсего находиться рядом, не обременяя себя излишними разговорами. Да разговаривать ни с кем из них вообще было не обязательно, главное – чувствовать живых людей рядом.

Вертолёт завис над площадкой, отключив режим голографической невидимости, и штурмовая группа проворно десантировалась, мгновенно рассредоточившись. Савада взмыл в воздух, оставив после себя столб жгучего, до одури приятного на ощупь пламени. «Так пахнет паленая кровь, — подумал про себя Кёя, — и скоро здесь везде будет пахнуть жареным». Ямамото обнажил катану, сверкающую на солнце, словно покрытую бриллиантовой пылью. Хибари ловил ее блеск боковым зрением и ухмылялся.

Он одернул пиджак, достал тонфы – те приятой тяжестью легли в руки. Послышались первые крики, гул выпускаемого пламени Предсмертной воли, и Кёя торопливо направился ко входу в здание штаба. Спину лизало пламя урагана Гокудеры, системы C.A.I., готовое прикрыть, но не надоедающее бессмысленными приставаниями. Операция шла тихо и четко.

В главном зале их встретило шесть человек, вооруженных простейшими атрибутами Облака и Дождя – даже не противники, отметил про себя Хибари, стремительно кидаясь вперед. Здесь они с Гокудерой разделились и пошли по разным коридорам: Хибари – искать командный и информационный центр базы, где по его подсчётам охрана должна была быть самой надежной, он – продолжать зачистку и прикрывать Ямамото. Но вместо здоровенных накаченных амбалов его встретили семь щуплых трупов, сваленных грудой у сорванных с петель дверей.

Хибари чувствовал себя так, словно он ребенок, которого лишили подарка на день рождения – он собирался заставить виновного в этом умирать долгой и мучительной смертью. Все мечты пошли прахом, когда в кресле командующего базой Кёю встретила его молодая жена, непринужденно сложив ногу на ногу.

— Какого черта? — спросил Хибари, тихо рыкнув. М.М. откинула голову на спинку кресла и приложила палец к губам.

— Тихо.

Хибари молчал. Он расстегнул пиджак, снял его и откинул на стоящий неподалеку диван, и молчал. Он перехватил тонфа, надвигаясь на М.М., и продолжал молчать.

— Ты отвратителен, — прокомментировала она, уворачиваясь от первого удара, который по всем расчетам траектории должен был стать единственным и смертоносным.

Хибари вышел из неудачной позиции, целясь ногой ей в челюсть, снова безуспешно, и развернул корпус, готовясь нападать. Лязгал металл, слышался звук рассекаемого воздуха и словно в замедленной съемке Хибари смотрел, как целятся ему в грудь нунчаку.

— Да ты шутишь, — выдохнул он. Тонфа раскрылись, трансформируясь, Хибари отбил удар и отпрянул назад, переводя дыхание. Не от усталости, от шока.

— Ничуть, — коротко бросила М.М., прищуриваясь, и напала. Напала на Хибари.

В голове что-то все время переклинивало, ситуация казалась Хибари глупой и нереальной. Пятнадцать сантиметров каблуков, юбка длиной двадцать, чулки на кружевной резинке – она нападала. Хибари доводилось сражаться с женщинами и обычно это не вызывало никаких проблем. Сузуки Адельхейд, к примеру. Но М.М… это не противник, это женщина. Маленькая, с виду хрупкая, и такая женственная во всех своих проявлениях – от этих бесполезных мелочей в одежде до отвратительного, поистине женского характера. Хибари легко парировал её выпады, следя за происходящим будто сквозь толщу воды, и никак не мог подобрать подходящий момент для удара.

Наконец, устав от этой бесполезной траты времени, Хибари ускорился, отражая атаку нунчаку, и ударил в спину не успевшей сориентироваться М.М. Она вскрикнула, согнулась, по инерции делая несколько шагов вперед. У Хибари внутри что-то дрогнуло. Он замер, глядя на узкую спину и острые, вздымающиеся от тяжелого дыхания плечи.

— Мне добить тебя? Или все-таки развернёшься? — спросил Хибари тихо. М.М. тряхнула волосами и развернулась. К губам она подносила вновь сложенный кларнет. — Ты снова шутишь.

Хибари метнулся в сторону, запрыгнул на стол, перескочил на комод, заваленный бумагами, одним длинным прыжком пересёк ещё несколько метров. Музыка шла по пятам – смертоносная волна звуковых колебаний, обещающая разорвать его на куски. Это было бы даже забавно, если будь это так неприятно: неделями слушать эту композицию вместо обеда и ужина, а теперь пытаться каким-то образом сопоставить её звучание и тот эффект, что вызывало использование заряженного пламенем Урагана кларнета. Очень неприятно.

Маленькая комната напоминала замкнутый круг, выхода не было – возиться с дверью слишком долго. Хибари нырнул в приоткрытое окно, свернувшись тугим комком, осколки вместе с отзвуками музыки неслись следом за ним. Приземление прошло удачно, но чуть не стоило ему жизни:

— В сторону! В сторону, Хибари! — орал Савада откуда-то сверху.

Кёя инстинктивно сжался, кувыркнулся в сторону – и асфальт на том месте, где только что был он, обдало волной пламени Неба. Савада самортизировал на подушке мягкого пламени и снова взмыл вверх, в подгорелый след уткнулись головы безглазых чёрных чудовищ, то ли змей, то ли драконов. Они разбились об асфальт лужей грязи, забурлили, собираясь вновь, и ринулись вслед Саваде. Хибари с интересом следил за всей процессией. Слева чуть в отдалении Гокудера, сконцентрировав защитные щиты системы C.A.I., удерживал нападение стилизованной версии этих же чудовищ, больше напоминавших разноцветные вязаные чулки с узорами.

— Не отвлекайся! — крикнула М.М., нунчаку нещадно хлестнули по спине, едва не раздробив лопатки – сил этой женщине явно не хватало.

Хибари встряхнулся и встал на ноги, спинным мозгом предугадывая следующую атаку М.М. Она попыталась ударить в голову – Кёя голой рукой перехватил нунчаку, отбросив тонфу на землю, и дернул на себя – М.М. взвизгнула и повалилась на него, вцепившись в пиджак ногтями.

— Что здесь происходит? — строго спросил Кёя, упираясь концом второй тонфы ей в подбородок.

— Ублюдок яблокоголовый, я из тебя все дерьмо вытрясу, вот только попадись мне! — орал Гокудера Хаято на другом конце площадки. М.М. тяжело дышала, опираясь на Хибари, тёплая упругая грудь плотно прижималась к его груди.

— Подводная фея, почему ты такая грубая? Этой медузе на твоей голове явно не по душе ругательства. Тебе стоит снять её и вернуть обратно в море.

— Я сделаю из тебя печеное яблоко, пацан!

— Организованное нападение на Десятого Вонголу. Ты имеешь что-то против? Всё оплачено, — предупредила М.М. Хибари почувствовал, как задёргалось правое веко.

— Я забью всех вас до смерти, и ты будешь первой.

Остро звякнули механизмы, открылась пробка на конце тонфы – цепи выскользнули наружу. Наконечник сверкнул острыми гранями, по виску М.М. скатилась капля пота. Хибари оттолкнул её, подбирая вторую тонфу с земли. Цепи заметались в воздухе, рассекая его со свистом, М.М. уворачивалась, стараясь сохранить близкую дистанцию, нунчаку безуспешно пытались блокировать удары. Хибари сосредоточил взгляд на светлой коже горла, целеустремлённо продвигаясь вперед. Сердце в груди билось ровно и неторопливо. Чуть вдалеке раздался крик Франа:

— Это становится не так весело, Мукуро-сама!

— Мукуро, мать твою, что ты творишь?! — вторил Савада, срывая голос. — Как ты мог пойти против меня?

Хибари ускорил свой танец, цепи молниеносно удлинились, повинуясь давлению пламени Облака. М.М. вскрикнула в ужасе и не успела вернуться – цепи обернулись вокруг талии и выше, стянули руки, окутали плечи. С каждым оборотом острые наконечники приближались всё ближе к горлу. Хибари нетерпеливо облизнул губы и качнулся вперёд.

— Я иду своей дорогой, с тобой и Вонголой мне не по пути, — послышался голос Рокудо Мукуро со всех сторон сразу.

Вдруг в глазах потемнело, плотный дым заволок всё вокруг, забираясь в глаза, проникая сквозь зрачки внутрь. Хибари зашипел, потеряв из виду М.М., дёрнул тонфы, повел руками – цепи натянулись. Справа мерцало голубоватое пламя дождя, окутывающее лезвия четырех мечей, Ямамото Такеши танцевал с невидимым во тьме партнёром. Действовать в темноте так же четко, как и он, Кёя не мог – пламя Облака аккуратно обволакивало тонфы, перетекая на цепи, где постепенно терялось в темноте. Вдруг они натянулись сильнее, дернули его вперед. В тот же миг небо вспыхнуло оранжевым, огонь спустился на землю витиеватым столбом, завертелся шаром, лепестками распространяясь вокруг.

— Выходи и сразись со мной! — крикнул Савада из центра бушующего огня.

— Десятый!..

— Найди меня, Цунаёши-кун, — предложил Мукуро. Его голос тёк прямо из окружающей тьмы, черные вихри гуляли вокруг сферы пламени Савады.

Все происходило так быстро, что Хибари едва успевал реагировать. Он сконцентрировался, чтобы игнорировать окружающую суматоху и завершить свою атаку. Десяти секунд не ушло на то, чтобы снова сориентироваться после того, как на землю опустилась тьма. В рассеивающемся от пламени Неба свете Кёя разглядел силуэт М.М., связанной цепями. Чья-то тень возвышалась над ней, Хибари присмотрелся – цепь с шеи стягивала чужая рука, удерживая острые наконечники вдали от горла. В воздухе сверкнуло что-то тонкое, сквозь треск и шум Хибари различил звонкий свист, и тут же выпустил тонфы из рук, скользнув рукой во внутренний карман.

— Ролл! Форма колючих ежей. Плотная сфера!

Упругое фиолетовое облако мгновенно развернулось вокруг него, укрыв от летящих в его сторону игл. Те с мягким стуком впились в сферу, пламя Облака поглотило их и разрослось еще сильнее. Воздух разорвал звук оглушительного взрыва, кто-то кричал, кто-то хрипел от боли. Тьма рассеялась: М.М. стояла на коленях, упираясь руками в землю, и кашляла, пытаясь отдышаться. Какимото Чикуса загораживал её, подготавливаясь к новой атаке. Тонфы Хибари лежали между ними. Кёя поправил пиджак и двинулся вперёд, колючие сферы множились перед ним, заполняя пространство, разрастались, будто тесто на дрожжах. За спинами Чикусы и М.М. на землю упал какой-то человек, окутанный черным туманом. Хибари сбился с шага и пропустил вдох; сердце пронзило острой болью.

— Мукуро, тебе не победить, сдавайся! — Савада завис в небе над черной воронкой, разросшейся вокруг Мукуро, его спина дымилась, будто опаленная. Кёя разглядел мутно-серые струйки прежде, чем упасть на колени.

Чёрная воронка развернулась и из неё вышел Мукуро, держа руку перед собой. Его лицо расплывалось, но, кажется, он улыбался. Савада снова что-то кричал, занимая позицию Х-баннера. Дурак. Кёя из последних сил сосредотосил взгляд на Мукуро, хрипя и хватаясь за землю руками , а потом тот сжал ладонь и Хибари потерял сознание.

***

Всё шло вкривь и вкось. Жизнь стала похожа на клетку, клетку, в которой беспорядочно и с каждым днём все более пугливо билось его сердце. После того случая на островной базе, обернувшегося тотальным провалом и едва не закончившегося бедой для всей Вонголы, в Хибари будто что-то сломалось. Он жил, работал, дрался, пил зелёный чай, но в этой жизни не было абсолютно никакого вкуса. Всё превратилось в ожидание. Сплошное бесцветное ожидание, монотонное и вязкое, как трясина под ногами. Хибари ждал, когда же всё начнется. Когда все не выдержат.

М.М. была обречена день и ночь крутиться возле него, как юла. Савада вынужден был терпеть раздор среди Хранителей, закрыв глаза на то, что спастись от настойчивых атак Мукуро удалось едва ли не чудом. Хранителям приходилось терпеть Хибари. Умный Гокудера моментально смекнул единственный путь утечки информации такого уровня, но напрочь забыл о том, что все допущенные утечки, за исключением случая на островной базе, к которому Хибари вообще был непричастен, носили исключительно поверхностный характер – Вонгола лишалась мелких связей, несла небольшие потери – и только. Хибари замечал, что с каждым новым провалом руки у Савады трясутся всё сильнее, когда он подносит черную фарфоровую чашку с чаем ко рту. Он смотрел на Кёю своими безмятежными глазами и тоже, терпеливо, из последних сил, ждал.

Кёя так же не мог дождаться, когда же представится случай вывернуть из плечевого сустава руку, так крепко сжимавшую его сердце. Постепенно ожидание превратилось в стиль жизни, Кёя адаптировал его к себе, проникся им, пропитался насквозь и… перестал его замечать, совсем. Чего ждал Мукуро, оставалось только догадываться.

Как и ожидалось, М.М. не выдержала первой.

Туфли летели со второго этажа охапками, по лестнице звонко стучали бусины разорванных ожерелий. Флаконы с парфюмом то и дело бились, выскальзывая из дрожащих пальцев. Хибари проследил красивый полет шелкового шарфа цвета индиго, перешагнул через сброшенный на пол чемодан и двинулся вверх по лестнице, осторожно ступая между жемчужин. М.М. металась по второму этажу между ванной, гардеробной и своей спальней, перетаскивая кучи барахла туда и обратно. Она отнесла косметику в ванную, забрала оттуда полотенца и сложила во второй чемодан оставленные на журнальном столике газеты. А потом снова взорвалась:

— Вы все меня с ума сводите! Я больше не могу! Это ты, ты, тварь, виноват во всём! Вы все меня используете! — М.М. сорвала с пальца обручальное кольцо и швырнула его в стоящего напротив её двери Кею.

Кольцо пролетело в полуметре от него, зато брошенный следом чемодан чуть не угодил прямо в голову. Багаж ударился о перилла, чудом перемахнул через них и с грохотом упал на первый этаж. Хибари успел подумать, что тенденция складывается не слишком радужная, как следом за чемоданом М.М. бросила в него настольные часы и крем для лица. Это ему совсем не понравилось. Следом в ход пошли вазы, остатки туфлей и флаконов с духами. Когда Хибари удалось протиснуться к ней сквозь «огонь», М.М. перешла на нунчаку. Кёя с радостью парировал её удар тонфой.

Это было скорее смешно, чем увлекательно: никакого пространства для действий, никакого азарта, никакой цели. Неуклюжая возня среди скользких шёлковых сорочек, разбросанных по полу, и накинутых на спинки мебели чулок. Хибари чувствовал бы себя неуютно в такой обстановке, если бы не был так раздражён. М.М. краснела и шипела, сыпля искрами ненависти из глаз, Кёя не чувствовал ничего, кроме раздражения. В какой-то момент ему только усилием воли удалось удержаться от того, чтобы предложить ей короткое перемирие и свою машину, лишь бы поскорее уехала. Как раз после этого он поскользнулся на луже, кажется, Chanel, и повалился вперёд, опрокидывая М.М. на кровать. Вонь стояла просто невыносимая.

М.М. застонала, дернула придавленной ногой и угодила коленом в бедро Кёе, а потом заёрзала, пытаясь скинуть его. Хибари скрипя зубами выпутывал конец тонфы из… чего-то длинного и переливающегося, вроде огромного толстого шнурка для ботинок. Шнурок затянулся узлом вокруг рукояти. М.М. тяжело дышала, откинув голову на месиво из тряпок и ремней, закрыла глаза и сжала губы в одну тонкую линию. Хибари прицокнул языком и расслабился, перестав вертеться. Комедия постепенно перестала быть тонким юмором и превратилась в пошлый фарс.

— Что ему нужно? — спросил вдруг Хибари, уткнувшись лбом в шершавый зелёный бархат какого-то платья. М.М. ощутимо пожала плечами под ним.

— Если бы я знала, давно бы всё сделала и уехала отсюда, — ответила она, как показалось Хибари – предельно честно. А потом добавила зачем-то: — Ты омерзителен, больше не могу здесь находиться.

— А уж мне-то как приятно, — пробормотал Кея, поднимаясь на вытянутых руках.

Ресницы М.М. дрогнули, она открыла глаза и сощурилась, с ненавистью глядя на него. И в этот момент Кея совершенно отчётливо почувствовал, как дрогнуло его сердце. Всего на мгновение сбился его ритм, удар вышел смазанным и нечётким, но Кёя сразу заметил разницу. За все последние месяцы оно билось размеренно, как часы, и только усилием воли Мукуро совершало немыслимые и смертельно опасные кульбиты в груди. Но сейчас…

— Что ты уставился?! Слезь же с меня! — М.М. приподнялась, опираясь на локти, худые плечи резко выпирали вперёд.

Хибари дёрнул уголком губ и порывисто склонился вниз, хватая её за волосы и целуя. М.М. вскинулась, забарабанила кулаками по его груди, прикусила губу и почти смогла оттолкнуть. Кёя перехватил её за талию и рывком перевернул на живот, подминая под себя. Скользнул рукой под платье, высоко задирая его на бедре, нащупал кружевной пояс чулок и с наслаждением провел от верха по застежке до ажурного края, запуская под него пальцы. Сердце отдалось восторженной вспышкой, забившись быстрее. М.М. зарычала и ударила его локтем под ребра, Кёя охнул, сгибаясь, прикусил напоследок влажную от пота кожу на её шее, вдыхая пряный запах, едва уловимый сквозь терпкий шлейф духов, и скатился в сторону, раскинувшись на постели. М.М. кричала что-то на французском, впадая в новую истерику.

На лестнице раздались торопливые шаги, почти бег. Спустя пару мгновений Какимото Чикуса влетел в комнату. Хибари осторожно поднялся с постели, поправляя рубашку, забрал тонфы, стараясь не выдать никаких эмоций.

— Не буду вам мешать, — сказал он и вышел, прежде чем Чикуса успел открыть рот или достать оружие. Когда Кёя оказался в коридоре, дверь с грохотом ударилась о косяк, лязгнул металл замка и она отлетела, ударяясь о стену. В конце коридора с потолка осыпались несколько пятаков штукатурки.

«Кажется, дождались», — подумал Кёя с восторгом.

***

— Кто дал тебе право лично распоряжаться нашими ресурсами? Эй, Хибари, не поворачивайся затылком, когда я с тобой говорю! — Гокудера преследовал его по пятам от самого кабинета Савады, который, запинаясь и извиняясь, но всё-таки вполне твердо сказал, что: «Это уже переходит все границы».

— Иди, займись чем-нибудь в другом месте, не мешайся под ногами.

— Хибари, ты что, оглох? Я задал тебе вопрос, мать твою, андроид ты наш хренов! Из-за твоего самоуправства последние полгода все дела в Вонголе катятся коту под хвост! — они так и вошли в «сокровищницу», Гокудера дышал ему в затылок. Хибари не рискнул тратить время впустую в такой момент.

— Я очень тороплюсь. Больше предупреждать не стану: исчезни.

— Нет уж ты потерпи! Какого черта тебе вдруг понадобились эти кольца, ты что, решил с меня взять пример? Эй, это не твоя собственность, и уж тем более не игрушка, ты не можешь просто так их взять! Десятый планировал уничтожить всё это оружие, оно опечатано и не подлежит использованию! – Гокудера брызгал слюной и краснел, крича Хибари в ухо. Кёя, скрипя зубами, рылся на полках сокровищницы. — Зачем тебе кольца Тумана, Хибари?

— Кое-что нужно проверить, — сдержанно ответил Кёя, думая о вчерашнем вечере и стычке с М.М.

— Кое-что – это что? — настойчиво продолжал Гокудера. Вдруг сердце прихватило: легонько сжало, сдавило в груди со всех сторон. Хибари медленно выдохнул через нос.

— Кое-что, связанное с прекращением моего самоуправства в Вонголе, — коротко бросил он, бегло просматривая бирки на запечатанных цепями Маммона кольцах. Когда нашлось подходящее нужной чистоты и класса, сердце уже заметно барахлило.

— Вот как? Ты не врёшь? Это точно? — тараторил Гокудера у него над ухом, жарко опаляя кожу своим дыхонием. Хибари тяжело оперся на дверцу сейфа, снимая защиту с кольца. — Бог мой. Да ты просто сумасшедший, — вздохнул он.

— Заткнись, Мукуро, — шепнул Кея, с трудом натягивая кольцо на палец. — Он уже полтора года носит только кольцо Урагана, тебе бы почаще видеться с напарниками.

— Ты меня удивляешь, Кёя. Никак не пойму, куда ты клонишь. Не могу удержаться, чтобы не узнать, — прошептал Гокудера, прижимаясь к его телу сзади. Длинные мягкие пряди скользнули по щеке — длиннее, чем у Гокудеры Хаято.

— Так смотри.

Хибари прикрыл глаза, сжал зубы, обращаясь внутрь себя. Зацепился за отзвук слабого сердцебиения в груди, как за хвост кометы. А потом рванулся в сторону. Схватил Мукуро за горло, в мгновения ока прижимая к стене рядом с сейфом, и впился поцелуем в его искривленные возгласом удивления губы. Сгреб волосы на затылке, запрокидывая его голову ниже, укусил, лизнул, поцеловал глубже, вклинивая колено между ног Мукуро, сквозь ресницы следя за тем, как осыпается иллюзия Гокудеры Хаято и как все чётче проявляется истинный лик Мукуро. Тот качнулся навстречу, отвечая на поцелуй с неожиданным пылом. А когда из плотной внутренней скорлупы, окружающей сердце Кёи, пробился оглушающий шальной удар сердца, Хибари сконцентрировался — и пламя выстрелило из кольца вспышкой. Пламя Тумана. Мукуро расширил глаза от удивления, обмерев.

— Не-ет, — прошептал он, смеясь.

— Да-а, — ответил Кея, облизнувшись, и достал из-под пиджака тонфы. Мукуро осыпался кучей песка перед ним, гонимый невесть откуда взявшимся ветром ему за спину.

Кёя неторопливо развернулся, доставая коробочку Облака и активируя второе кольцо. Впервые за последние полгода в голове воцарилась небывалая ясность, внутри у него разлился дивный покой и умиротворение, а следом за ним со дна души всколыхнулось, поднялось шкваловой волной отчётливое, горячее желание – Мукуро. И убить Мукуро.

— Я сейчас так расстроен, что даже поверить не могу в то, что произошло, — сказал Рокудо, когда песок перестал кружиться в воздухе и постепенно собрался в образ его лица. Следом за ним появилась шея, ключицы, плечи – Мукуро прямо на глазах вырастал из песка. — Я был бы счастлив получить от тебя несколько коротких комментариев, Хибари Кёя-кун.

— Что конкретно ты хочешь услышать, тварь, как я ждал этого момента, или что собираюсь делать теперь? — Хибари ощетинился, приводя все рецепторы в боевую готовность – он чувствовал, как кольцо Тумана открывает перед ним новые возможности и с каждой секундой промедления Мукуро Кёя становился только сильнее.

— Как ты разорвал мою иллюзию, вот что. Я победил тебя в честном бою, я по самое запястье впихнул руку в твою содрогающуюся от боли грудь, а потом ты поверил, что я вытащил сердце из неё. Так как же тебе удалось не только распознать эту иллюзию, но и развеять её? Я весь в нетерпении, не заставляй меня томиться ожиданием, — Мукуро взмахнул рукой в воздухе и из песка возник его трезубец, сияя острыми гранями в лучах невидимого солнца.

— Честный бой? Иллюзионисты не знают, что это.

— Впрочем, теперь и ты тоже.

— Но если говорить о твоем маленьком мерзком подлоге, то это было действительно трудно.

— Верно, мои иллюзии ты раскусываешь, полагаясь на свое чутье. А это чутье – дар твоей пылкой души, Кёя, как ты сам представляешь – твоего сердца, — Мукуро широко улыбнулся, закусив нижнюю губу.

— Ты хотел поразить иллюзией сам «радар». Признаться, тебе это удалось на все сто. Жаль только ты не подумал о том, что все в этом мире подвластно изменениям, — снисходительно пояснил Кёя, вглядываясь в наливающиеся цветом глаза – из бледного песчаного в кроваво-красный и небесно-синий.

— Я весь во внимании, Хибари, — Мукуро встал перед ним, подтянул перчатку, кривя губы ухмылкой. Красный глаз полыхнул пламенем, цифры завертелись, сменяя друг друга, ожидая выбора.

— Ты не подумал об одном весьма действенном внешнем раздражителе, сильно влияющем как на душу, так и на сердце человека. Полагаю, ты сконцентрировал пламя своих иллюзий на том, чтобы контролировать сознательные порывы мозга, — Хибари поправил манжеты, открыл коробочку Облака, вставая в стойку. — Страсть проникает в человека на уровне инстинктов, пожалуй, самых первобытных, — губы Мукуро дрогнули. — Ты не подумал о том, что страсть способна затмить мой разум и завладеть сердцем, не так ли, тупое травоядное?

— Ты невозможен. И что же? Это только часть работы. Как тебе удалось пробудить пламя Тумана? — раздражённо продолжил расспрашивать Мукуро.

— Не думаю, что стоит учить тебя азам. Как только я понял, что нахожусь под властью иллюзии, было лишь делом времени ее разорвать. Я…

— …ненавижу иллюзии, не стоит повторять, — досадливо закончил Мукуро. Он тряхнул волосами, прикрывая на мгновение глаза. Сжал коробочку Тумана, готовясь вступить в бой. — План был так прекрасен, что мне больно думать о его провале. Признаться, я хотел со временем завладеть твоим телом вновь, как тогда. Было здорово, разве нет? А после этого до Десятого Вонголы оставалось бы лишь рукой подать, — Мукуро нахмурил брови, закусил губу, втягивая воздух через нос.

— Тебе не надоело страдать этой ерундой? — спросил Хибари тихо. Мукуро ослепительно улыбнулся, щуря свои красивые глаза.

— Разве это не заставляет твоё сердце биться чаще? Хватит болтать, Кёя, лучше нападай, — шепнул Мукуро, заманчиво улыбаясь. — Кажется, мне предстоит многое отработать за эти полгода.

— О, не сомневайся, я заставлю тебя попотеть, — сказал Хибари и бросился в атаку.

@темы: слэш, гет, команда Кокуе, задание 12: фик/перевод

---

Команда Varia Team. Задание 12. Авторский фик "Палермо, когда там жара"

[Varia Team]

Название: Палермо, когда там жара
Автор:  Varia Team
Бета:  Varia Team
Герои (Пейринг): Занзас, Сквало
Категория: джен, пре-слэш
Рейтинг: R
Жанр: общий
Размер: мини (4 863 слова)
Саммари: Прошлое иногда возвращается
Дисклаймер: Нам не принадлежит ничего. Только то, что возьмем мы сами
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Неразбавленный виски»

Прошу тебя, опомнись и открой мне своё сердце. А теперь, мать твою, отколи от него пару кусочков льда для моего двойного виски!
© Неизвестный автор.

В Палермо последние несколько недель стоит нестерпимая жара. Асфальт едва ли не плавится под ногами, а жгучий, раскаленный воздух царапает легкие с каждым вдохом. Дышится тяжело, и все плывет в мутном жарком мареве. Это слишком даже для солнечной Сицилии, даже в это время года, когда в городе тесно от нахлынувшего потока туристов. Июль будто сошел с ума: температура в тени больше тридцати градусов, а солнце такое яркое, лихорадочно-жаркое и слепящее глаза, что под ним нельзя провести и десяти минут.

А в ресторане на Виале Делла Виберта отличная система охлаждения. Вентиляторы и кондиционеры — единственное спасение среди этого пылающего Ада, сродни божьему благословлению или второму пришествию Иисуса. Те, кто в этот жаркий полдень сидят в своих душных квартирах, молятся на прохладные потоки воздуха, исходящие из новомодной сплит-системы, или же довольствуются вентиляторами, купленными на распродаже в ближайшем супермаркете — в зависимости от имеющихся средств.

Занзас меряет скучающим взглядом своего собеседника, сидящего напротив него в самом лучшем ресторане на Виале Делла Виберта. Сеньор Кастальди — тучный и уже немолодой мужчина, который даже при исправно работающем кондиционере изнывает от жары, то и дело поправляя неумело подобранный галстук с пятном какого-то соуса и промокая намечающуюся лысину замызганным платочком. Трудно поверить, что этот человек, который сейчас трясется под взглядом Занзаса, как кролик в силках, занимается бухгалтерией одного казино в Палермо. Работа нервная, муторная и требующая предельной внимательности. А такому человеку, как сеньор Кастальди, следовало бы продавать глиняных кошечек в каком-нибудь сувенирном магазинчике в одном из спальных районов Палермо, вдали от суеты и проблем, но никак не заниматься расчетами о приходах и расходах. Но жизнь иногда выделывает и не такие кульбиты.

За всем этим Занзас не замечает, как монотонный голос, весь прошедший час вещавший что-то о налогах, прибыли и кредитах, уже минуты три, как умолк, и теперь сеньор Кастальди нервно перебирает документацию, раскладывая бумаги по папкам.

— Ну, так что, это все? — подавив зевок, интересуется Занзас, попутно размышляя, какого черта он вообще должен лично заниматься такими мелочами, как бухгалтерия казино? Почему именно он заслужил эту недельную путевку в ад, по ошибке именуемый Сицилией? Вряд ли кому-нибудь придет голову прикарманивать деньги и утаивать часть доходов от такого владельца, как Занзас. Делами мог спокойно заняться кто-нибудь другой. Но именно Занзас сейчас сидит в ресторане в центре Палермо и силится разобрать, что бормочет мужчина напротив. Получается это с трудом, а в голове вертятся совершенно другие мысли.

Хочется скорее разделаться со всем дерьмом, потому что уже невозможно находиться в этом до омерзения вычурном ресторане в окружении такой же мерзкой публики, слушая, как со сцены надрывается какая-то джазовая певичка. Потому что за окном удушающая жара, от которой с трудом спасают бесперебойно работающие кондиционеры. Потому что виски, ярко переливающийся подо льдом в его стакане, совсем не виски, а какое-то приторное американское пойло, сдобренное содовой, которую, к слову, Занзас не просил добавлять. Американцы не умеют делать хороший виски. У этой нации фаст-фуда вообще мало хорошего.

Сеньор Кастальди подскакивает на стуле, то ли от неожиданности, то ли от страха и, поправив галстук в стотысячный раз за прошедший час, слегка заикаясь, произносит:

— Д-да, в общем-то, вс-се…

— Отлично. Всего доброго, — с облегчением говорит Занзас. Не дожидаясь ответа, он небрежно бросает банкноту возле своего так и недопитого виски и выходит из ресторана.

Оказавшись на улице, Занзас чувствует себя, словно в душегубке. В лицо ударяет душный воздух, и хочется вновь вернуться в прохладу ресторана. Занзас может притвориться глухим и попытаться задавить в себе мизантропа, чтобы хоть как-то переносить окружающий его помпезно разодетый сброд и назойливую музыку. Но смириться с ужасным виски в местном баре выше его сил. Тем более что в гостинице его ждет початая бутылка превосходного шотландского скотча.

Машина припаркована чуть дальше, нужно только пересечь небольшую площадь и пройти маленький переулок между домами. Но эта улочка такая узкая, что больше двух человек здесь не смогли бы разминуться. В Милане Занзас жил почти на такой же, до того, как его усыновил Девятый.

Он вдруг вспомнил их маленькую квартирку в одном из пыльных спальных районов. Вспомнилась его вечно простуженная мать и кассета с первой частью «Крестного отца», заученная наизусть и пересмотренная тысячу раз. Дон Корлеоне, Аль Капоне, Омерта, автоматы в скрипичных футлярах и игры в мафию с соседскими ребятами — попытка прикоснуться к тому удивительному миру, такому далекому, но от этого не менее заманчивому. До той поры, пока Занзас сам не стал его частью и не узнал всю подноготную, которая оказалась отнюдь не такой, какой ее подавал сказочный Голливуд…

Не иначе как жара причина этих внезапных воспоминаний.

Он почти не встречает прохожих. В такую жару мало найдется смельчаков, решивших высунуться на улицу. Да и этот тесный переулок не предназначен для приятных прогулок. Звук шагов гулко отражается от обшарпанных стен, и только силуэт женщины маячит где-то вдалеке.

Но что-то идет не так. Что-то до болезненности знакомое сквозит в этой женщине, идущей ему навстречу. И вдруг в какую-то секунду кажется, что будто обухом по голове врезали. Будто облили с похмелья холодной водой.

Наверное, что в его виски была не только содовая, но и, как минимум, амфетамин. Или еще какая-нибудь дурь, от которой бывают галлюцинации. А иначе как объяснить то, что сейчас, прямо навстречу ему, идет его мать? Это она, несомненно, она. Та же походка, та же немного сутулая фигура, даже, кажется, то же застиранное платье в цветочек, которое он помнит еще с детства. Да и имя у нее такое же неприметное, как и она сама — Франческа.

За эти несколько секунд до встречи глазами Занзас отчаянно цепляется за последнюю надежду, что это всего лишь бессмысленный мираж, вызванный жарой. Но при взгляде в эти глаза не остается никакого сомнения, что это именно она.

Именно за этот затравленный взгляд он порой ненавидел свою мать. А еще за вечные разговоры о боге и обещания о том, как все скоро будет хорошо, потому что «всевышний посылает трудности лишь тем, кого он по-настоящему любит». Ага, как же. «Видимо, боженька решил утопить нас в своей любви», — думал в такие моменты Занзас. Что же это за бог такой, который выделывает подобные штуки? Занзас отказывался верить в него. Этот бог сделал из его матери помешанную фанатичку, каждый вечер перечитывающую Библию, будто бы это как-нибудь могло улучшить их жизнь.

Занзас так до конца и не мог понять: его мать действительно думала, что он является наследником Вонголы? Или же просто хотела счастья для своего чада? А может, таким образом собиралась отделаться от любимого сыночка? У него никогда не было возможности спросить ее об этом. После того, как Занзаса усыновил Девятый, и он из тесной квартирки перебрался в огромный особняк, мать звонила от силы раза три. А потом и вовсе перестала интересоваться собственным сыном. Занзас не был к ней особенно привязан, но все равно в душе ворочалось неприятное чувство, что от него просто удачно избавились.

Но он ни капли не сомневался, что является законным сыном девятого босса Вонголы. До того самого дня, когда его надежды и мечты были разбиты, как хрупкая фарфоровая ваза.

Только вот что его мать забыла в Палермо? Насколько Занзас помнил, она никогда не горела желанием покинуть тесную квартирку в мансарде в одном из не самых благополучных районов Милана. Ни за какие сокровища мира она бы не бросила свою аскетично обставленную обитель. «Нужно ценить то, что даровал нам Господь», — любила приговаривать мать даже в те моменты, когда во время дождя с потолка на их головы лилась вода, и приходилось расставлять по комнатам всевозможные емкости, а все из-за старой, прохудившейся крыши…

Воспоминания двадцать пятым кадром проносятся в голове — треть жизни за какие-то несколько секунд. В душе теплится смутная надежда, что она его не узнает — как-никак столько лет прошло. И когда уже Занзас уверен, что вот, разойдутся они сейчас как обычные незнакомцы, которые тысячами проходят друг мимо друга каждую секунду на улицах Палермо, — вот тогда за его спиной и раздается голос, давно позабытый, но в то же время до боли, до дрожи знакомый:

— Занзас… Сынок…

Хочется пройти мимо, притвориться глухим и слепым, оказаться за сотни километров от Палермо и это тесной улочки — только бы не видеть эти глаза и не слышать этот голос, который словно ножом по сердцу. Ему казалось, что он уже давно вычеркнул из памяти те десять лет жизни, проведенные с матерью. Но вот они будто бы опять встали перед глазами, как обрывки какой-то неудачной киноленты. Людям свойственно бегать от своего прошлого, но оно никуда не девается, лишь следует за человеком безмолвной тенью, где бы тот не находился.

Занзас не находит в себе силы уйти и сделать вид, что видит эту женщину впервые. Потому он просто оборачивается, вглядываясь в лицо матери с застывшей на нем робкой улыбкой. А она смотрит на него неуверенно, словно боясь, что он просто уйдет, так и не сказав ни слова. Совсем не изменившаяся с того самого дня, когда Занзас видел ее в последний раз. Разве что морщинок прибавилось, да взгляд поизмученней стал.

— Как твои дела? — кажется, ей хочется спросить что-то еще, задать другой вопрос, а не этот, до абсурдности стандартный и почти ничего не значащий.

Но слова словно в горле застревают.

Что он может ей на это ответить? Мама, папочка оказался совсем не папочкой, а просто сердобольным дядей, решившим пригреть бедного мальчика. А тот потом вырос и решил разобраться со слишком добрым дядей, который закатал его в лед на целых восемь лет. И когда мальчик все-таки вырвался из ледяного плена, очнулся он уже взрослым мужчиной, но с душой и разумом все еще шестнадцатилетнего пацана, жаждущего возмездия и места десятого босса Вонголы. А занял это место какой-то щуплый японский школьник. Потому что кольца так решили. Да, мамочка, твоего сына уделали, никакой он не наследник мафиозной семьи, как ты наивно думала.

Можно это высказать прямо ей в лицо. Обвинить во всех своих несчастьях, разрушенных мечтах и потерянных восьми лет жизни в холодном айсберге.

Ну что же ты стоишь? Давай же, такой шанс выпал!

Но он всего лишь отвечает:

— Все хорошо.

Все хорошо. Так обычно говорят, когда не хотят отвечать на вопрос искренне.

Видимо, у них с матерью это наследственное — не договаривать до конца всей правды и разменивать истинные чувства на фальшь и притворство. Ну хоть чему-то ты научила своего сына, мамочка.

Она каким-то несмелым движением протягивает руку и смахивает невидимую пыль с лацкана его пиджака. Теперь Занзас точно уверен, что это не мираж. У призраков из прошлого не бывает таких теплых рук. Он ощущает едва уловимый аромат каких-то пряностей, который снова возвращает его в детство.

Много недосказанного кроется в этом, по сути, простом жесте. Многое из того, что никогда не будет произнесено вслух, скрытое за молчанием и полунамеками. В этом жесте все — и сожаление, и радость от встречи, и толика материнской любви. Попытка извиниться за все прошлые ошибки.

Занзас неловко берет ее ладонь в свою. Словно тоже пытается что-то сказать на безмолвном языке жестов. И в этом прикосновении, длящемся от силы секунды три, укладывается боль всех прошедших лет. И никакие слова уже неважны. А важно лишь то, что руки сплетаются и взгляды встречаются, одновременно прося прощения и прощая.

И уже не хочется обвинять эту женщину во всех смертных грехах и несчастьях, произошедших с ним. Все равно уже ничего не изменишь, а ругаться — только зря сотрясать воздух.

Занзас отпускает ее руку, и на какую-то долю секунды вдруг кажется, что стало немного пусто. Но лишь на долю секунды.

А мать смотрит на него все тем же разрывающим душу взглядом брошенной собаки и улыбается так же робко. Только в уголке губ притаилась боль от невыплаканных слез и затаенных обид.

— Была рада тебя увидеть, Занзас, — тихо произносит она.

Видно, что хочется ей подольше побыть с сыном, но понимает, что не в силах удержать того, кого сама от себя давным-давно оторвала, да и не вправе. Спустя годы и родственные узы порой ослабевают, истончаются.

А Занзас и слова не может в ответ вымолвить. Что ни скажи — все равно все будет не то. Только и остается — перебирать в уме все шаблонные фразы в попытках найти ту, менее затертую, чтобы их разговор наконец-то перестал казаться искусственным, словно вырванным из низкопробного дешевого фильма.

Но ничего. Эти пошлые слова все равно не смогут выразить все то, что творится у него внутри, полыхает жарким огнем, разносится по венам и ударяет прямиком в голову.

— Я тоже был рад, — говорит он. И сам не знает до конца, насколько это искренне.

— Храни тебя Господь, сынок.

Занзас отрывисто кивает и, развернувшись, уходит прочь, уже не оборачиваясь. Убегает что есть мочи от нежданно нагрянувшего прошлого. И почти чувствует, как мать за его спиной чертит в воздухе пальцами крестное знамение.

Он не помнит, как добрался до своей машины. Приходит в себя лишь, оказавшись за рулем. Все произошедшее до сих пор не укладывается в голове и кажется каким-то дурацким сном.

Занзас почти бездумно включает радио в автомагнитоле. Почему-то именно сейчас не хочется сидеть в тишине, когда нахлынувшие мысли буквально выворачивают наизнанку. Звонкий голосок ведущей беззаботно вещает о пожаре в заброшенном жилом доме на окраине Монреаля и о пятерых погибших в нем так, словно это сводки погоды. Но вскоре выпуск новостей подходит к концу, и из динамиков звучит ненавязчивая джазовая мелодия.

Прикрыв глаза, Занзас откидывает голову на спинку водительского сидения, пытаясь привести мысли в порядок. Кто бы мог подумать, что эта неожиданная встреча может выбить его из колеи. Видно, он обманывал сам себя, когда думал, что ему безразлично, как живет его мать, и жива ли она вообще. Когда его усыновил Девятый, образ матери со временем стал тускнеть и стираться из памяти. Дети вообще быстрее привыкают к новому дому, а уж тем более, если он не в пример лучше прежнего. Занзас и мечтать не смел, что когда-нибудь будет жить в таком шикарном особняке, в какой его однажды привезли прохладным ноябрьским днем. Порой проскальзывало в душе, покалывало едва ощутимо в груди что-то, похожее на тоску по матери. Но спустя пару лет и от этого не осталось и следа.

А сегодня, словно в наказание за то, что когда-то отрекся от собственной родительницы, она вернулась давно позабытым образом из прошлого.

Он никак не может подобрать слова, чтобы описать мучающее его чувство.

Занзас вдруг резко открывает глаза, глядя на серый потолок автомобиля.

Скованность. Скованность и растерянность — вот что он ощущает сейчас. Это мерзкое чувство, когда вдруг резко выбивают почву из-под ног. Когда не знаешь, каким будет твой следующий шаг. Мало было противников на его пути, которым удавалось это сделать. Еще меньшее количество выживало после подобного. А сейчас такой трюк смогла проделать его собственная мать.

Подобную скованность он чувствовал в течение восьми лет. По спине вдруг пробегает неприятный холодок, и на мгновение становится неуютно. А память, эта услужливая и ласковая блядь, нарочно подкидывает те воспоминания, которые Занзас с радостью бы забыл.

…Эти ледяные оковы словно сердце на части рвали. Как будто маленький мальчик Кай по велению Снежной Королевы все-таки собрал из льдинок слово «вечность», в которую и был закован Занзас. Стылая бесконечность, растянутая на долгие восемь лет, неправильная, слишком пугающая своей несуществующей силой. Все это напоминало какую-то жуткую летаргию, из которой не было никакой возможности благополучно выбраться. Бесконечно долгий, бессмысленный сон, который и сном-то назвать нельзя. Потому что, по сути, ничего Занзасу и не снилось. Был только холод, продирающий до костей и выворачивающий наизнанку. Достающий до самого сердца и сводящий на нет всю его пламенную ярость.

И лишь его Стальной Капитан год за годом топил этот лед своей несокрушимой верностью.

Ему вдруг отчего-то становится тесно в машине, воздуха не хватает, и кажется, словно что-то давит на грудь. Занзас опускает стекло, шумно выдыхает и крепко сжимает пальцы на руле — до тех пор, пока не начинает пахнуть паленой кожей обтяжки.

Он устало трет переносицу и наконец-то заводит машину, решая про себя, что в Милан он вылетит завтра, а не через три дня, как планировалось сначала.

И вряд ли в скором времени он вновь соберется в Палермо.

***

Милан встречает Занзаса порывистым ветром и пасмурной погодой с запахом недавно прошедшего дождя — в противоположность жаркому и душному Палермо. Извечная толкотня в аэропорту приправлена гулом голосов из смеси самых различных языков.

Когда к нему в очередной раз подходит какой-то китаец и на ломаном английском начинает что-то спрашивать, Занзас думает, что Варии не мешало бы обзавестись личным самолетом, чтобы в будущем обходиться без ненужных жертв. Да и оружие можно будет перевозить безо всяких заморочек.

Оказавшись на улице, Занзас полной грудью вдыхает влажный, пропитанный дождем воздух. Взгляд выхватывает из толпы до боли знакомую фигуру, кажущуюся почти прозрачной из-за постепенно надвигающегося тумана.

Сквало сложно перепутать с кем-либо еще. И не только из-за волос, которые сразу привлекают к нему внимание, и не из-за его недоброй, нехорошей ухмылки. От Сквало веет опасностью, которая чувствуется издалека. А давняя клятва тяжелой копной волос лежит на плечах, как напоминание о несбывшихся надеждах. И ведь не отрекся же за восемь лет ледяного кошмара, не отступился, когда узнал, что никогда не бывать Занзасу боссом Вонголы. А лишь укрепился в своей верности, прошедшей через все круги Ада, через холод и лед, через все испытания, подстроенные судьбой…

Заметив Занзаса, Сквало идет к нему своей неизменной резкой походкой — при взгляде на него создается впечатление, будто он вечно куда-то спешит. А без своего меча Сквало выглядит как-то сиротливо. Видно, что и ему самому слегка непривычно без своего оружия. Он весь напряжен, словно сжатая пружина, готовый в любую секунду ринуться в бой.

Еще издалека Сквало приветственно взмахивает левой рукой так, если бы на ней был меч:

— Привет, босс! — громко здоровается он, пугая своим зычным голосом проходящих мимо людей.

Занзас лишь негромко хмыкает в ответ и чуть поеживается от резкого порыва ветра. После Палермо, в котором можно было застрелиться от жары, кажется, что он попал в другое время года. Такое ощущение, что в Милане середина ноября, не меньше. С некоторых пор Занзас не любит холод. Слишком много неприятных воспоминаний.

А этой акуле хоть бы что. Он, кажется, совсем не замечает, что с неба начинает моросить, и скалится своей ухмылкой акульей, которую упрямо считает улыбкой. Рыба, что с него взять.

За пять минут, что они идут до парковки, Сквало успевает рассказать Занзасу все, произошедшее за четыре дня его отсутствия. И все в свойственной ему манере: как всегда, очень эмоционально, размахивая руками, смеясь во весь голос и проклиная последними словами нерадивых варийских офицеров.

Занзас пропускает половину рассказа мимо ушей, просто вслушиваясь в голос Сквало.

Скучал — не совсем то слово, но оно подходит лучше всего, чтобы описать это чувство.

— Монреаль? — уже дойдя до машины, переспрашивает Занзас, совсем потеряв нить повествования.

— Ну да. Забыл что ли? — Сквало роется в карманах в поисках ключа. — Сам же сказал нам разобраться с шайкой этого Антонио Росси. Ну мы и разобрались, — скалится недобро. — Накрыли весь их притон в каком-то захолустье. Правда, потом пришлось их поджечь.

Занзас пару мгновений переваривает эту информацию, а потом, коротко хохотнув, произносит:

— Идиоты, не могли без этого цирка обойтись? Об этом вашем поджоге по новостям вещали.

— Да ладно, босс, все же обошлось, — хмыкает Сквало в ответ. Он наконец-то справляется с замком и устраивается на водительском месте.

Занзас садится в машину и вдруг понимает, что в дождливом Милане он чувствует себя намного лучше.

К вечеру мелкий моросящий дождик переходит в настоящую грозу с ураганным ветром, от которого дребезжат стекла в окнах варийского особняка, струи дождя выбивают на них звонкую чечетку. Будто бы начало всемирного потопа.

Занзас в одиночестве сидит в своем кабинете, окруженный полнейшей темнотой, освещаемой редкими вспышками молний и светом вычурной настольной лампы. Тишина вокруг него прерывается лишь звоном кубиков льда в стакане, периодическими раскатами грома и шорохом дождевых капель об оконные стекла. Пахнет дубленой кожей его кресла, немного виски и совсем чуть-чуть озоном, как всегда во время грозы.

Как там в Библии? «Вначале было слово»?

«Нет», — думает Занзас.

Вначале была тишина. Раздробленная на частицы, помноженная на бесконечность и поделенная между небом и землей. Хранящая в себе единственную истину, неподвластную никаким, даже самым правильным, словам. И сейчас эта тишина мешается со вкусом неразбавленного виски в его стакане. Вместе со светом преломляется в полупрозрачных кубиках льда…

Ни с того ни с сего становится зябко в этом душном кабинете с плотно закрытыми окнами, которые не пропускают ни одного сквозняка. Занзас задумчиво рассматривает стакан с виски в своей руке. «Джонни Уокер» двадцатилетней выдержки с полурастаявшими кубиками льда на дне. Иногда кажется, что алкоголь знает намного больше его тайн, чем окружающие люди.

Занзас давно привык топить свои переживания в стакане с виски. Он не привык доверять людям, и тех, кто входит в список более или менее благонадежных, можно по пальцам пересчитать. Но мало ли, как повернется внезапно жизнь. Даже самые близкие порой могут предать.

И сейчас он снова прибегает к этому обычному и, как ему казалось раньше, эффективному способу решения проблем.

Он наивно думал, что воспоминания о матери так и остались в лихорадочно-жарком Палермо. Но это все вновь накатило девятым валом, стоило ему оказаться наедине с самим собой. И теперь даже старина Джонни бессилен. Эту тяжесть где-то в груди ничем не зальешь. В этот раз не получится забыться и сделать вид, что ничего не было.

У Занзаса впервые в жизни возникает желание с кем-нибудь поговорить, излить душу, выпустить наружу все, что тревожит вот уже второй день.

На ум почему-то сразу приходит Сквало. Хоть Акула временами болтлив, да и поорать любитель, но порою с ним очень удобно молчать, и это молчание не в тягость. А вот задушевных разговоров на трезвую голову у них было не так уж и много. Как-то никто из них не привык рассказывать о своих проблемах. Душевным эксгибиционизмом они не страдали.

Но Занзасу срочно нужно выговориться. Чтобы облегчить душу, как на исповеди.

Стоит попытаться.

Занзас поднимается с кресла, оставляя так и не допитый виски на столе. Помпезные напольные часы с вычурными бронзовыми завитками в его кабинете показывают полпервого ночи.

В бесконечно запутанных коридорах варийского особняка несведущий человек может заблудиться на раз-два. Можно позавидовать изощренности проектировщика. В столь поздний час здесь почти никого не встретишь, и оттого темные, подсвеченные лишь редкими светильниками коридоры кажутся еще более мрачными, чем при свете дня.

Не найдя Сквало в его комнате, Занзас спускается в общую гостиную. Еще издалека он слышит едва уловимый треск поленьев. В гостиной темно, освещает ее только завораживающая пляска огня в камине. Сквало, закинув ноги на низкий столик, сидит на диване и лениво перелистывает страницы какой-то книги. Издалека не очень ясно, что это за чтиво.

— Что, тоже не спится? — заслышав чужие шаги, Сквало поднимает взгляд на вошедшего и возвращается к чтению.

Занзас опускается в кресло напротив и с минуту наблюдает за огненным танцем. Он не может сразу подобрать слова, чтобы начать разговор, который уже першит в горле невысказанностью. Занзас смотрит на книгу у Сквало в руках, пытаясь разглядеть, что же это вздумалось патлатому читать в почти час ночи. А тот, словно угадывая его мысли, поднимает голову и отвечает на немой вопрос в глазах Занзаса:

— Библия. Когда разбирались с этим ублюдком Росси, зачем-то захватил ее с собой. Какого черта на меня нашло, не знаю, — пожимает он плечами, рассматривая переплет.

На секунду в голове Занзаса проскальзывает мысль, что, возможно, бог и правда существует и воздает каждому по заслугам, если Антонио так не повезло в этот раз.

Сквало наугад открывает Библию и читает вслух первую попавшуюся строчку:

— Блаженны вы, когда будут…

— …когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня, — заканчивает Занзас, невидяще уставившись прямо перед собой

Сквало устремляет полный удивления взгляд на Занзаса и произносит:

— Ого, босс, ты, оказывается, и Библию наизусть знаешь.

На самом деле Занзас и сам не понимает, как до сих пор в его голове задержались эти воспоминания почти двадцатилетней выдержки.

Перед внутренним взором снова проносятся кадры из его детства. Ему семь лет. Вот мать, уже вконец съехавшая с катушек, снова заставляет учить его очередной отрывок из Библии. Он уже почти не понимает смысла тех строк, что вот уже битый час пытается заучить. А если Занзас так и не сможет осилить очередной стих, мать опять даст ему по шее. Замах у нее хороший, а рука тяжелая — даром что сама тщедушная…

Занзас жестом просит подать ему Библию. Сквало как-то странно на него смотрит и протягивает книгу.

А Библия самая обычная и ничем не примечательная. Разве что немного потертая обложка с какими-то темными пятнами. «Крови?» Такие экземпляры обычно бывают в каждом номере любой уважающей себя гостиницы. Именно их в первую очередь норовят утащить расторопные постояльцы, падкие на халяву. Вместе с тапочками, полотенцами и шампунями.

Занзас помнил Библию своей матери. Возможно, она стоила больше, чем вся их мебель в их маленькой квартирке. Мать берегла ее как зеницу ока. Книга была красивая, с хорошей бумагой и переплетом, который, вроде, был даже расписан вручную. И пахла она тоже по-особому. Но после нескольких часов заучивания отрывков вся эта красота разом испарялась, и оставалось только желание никогда больше не видеть и не открывать Библию…

На уровне рефлекса возникает внезапный порыв — бросить книгу в камин и наблюдать, как жадные языки пламени пожирают податливые страницы, превращая их в серый пепел. Но что-то не дает сделать это. Занзасу кажется, что незримый Большой Брат наблюдает за ним откуда-то сверху и только и ждет какого-нибудь промаха, чтобы обрушить на него весь свой божественный гнев.

Не дождется.

Вместо этого Занзас небрежно кладет Библию на столик перед камином и, откинувшись на спинку кресла, прикрывает на несколько секунд глаза.

— Что-то случилось, босс? — вдруг слышит он совсем рядом.

Он медленно открывает глаза и видит перед собой Сквало, опершегося рукой на спинку его кресла.

Занзас почти готов рассказать ему про все, что случилось в чертовом Палермо, но хищный зверь по имени Гордость в его душе злобно порыкивает, предостерегая своего хозяина от необдуманных действий.

Но на этот раз Занзасу хочется его ослушаться.

Волосы Сквало белоснежным каскадом спадают с плеч. Занзас выхватывает одну прядку — она переливается в свете камина, будто расплавленное серебро. Он слегка дергает за нее, заставляя Сквало усесться на подлокотник кресла. Тот что-то бурчит недовольно, но все-таки садится рядом. Глядя на эти волосы, Занзас думает, что бы он делал без этой клятвы, произнесенной когда-то давно одним четырнадцатилетним пацаном.

Изменилось бы что-нибудь?

Может быть, вселенная действительно бесконечна и в каком-нибудь параллельном мире жизнь повернулась совсем иначе, кто знает…

— Когда ты в последний раз видел своих родителей? — вдруг спрашивает Занзас, все так же задумчиво рассматривая прядь волос и вполглаза наблюдая за Сквало.

Тот в первую секунду глядит на него удивленно, а потом лицо его чуть мрачнеет:

— Не видел их с тех пор, как убежал из дома в тринадцать лет.

Не хочет вспоминать. А Занзасу эти воспоминания уже всю душу выели.

— А я вот свою мать встретил, — наконец решается он сказать.

Сквало молчит несколько секунд, а потом спрашивает:

— В Палермо?

Занзас молча кивает.

Он никогда не говорил со Сквало о своей жизни до того, как его усыновил Девятый. Как-то неважно было все это. Все-таки Сквало поклялся идти за ним не из-за его происхождения и статуса, а из-за всесокрушающей ярости, которая в буквальном смысле исходила из Занзаса…

— Ничего себе, — тихо произносит Сквало. — Потому ты и ходишь, как пришибленный? Что он тебе такого сказала?

Занзас пожимает плечами и как-то сдавленно отвечает:

— Да ничего особенного. Удачи пожелала.

Он всегда думал, что раскрывать свою душу и рассказывать о том, что мучает — значит проявлять слабость. Но сейчас Занзас чувствует себя намного легче, когда, наконец, все высказано и слова не висят гирями на сердце.

— А я-то уж подумал, — говорит Сквало. — Что ты тогда переживаешь?

Занзас выпускает из рук прядь волос и смотрит на него тяжело:

— Мусор, поглядел бы я на тебя, — он ослабляет узел галстука и добавляет: — Лучше налей мне виски.

Сквало встает и подходит к мини-бару в углу гостиной. Сейчас в его движениях не чувствуется обычной резкости. Сквало совершенно спокоен и расслаблен. Только едва заметная тень лежит на его лице. Словно вдруг вспомнил что-то неприятное.

Занзас уже давно научился читать его эмоции как раскрытую книгу. У Акулы вообще всегда все на лице написано.

— Льда нету, — говорит Сквало, протягивая ему стакан с виски. У него самого в руках стопка с текилой.

Уж чего-чего, а льда в его жизни было предостаточно, мимолетно думает Занзас.

Сквало одним махом опрокидывает в себя стопку. Чуть морщится.

Занзасу кажется, что пить текилу без лайма и соли — только зря переводить напиток.

Глупая рыбина.

Пляшущий в камине огонь отбрасывает на профиль Сквало причудливые тени, придавая его лицу некоторую загадочность. Супербия постукивает пальцами по подлокотнику дивана, обдумывая какую-то мысль.

Виски понемногу теплеет в его стакане, но Занзас не замечает этого, продолжая задумчиво рассматривать силуэт Сквало, подсвеченный отблесками каминного пламени.

А они ведь никогда не рассказывали друг другу о своем детстве. Раньше обоим было не до того. А восемь лет спустя былое как-то сразу стало неважно. И сейчас они были — люди без прошлого и без надежды на светлое будущее. Живущие одним мгновением, только настоящим, без оглядки назад.

В конце концов, в душе они оба — всего лишь брошенные дети, которых недостаточно любили в детстве…

Сквало вдруг поднимает взгляд и встречается глазами с Занзасом.

На его памяти мало было людей, кто мог вот так открыто смотреть на него — без страха, дерзости, без излишней лести и притворства. Еще меньше — тех, что могли врать ему в лицо. Такие обычно долго не жили.

В этой мимолетной встрече взглядов — короткий негласный разговор. То, что они никогда не произнесут из-за собственной гордости

«Не грузись, Занзас. Все будет хорошо», — словно говорят ему серые, почти прозрачные, Скваловы глаза, в которых искорками отражается трепещущее в камине пламя.

Он встает с дивана и, взглянув на Занзаса, произносит:

— Ладно, пойду я. Ночи, босс, — и неторопливо покидает гостиную.

Ничего не ответив, Занзас лишь провожает его взглядом и глотает виски. Откинувшись на удобную спинку кресла, он рассматривает лепнину, сплетающуюся узорами на потолке, и от этого клонит в сон.

Облегчение — не совсем то слово, но оно первым приходит на ум.

Занзас прикрывает глаза и думает о том, что и вся его жизнь — словно стакан с неразбавленным виски. Без прикрас, в чистом виде. Такая, какая она есть на самом деле. А окружающие люди — как кубики льда, которые еще ярче раскрывают вкус виски.

Вкус жизни.

И да будет так всегда. Пока вертится Земля и пока есть виски в его стакане.

Когда Занзас наконец встает с кресла и покидает гостиную, огонь в камине уже почти догорает, за окном прекращает шуметь гроза, и неверный свет луны пробивается сквозь прорехи в затянутом тучами небе.

Старинные часы в гостиной показывают полтретьего ночи.

@темы: слэш, авторский фик, команда Варии, задание 12: фик/перевод, джен

---

Команда Vongola X Team. Задание 12. Авторский фик "Выключатель"

[Vongola X Team]

Название: Выключатель
Автор: Коробка со специями
Бета: daana
Герои (Пейринг): TYL!Рокудо Мукуро х TYL!Хибари Кея
Категория: слэш
Рейтинг: R
Жанр: романс
Размер: миди (7859 слов)
Саммари: про то, как Хибари Кёя нашел небанальную возможность отомстить
Дисклаймер: всем владеет Акира Амано
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, свободная тема "Секретное оружие"

В Мендозе Хибари арендовал потрепанный, но вполне пригодный для поездки в горы «шевроле корса». Он вымотался, все чаще ловил себя на мысли, что не помнит, как выглядел кабинет Дисциплинарного Комитета. В левом углу у окна стояла парта или стеллаж? Что уж говорить о доме, там он бывал куда реже. Намимори его памяти подернулся туманом: как луна зимой, когда кажется, будто смотришь на нее сквозь грязное, запотевшее стекло.
Так вот, Мендоза. В темном подвальчике на Санта-Летиция его ждал информатор, человек по имени Пуэрто. Впрочем, он был таким же Пуэрто, как Хибари — мистером Судзуки. Все пальцы в кольцах, а глаза — как две свинцовые дробины, тусклые и обманчиво твердые. Хибари даже пожалел, что ни одно из колец информатора не было ни Туманом, ни Облаком. Другие он не собирал, так что драться было бессмысленно; Хибари сел рядом за стойку, заказал себе вина. Пуэрто дымил сигарой, хотя дыма в подвале и так было предостаточно. Хибари ждал и потягивал вино — ни плохое, ни хорошее, какое-то красное.
— Лос-Бланкос, — наконец вымолвил Пуэрто. — Вам понадобится автомобиль. Если вы, конечно, не любитель долгих пеших прогулок. Мистер Судзуки.
Хибари взбесила его манера говорить — тянуть фразы и обрывать их неожиданно, так, что сразу и не поймешь, ждешь продолжения. Он поставил стакан на столешницу и развернулся, щурясь.
— Франческо Ла Джела, — информатор будто ничего не заметил. Задумчиво выдыхал клубы дыма, перемежая их словами. — Он выращивает фрукты. Сливы, яблоки, айву, всего понемногу. Делает вид, что на этом зарабатывает. Приехал в Лос-Бланкос лет пятнадцать назад, выкупил землю у одного неудачника. Или не выкупил.
— Лос-Бланкос, Франческо Ла Джела, — оборвал его Хибари.
— Все так, мистер Судзуки, все так. А вы к нам вот прямо из Японии? — старое, будто деревянное лицо Пуэрто растрескалось в улыбке. — Тойота, суши, гейши?
— Из Норвегии, — хмуро бросил Хибари. — Селедка, фьорды, викинги.
— Ну надо же.
— Чудесная страна, — Хибари положил купюру на стойку и встал. Поднял дорожную сумку, стоявшую на полу. Перебросил через руку плащ. Он был уже слишком взрослый, чтобы начинать драку из-за пустой неприязни. К тому же, среди колец информатора не было ни Облака, ни Тумана.
Пуэрто наблюдал за ним молча. А потом, когда Хибари шагнул к выходу, неожиданно сказал:
— Вы, когда приедете в Лос-Бланкос, загляните в бар «Красный Апельсин». Все эти беглые итальянцы, отбросы мафии, собираются там по вечерам.
— Ясно, — ответил Хибари.
— Если заглянете, передавайте от меня привет синьору Джезуальдо Эстранео. Или он сейчас Джезуальдо Висконти?
Хибари застыл как вкопанный.
— Эстранео?
— Приятной поездки, мистер Хибари.
— Мистер Судзуки, — поправил его Хибари и ушел, не дожидаясь ответа.

Родриго, энергичный менеджер местного проката автомобилей (залог на сорок семь процентов ниже, чем в Hertz, принимаем наличные!), вернул Хибари банковскую карту и торжественно вручил ключи на брелке.
— Отличный выбор, мистер Кавасаки, — солидно кивнул, не замечая, что его лицо поплыло, как нагретый воск. Глаза вспыхнули алым и синим.
— Отличный выбор, Кёя, — протянул Мукуро. — Хотя нет, так себе. Куда собрался?
Хибари бесцеремонно вытащил из его руки ключи.
— Чего хотел?
— Нашел что-то интересное? — Мукуро удобно устроился в кресле, подперев щеку ладонью.
— Жаль, что такие брелки не прилагаются к некоторым людям, — Хибари подбросил ключи, поймал и засунул их в карман. — Нажал на кнопку — и выключил.
Мукуро нахмурился. Разозлился, и изо всех сил старался этого не показать — голос еще мягче, улыбка еще слаще.
— Они тебе хоть кофе предложили? — сочувственно спросил он. — Хреново выглядишь. Тебя бы сейчас не за руль, а в кровать…
И небрежным жестом потянул за узел галстука. Кровь ударила в виски; Хибари откинулся на спинку кресла и зевнул.
— Не люблю обслуживающий персонал.
— Слишком любит стоять на коленях? — прищурился Мукуро.
— Слишком навязчив.
Мукуро недоуменно моргнул — и потом рассмеялся.
— Ох, Кёя, ну какой же ты… забавный!
Из всех людей, которые бесили Хибари одним только своим существованием, он был самым раздражающим. То, что он за две минуты разговора еще ни разу не упомянул о сакуре, предвещало какой-нибудь неприятный сюрприз. Иллюзия Кокуё. Острие трезубца, издевательски ласково щекочущее горло. Секс прямо на столе, и когда приходишь в себя, то первым делом вырубаешь ничего не понимающего, вырывающегося из рук незнакомца. Ненавидеть его было куда проще, чем работать вместе.
— Так чего ты хотел? — спросил Хибари.
— Чтобы весь мир утонул в прекрасном, чистом море крови, — беспечно ответил Мукуро. — Чего же еще.
Хибари нетерпеливо мотнул головой.
— Я сейчас встану и уйду.
— Миллефиоре заинтересовались одним старым мутным делом, — Мукуро говорил словно нехотя, через силу. — Меня это немного тревожит. Самую малость.
— Каким делом?
— Пытаюсь уточнить.
— Я сейчас еду в Лос-Бланкос, это на север от Мендозы. Если что, у тебя поблизости есть тело?
— Лос-Бланкос… — Мукуро задумался, машинально отстукивая ритм по столешнице. Казалось, он никак не может решить, что же теперь делать. И правда, очень странно. Джезуальдо Эстранео, — подумал Хибари. — Дождись меня, дай выбить из тебя пару-тройку маленьких грязных секретов Рокудо Мукуро.
— А-а, Лос-Бланкос! — Мукуро вскинул на него смеющиеся глаза. — Кёя, всего один крошечный порез — и у меня там будет тело! Отличное, сильное, а самое главное — твое!
— Сеньор Родриго, — ровно ответил Хибари. — Я бы хотел выехать до заката.
— И даже не попрощался, — возмутился Мукуро. — А, да. Совсем забыл. В моих мечтах ты окутан лишь в лепестки сакуры.
— Пошел ты.
— Простите, вы что-то сказали? — переспросил менеджер Родриго, устало потирая виски.
— Говорю, я бы хотел выехать до заката.

Городок Лос-Бланкос окружали сады и редкие виноградники. Безбрежное белое цветение, давшее, должно быть, ему название, тревожило Хибари, сбивая с мыслей. Он искал Ла Джелу полгода, но теперь и думать о нем забыл — в ушах звенело, отсчитывая удары пульса: «дже-зу-аль-до-эс-тра-не-о». Анды заслонили собой весь горизонт — огромные и обманчиво приземистые.
Бар «Красный Апельсин» находился в центре города, неподалеку от ратуши. Хибари проехал мимо большого фонтана — камни, которыми была вымощена площадь, намокли от брызг и лоснились.
Неоновая вывеска вспыхивала то красным, то оранжевым.
Хибари припарковал машину возле входа и распахнул двери. В баре, разумеется, оказалось темно и дымно. Будто это когда-то бывает по-другому. Старики, сидевшие за деревянными, потемневшими столами и мирно беседовавшие, обернулись — все в шляпах и старомодных полосатых пиджаках, со скрюченными пальцами, унизанными кольцами, с прокуренными сизыми усами и яростью в глазах, тлеющей, едва припорошенной пеплом. «Отбросы мафии», — вспомнил Хибари слова Пуэрто. Предвкушение проползло мурашками по хребту.
— Добрый вечер, — сказал он на итальянском. — Я ищу синьора Ла Джелу.
Пепел осыпался в тот момент, когда вспыхнули кольца — разноцветными, тусклыми звездами.
— А ты кто такой? — спросили из глубины зала.
— Синьор Ла Джела, — Хибари мягко шагнул вперед. — Общий знакомый из Осаки посоветовал обратиться к вам.
— Осаки, говоришь? — тучный старик в песочном костюме вздохнул и отодвинул грубо сколоченный стул, стоявший рядом. Хибари дотронулся до спинки, не торопясь — он больше никуда не спешил, в ушах грохотало и лязгало: «Дже-зу-аль-до! Эс-тра-не-о!»
И остановился. Пистолет Ла Джелы упирался в живот.
— Не расслышал, кто ты такой?
— Кавасаки Сайто, — ответил Хибари.
Старик хмуро улыбнулся, убрал пистолет.
— Инугава-кай, — уточнил Хибари.
— Что нужно мальчику из азиатской мафии от несчастного больного старика? — усмехнулся Ла Джела.
— Информация о коробочках.
— Коробочки? — изумился Ла Джела. — Шкатулки? Боксы?
Хибари вежливо улыбнулся.
— Как ты меня нашел? Общий знакомый подсказал?
— Просто догадался.
— Просто… — Ла Джела шумно выдохнул. — Слишком просто для мальчика из Инугава-кай.
— Не бойтесь.
Хибари подался вперед и шепнул в ухо:
— Моя цель — не вы, синьор Ла Джела.
— Кто же?
Этот старик, с внезапной усталостью подумал Хибари, оказался таким жалким травоядным. Полгода были потрачены зря. Печально.
«Джезуальдо!» — металлически взвизгнуло в голове.
Все это было лишь инструментом — даже не так, деталью инструмента, который проложит путь к Рокудо Мукуро. Все это было…
— Висконти, — ласково улыбнулся Хибари. Ла Джела моргнул, его глаза быстро стрельнули вбок.
Отбросы мафии? Здесь были только старики, жалкие, сбежавшие от опасности. Они казались хищниками, щерили гнилые клыки и демонстрировали затупившиеся когти, но на самом деле… Что-то скользнуло в голове Хибари, что-то неясное, неуловимое, смутная тревога и азарт. Белые анемоны, их травяной острый запах. Белый китель Уайт Спелл без знаков различия. Синее, густое небо, спекшееся над Римом.
Рокудо Мукуро.
Старик, сидевший напротив, поднял шляпу со стола, надел ее, неторопливо вставая.
— Беги! — вскрикнул Ла Джела, а спустя мгновение тонфа врезалась в челюсть, с хрустом ломая кости. Хибари неторопливо шагнул вбок, выхватил коробочку из кармана, ударил кольцом о прорезь — ограненным кристаллом, вспыхнувшим и крошащимся.
— Наконец-то, — выдохнул он в шею Эстранео. Шляпа, слетевшая с седой головы, упала, прокатилась колесом по полу и уткнулась в границу Облачной Сферы.
— Пойдемте со мной, синьор Висконти. Встретитесь с синьором Ла Джелой позже. В аду.
В баре воцарилась тишина. Совершенная, и такая плотная, что казалось, воздух можно резать ломтями. Потом с шумом отодвинулся стул, кто-то встал.
Эстранео откашлялся.
Поднял руку, останавливая движение. Голос у него оказался слабый и хриплый, больной.
— Дети любят рассказывать про ад, — сказал он. — Давно это заметил.
— Пойдемте, — повторил Хибари, делая окружившую их Сферу непроницаемой — за миг до того, как ударили пули. Издыхающие хищники хуже травоядных — так бы сказал он десятилетней давности. Ему теперешнему просто не хотелось тратить время на падаль.
Они вышли из бара, Хибари распахнул дверь автомобиля и толкнул Эстранео внутрь. Не торопясь, обошел, сел на водительское место. Включил кондиционер.
— Чего ты ждешь?
— Сейчас, — пробормотал Хибари и вытянул ремень безопасности, пристегивая Эстранео к сидению. — Нельзя нарушать правила.
— Ты серьезно? — усмехнулся Эстранео — и осекся, глядя на него. Хибари молча завел мотор.
Машина тронулась, мимо красной и оранжевой неоновой вывески, мимо фонтана, мимо каменных домов и деревянных домов.
— Мальчик, — сказал Эстранео. — Ты думаешь, ты первый, кто меня искал?
Хибари молчал.
Городок Лос-Бланкос остался позади. Белое цветение в ночной темноте казалось призрачным. Как облака, которые смыкаются за спиной.
— Ты хочешь меня убить? — спросил Эстранео. — Я был готов к смерти с самого начала. Я не боюсь. Чего ты ждешь? Чего же ты ждешь?!
Хибари молчал.
Мимо пролетали кипенно-белые сады. Тянулись вдоль дороги туманом.
— Остановись! Подожди! Если меня не убил демон, эта мерзость, которую создал фон Хайнеке, тварь со сломанным выключателем, неужели я…
— Отсюда поподробнее, — ответил Хибари, останавливая машину. — Что еще за выключатель?
Он не хотел применять силу — не из жалости, и даже не из брезгливости, возможно, из какого-то странного предвкушения. Понимая, что Эстранео придется убить, он все же не торопился с расспросами.
— Выключатель, — Эстранео откинулся на спинку сидения и обмяк. — Знаешь, как пульт дистанционного управления.
Хибари задумчиво на него посмотрел.
— Вы, наверное, чего-то хотите, синьор Висконти?
— Последнее желание?
— Пожалуй.
— Дашь мне сбежать?
Хибари отрицательно покачал головой. Эстранео слабо улыбнулся:
— Я и так долго прожил… самый никчемный из моей семьи. Через час мы проедем мимо городка Соледад. Там на заправке красивая мулатка Нина продает кофе, черный, как ночь, и сладкий, как любовь. — Он вздохнул. — Дешевый дерьмовый кофе, по правде говоря.
Машина тронулась.
— Расскажите мне, — мягко попросил Хибари.
— Когда я был молодым, моя Семья создавала удивительное оружие, самое лучшее в мире. Сейчас технология утеряна, новые разработки и рядом не стояли с разработками Эстранео — а все потому, что трусы из мафии решили, что наше оружие бесчеловечно и его нужно запретить. Дон Лодовико Эстранео, как сейчас помню, хмыкнул и сказал: «Что ж, давайте сделаем им человечное оружие». Отличное чувство юмора все же было у старика. Так мы начали экспериментировать на людях, на детях. Мы…
Эстранео осторожно глянул на Хибари.
— Да, я знаю, — кивнул тот. — Продолжайте.
— Живое, разумное оружие. Удивительная это вещь! — Эстранео, казалось, воодушевился, и даже в голосе появились лекторские интонации. — Как ты думаешь, что здесь самое главное?
Хибари улыбнулся, едва заметно пожал плечами, не отводя взгляда от дороги. Руки лежали на руле.
— Без понятия. Бесконечные патроны?
— Ошибка! Самое главное, что следует учесть при разработке живого оружия — выключатель. Мы озаботились этим в первую очередь. Меня самого не раз спасала кодовая фраза — на первых порах образцы часто впадали в амок. Потом мы устранили эту недоработку, там всего-то было нужно — перераспределить давление пламени на нервные окончания… Тебе неинтересно?
— Мне очень интересно, сеньор Висконти. Вы упомянули про демона со сломанным выключателем.
— Безумец фон Хайнеке… Он назвал образец «Рокудо Мукуро», тогда это показалось смешным и пафосным — мы-то привыкли к серийным номерам. Фон Хайнеке будто демонстрировал нам исключительную уникальность своей игрушки. Носился с ней как девчонка с куклой, только вместо нарядов подбирал все новые и новые улучшения. Тогда я и Чэнь…
— Чэнь? — машинально переспросил Хибари. — Ву Чэнь, таинственный торговец оружием? Значит, еще кто-то из вашей семьи выжил?
Эстранео затравленно покосился на него.
— Неважно, — улыбнулся Хибари. — Продолжайте.
— Она… Мы даже поспорили, сколько выдержит задохлик. Помнится, последним усовершенствованием был глаз.
Хибари вздрогнул, ударил по тормозам. Перед глазами все поплыло, лобовое стекло смялось как бумага, потолок ткнулся в макушку, опускаясь. На мгновение Хибари послышался вкрадчивый, неясный шепот, и словно запах сакуры сдавил горло — до обморочно-синих пятен перед глазами.
— Продолжайте, — хрипло произнес Хибари. — Что там с глазом.
— Глаз был индикатором, — отозвался приободрившийся Эстранео. Может, надеялся, что у Хибари поехала крыша. — У Рокудо Мукуро на тот момент было уже шесть режимов, два боевых и четыре псионических, и фон Хайнеке начал… путаться. Поэтому и встроил индикатор. Очень удобно, тебе не кажется?
— Очень, — кивнул Хибари.
— Руководство решило, что этот проект наиболее перспективен. Нас перевели в лаборанты к фон Хайнеке — большего унижения я, пожалуй, в жизни не испытывал. Я знал, было принято негласное решение подождать успешного завершения эксперимента и пустить разработку на поток. Но тут неожиданно настал день, когда семья Эстранео прекратила свое существование…

Его рассказ прервал телефонный звонок — тоненькая трель гимна школы Намимори.
— Асами слушает, — поднял трубку Хибари. — Да, завтра в Риме. Нет, я буду иметь дело исключительно с Ву Чэнем. Договоритесь как-нибудь. Хорошо. Миллефиоре? Ясно.
Эстранео отвернулся: иллюзия увлекательной беседы рассеялась — Хибари не собирался оставлять его в живых, а значит, мог говорить в его присутствии на любые темы.

А кофе и правда оказался дерьмовым.
Перед смертью Эстранео закрыл глаза. Лицо его обвисло, будто мимические мышцы разом отказали. Хибари вывел старика из машины, дождался, пока тот сделает неуверенный шаг вперед, приставил дуло к затылку и выстрелил.

Вообще-то ему стоило искать Чэня в Милане. Торговец нигде не задерживался надолго, но в миланском Чайнатауне всегда чувствовал себя как дома — в полной безопасности, не ожидая угрозы извне. Хибари сам не понял, почему вместо этого поехал в Рим. Может, потому что шифрованные сообщения Мукуро становились все короче… нет, Хибари так и не нашел причины. У входа в Термини ошивались люди Миллефиоре. В штатском, с тускло поблескивающими, готовыми к активации кольцами; один держал в руке фотографию, остальные пялились по сторонам. Невольно вспомнился Мукуро, даже показалось — в толпе мелькнули разноцветные глаза, синий и алый. Алый… Индикатор, вот как? Странно было, что именно этот человек оказался созданным с применением запрещенных технологий, невероятно сложным, но все же — устройством. Хибари попытался вспомнить ненависть и желание уничтожить, которое чувствовал после инцидента в Кокуе, но не смог. Помнил только отвратительную слабость и беспомощность, холодный пол под коленями и пальцы, вцепившиеся в волосы, резко дернувшие голову вверх. Он был словно насекомое, застывшее в смоле этого момента. Все, что произошло после, не значило ничего.
— Куда прешь! — возмутился кто-то из Миллефиоре и толкнул его плечом.
Хибари обернулся — Чэнь мог и подождать. Ну что за наглые обезьяны. Он остановился, плавно опустил сумку на пол. Похоже, они искали другого человека — или не хотели связываться с Хибари, потому что старший Миллефиоре одернул подчиненного и буркнул, отводя глаза:
— Вы же не Лу Джун из Шанхая? Простите, мой друг обознался.
— Ничего, — ответил Хибари. — Все китайцы на одно лицо.
— Простите, — хмуро повторил старший.

В районе станции Витторио Эммануэле жили китайцы. «Цветущую Сливу», то ли массажный салон, то ли притон, то ли опиумокурильню, Хибари нашел сразу, по вывеске — на ней была изогнутая ветка, густо усыпанная бледно-розовыми цветами. Тут же болезненно кольнуло висок.
И это тоже был Рокудо Мукуро.
Столько вещей о нем напоминало.
Столько вещей хотело его поражения.
Пожилая китаянка, улыбаясь и часто кланяясь, повела его по темному коридору, мимо запертых дверей, и остановилась перед запасным выходом, освещенным тусклым красным светильником. Хибари толкнул дверь, шагая вперед — и на мгновение ослеп. Пустую комнату заливал электрический свет; стены, пол, потолок — все было одинаково белым, будто Хибари, уменьшившись, попал внутрь бумажной коробки. Потом дверь снова распахнулась — на пороге стояла женщина в китайском платье, с гладко зачесанными назад волосами, стянутыми в хвост.
— Смотрю, почтенный Чэнь не торопится, — разворачиваясь, бросил Хибари.
— Могу ли я скрасить ваше ожидание, драгоценный господин Асами? — мелодично ответила китаянка и скривила тонкие губы в усмешке.
Хибари окинул ее изучающим, нарочито неторопливым взглядом, а потом отрицательно покачал головой.
— А я думаю, что все-таки могу.
Женщина шагнула вперед и в сторону, мимо Хибари. Остановилась за спиной, потом сухо прошелестело платье — развернулась. Звуки едва заметно искажались, будто, привыкнув пользоваться иллюзиями в повседневной жизни, она машинально сопровождала ими любое свое действие.
Хибари закрыл глаза. Иллюзионистов он не любил почти так же сильно, как травоядных.
— Вы не носите кольца.
Женщина промолчала. Стук ее каблуков изменился, теперь она, казалось, ходила по грохочущим листам металла.
— Вы и есть Чэнь, — сказал Хибари. — Последняя из Эстранео.
Наступила тишина. Немая, не сопровождаемая ни шумом кондиционеров, ни уличным гулом, ни обрывками мелодий или разговоров. Похожая на белые стены, лишенные убранства.
— Да, верно. Драгоценный господин Асами, теперь, когда вы показали свою удивительную осведомленность, может быть, перейдем к делу? Вонголу интересует альтернативное оружие? Или, быть может, глушители пламени, у вас их еще называют «цепь Маммона»?
— Вонголу интересует, — Хибари резко повернулся, поймал женщину за плечо, больно стиснул. — Вонголу интересует слово-ключ к последней разработке Эстранео.
Ее глаза расширились, зрачки дрогнули колючими игольными остриями.
— Вонголу? Зачем? — сдавленно переспросила она, схватилась за лицо — по гладким, фарфоровым щекам стремительно расползались трещины одержимости.
— Рокудо Мукуро, — сказал Хибари, разжимая пальцы.
Женщина вздрогнула, испуганно прильнула, цепляясь за рукава пиджака — странно, обычно в таких ситуациях боялись его.
— Он идет, Будда милосердный, он идет, он нашел меня…
— Ключ.
— Прекрасное, чистое, — из последних сил шепнула она, — море…
— …крови, — едва слышно закончил Мукуро. А потом коротко, без замаха ударил Хибари в живот — так, что тот отлетел, но все же остался на ногах. Мукуро уже был рядом. Иероглиф «четыре» чернел сквозь пламя Тумана, затянувшее глаз. А в другом глазу мелькнула паника, всего на мгновение, но этого хватило, чтобы сердце замерло и сорвалось.
— Что ты тут забыл? — поинтересовался Хибари.
Издевательски легко увернулся от прямого в челюсть, это неожиданно рассмешило — будто они с Мукуро поменялись местами; тот молча атаковал, уже не играя, всерьез, с искаженным от ненависти лицом.
Это было прекрасно. Зеркальная, точно отмеренная месть. Неужели он все-таки нашел выключатель. Неужели все оказалось так просто.
Неужели теперь ему станет легче.
Мукуро остановился — с трудом, с ощутимым усилием, кулак замер в миллиметрах от переносицы, но дуновение ветра коснулось кожи. Коротко выдохнул, а потом улыбнулся, безумно и страшно, и погладил Хибари по щеке.
— Драгоценный господин Асами, вы продемонстрировали удивительную осведомленность. И расторопность, достойную лучшего применения. А теперь скажи это. Ну? Ты же хочешь. Скажи!
Хибари покачал головой.
— Скажи! — повысил голос Мукуро. — Или я выбью из тебя этот чертов ключ!
Хибари ударил тонфами, хрустнули ребра — Мукуро будто ничего не почувствовал. Покачнулся и выпрямился, неестественно плавным движением. Небрежно вытер с губ кровь.
Пол дрогнул и затрясся, пробуждая вулканы. Запахло сыростью и жаркой гнилью джунглей, тени невидимых зверей скользнули по потолку. Цифры в глазу-индикаторе сменялись, будто в игровом автомате.
А потом все закончилось.
Мукуро вздохнул и сказал:
— Правда, давай, скажи. Ты думаешь, что нашел что-то важное, но это не так. И я хочу, чтобы ты сам в этом убедился, Кёя.
— Прекрасное, чистое море крови, — нехотя произнес Хибари.
Он пристально смотрел на Мукуро; только сейчас тот расслабился. Странная реакция на «что-то неважное».
— На меня это не действует, — ответил Мукуро. — Эстранео не успели доделать выключатель. Я их всех убил раньше.
— Вот и хорошо, — кивнул Хибари. — А теперь освободи Чэнь и убирайся.
Мукуро шагнул назад, прищурился.
— Кёя, — доброжелательно сказал он. — Не лез бы ты в эту историю. А то я тебе такое устрою, что подвал Кокуё раем покажется.
Сквозь его фигуру, сквозь черную форму, похожую на варийскую, просвечивали куски шелкового китайского платья. Волосы, заколотые вверх, казались призрачными на фоне гладкой прически Чэнь.
— Вали отсюда, — бросил Хибари. Он видел, что Мукуро пытается быть убедительным, пытается отвести внимание от чего-то важного — Мукуро сам это видел, и злился, и не торопился уходить. Такое удивительное, волнующее ощущение, будто сжимаешь горло злейшего врага. Я вырос, подумал Хибари. Теперь мне хватает победы по очкам.
Мукуро вздохнул, дотрагиваясь до чужих волос.
— Ох, кажется, это тело окончательно испортилось…
— Ты ее убил, — обвиняюще ответил Хибари. — Хотя выключателя нет, и на тебя он не действует.
— Это ты ее убил, — возразил Мукуро. — Совсем не умеешь держать себя в руках.
— Тогда почему ты все еще здесь?
— Почему?
Мукуро уплотнился, теперь иллюзия его присутствия стала совершенной — глаз не оторвать. В белой, пустой, закрытой бумажной коробке не было больше никого.
— Соскучился, — ответил Мукуро. — Ты такой забавный, Кёя.
Его слова прозвучали натужно: страх, спрятавшийся до поры, выглядывал отовсюду — из высокомерной небрежности его голоса, из движений и жестов, чуть более суетливых и нарочито уверенных. Тайное, опьяняющее торжество не отпускало Хибари, будто вот-вот этот человек, это существо опустится перед ним на колени. Он шагнул вперед и тут же остановился, провел пальцами по векам, послушно закрывшимся, очертил контур носа и разгладил насмешливо искривленную линию губ. Мукуро не шевелился, ждал.
Это первый раз, подумал Хибари, когда я не вру себе и беру то, что мне нужно.
Значит ли это, что мне нужен Рокудо Мукуро?
Им овладело странное, спокойное ощущение воссоединения. Будто никуда не нужно торопиться, будто убегать от себя бессмысленно. Он мог так провести всю жизнь — распрямлять чужую усмешку, кривую и злую, и быть с собой в мире.
Осознание этого ударило его раскаленной кувалдой; Мукуро оказался добрее. Сбросил с лица руку, будто смахнул паутину.
И исчез.
Китаянка Чэнь, последняя из Эстранео, лежала на полу. Хибари присел на корточки, повернул ее голову — все лицо залито кровью, текущей из носа, изо рта, даже из глаз.
— Госпожа Чэнь?
Ее губы пошевелились, слабо и будто случайно.
— Же…тон.
— Жетон?
— Же…
И умерла. Хибари вздохнул — понятно, чертов Мукуро хотел ее заткнуть, но с кем теперь договариваться о поставках оружия? Он аккуратно снял с Чэнь серьги Тумана, оглядел тело — и, потянув за цепочку на шее, достал из-под платья жетон. Не тот ли, о котором она пыталась сообщить перед смертью?
Хибари расстегнул цепочку и засунул жетон в карман. Можно будет разобраться потом, что это за вещь. Может быть, даже спросить у Мукуро — вдруг он опять начнет дергаться и злиться.

Но Мукуро больше не появлялся.
А потом Хибари вернулся в Японию и узнал, что Саваду убили. Слишком рано, на три дня раньше, чем планировалось; как бы то ни было, план пришел в движение. Информация в последнем сообщении «Леонардо Липпи» была неотсортированной — видимо, время поджимало. Только этим можно было объяснить невероятно глупую ошибку, допущенную Мукуро.
Хотя если Бьякуран его убил, как предполагали все, кроме мертвого Савады, то информация о том, что выключатель состоял из двух частей — набора слов и активирующего жетона — Хибари уже не пригодится.
Все это его не трогало, просто жить стало чуть скучнее. Запечатывая вход в убежище пламенем Тумана, Хибари неожиданно для себя задумался о будущем. Результат раздумий так его опечалил, что отряд Миллефиоре, высланный для обнаружения Вонголы, не успел даже отправить сигнал тревоги. Хибари окружил их Облачной Сферой и методично, аккуратно перебил.

Странно, но травоядных Савады беспокоил исключительно Бьякуран Джессо. Хибари перевел круглую сумму на счет этой гиены, Пьетро Вендиче — тот устал от традиционных семейных обязанностей и теперь копил деньги, готовясь сменить цилиндр, плащ и цепи на джинсы, ноутбук и кампари с лимонным соком, и втихую приторговывал информацией.
Хибари настоял на личной встрече — пустота, разрастающаяся внутри, обострила его чувства до болезненной ясности интуиции Вонголы. В маленьком кафе — зеленые скатерти на столах, смешные клетчатые занавески с кружевами на окнах — Вендиче маялся и надвигал козырек кепки на лицо, от него попахивало марихуаной и паникой, и Хибари подумал, что тот вряд ли доживет до своего кампари.
Все это было неважно, потому что Рокудо Мукуро формально был мертв, но его труп продолжали хранить в колбе, тщательно поддерживая режим жизнеобеспечения. Иногда труп подавал признаки жизни. С ним такое уже было. Раньше.
Хибари спокойно допил свой чай, наблюдая, как перед входом в кафе предатель-Вендиче бьется в черных цепях, хватаясь за ноги проходящих мимо людей. Потом его утащили в большую черную машину, а Хибари расплатился и ушел.
Теперь его тоже беспокоил Бьякуран Джессо. Он даже остался приглядеть за маленькими травоядными, когда все остальные ушли в большую белую машину.

А потом наступило будущее.
Машина выкинула их на лесную поляну — один километр к северу и пятьсот метров вниз от базы Вонголы. Хибари шагнул назад, отделяясь от толпы — между деревьями чернел силуэт. Все-таки у них было что-то общее — оба не любили большие скопления людей.
И было кое-что еще.

— Кёя? — с демонстративным удивлением воскликнул Мукуро. — Как, и ты здесь?
— Угу, — Хибари достал тонфы и мрачно сообщил: — Ненавижу тебя, Рокудо Мукуро. Загрызу до смерти. Мерзкий ты иллюзионист.
На последней реплике он отвернулся от противника, провожая взглядом савадиных травоядных, спешащих к чудесно воскресшему боссу.
Мукуро засмеялся, скрывая недоумение. Он почти не изменился, только волосы отросли — так непривычно. Хибари показалось, что жетон нагрелся — но, вероятно, это было просто нетерпение.
— Ты считаешь, что перерос это? — скептически поднял бровь Мукуро. — Да ладно. Кёя, ты…
— Хватит трепаться, — широко улыбнулся Хибари. — Я ждал этого десять лет.
Он шагнул вперед, вскидывая руки с тонфами — и разжал пальцы.
Тонфы упали на землю.
Хибари расстегнул пиджак.
— Что ты делаешь, — отстраненно спросил Мукуро. — Ты что, спятил.
Хибари неторопливо развязывал галстук.
Мукуро перевел взгляд на тонфы, лежавшие на земле. Зрачок почти поглотил синюю радужку, а индикатор неподвижно замер на цифре «пять».
— Тут я должен сказать: «Кёя, смотрю, ты стал сильнее, но этого все еще недостаточно».
— Верно, — кивнул Хибари, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки и нащупывая жетон.
Мукуро вздохнул.
— Ладно. Похоже, ты не хочешь драться, ты хочешь трахаться.
— А ты? Чего хочешь ты?
В руках Мукуро появился трезубец.
— Тебя. Саваду. Весь мир.
— Прекрасное, чистое море крови, — ответил Хибари.
Мукуро моргнул, пошатнулся и медленно опустился на колени.

Хибари подошел, наклонился, ухватил его за волосы и потянул, заставляя поднять голову. Тем самым жестом, который намертво впечатался в его память. Запрокинутое, застывшее лицо Мукуро не выражало ничего.
— Я знаю, ты меня слышишь, — сказал Хибари. — Сначала хотел тебя попинать, а сейчас думаю, какой смысл пинать такую падаль.
Ему казалось, что его качает на сильных высоких волнах и от него сейчас уже ничего не зависит. Равнодушный, ледяной восторг спускался от горла вниз по позвоночнику, выжигал широкие черные тоннели, в их пустоте свистел ветер.
Лицо Мукуро по-прежнему ничего не выражало. Волосы, намотанные на кулак, резали пальцы.
— Ты стал сильнее, — произнес Хибари и сам себя не услышал. — Но этого все еще недостаточно.
Что-то изменилось, там, внизу, под толщами высоких волн. Медленно, очень медленно пальцы Мукуро сомкнулись на древке трезубца.
— Бесполезно.
Мукуро ударил, без замаха, заторможенно, будто под водой.
— Чистое, — сказал Хибари. — Прекрасное. Море. Крови.
Трезубец царапнул его по ноге и растаял. Рука Мукуро упала, пальцы бессильно разжались.
— Я мог бы убить тебя, — сказал Хибари. — Но пока не хочу.

Он позвонил Кусакабэ — не собирался тащить на себе эту дохлятину. Тот появился, покачал головой, послушно взвалил на плечо. Как обычно, не удивлялся и ни о чем не расспрашивал. Только иногда украдкой оборачивался — не мог понять, почему босс идет следом, а не впереди, как обычно. Хибари отдергивал руку от качавшихся в такт шагам Кусакабэ волос, ласково щурился.
Кусакабэ отворачивался так быстро, будто его ударили.
На подходе к базе Мукуро пришел в себя. Открыл глаза, поднял голову — и тут же столкнулся взглядом с Хибари.
— Прекрасное, — сказал Хибари и погладил жетон.

Савада, это жалкое травоядное, встал, загородив дверной проем, и злобно шипел.
Шипел он потому, что хотел орать, но еще больше не хотел будить больного.
— И чем же он таким болеет, — возмущался Савада, — что врачи Вонголы ему не помогут, Хибари-сан?
— Чем-то вроде детской болезни, — равнодушно ответил Хибари. — Но если у тебя вдруг случайно завалялся врач из Эстранео…
Савада удивленно моргнул. Хибари проследил за его взглядом и поправил юкату — на груди набухала, раскрываясь, глубокая царапина.
— Хибари-сан, — медленно произнес Савада.
Он изменялся; черты лица заострились, глаза стали плоскими и пустыми. Пламя Неба трепетало, вытекая из невидимой дыры во лбу.
— У тебя ко мне какое-то дело? — вежливо улыбнулся Хибари. Такого Саваду хотелось уничтожить; просто так смотреть на это хищное, плавное, бесстрастное существо было невыносимо.
— Нет, — ответило существо. Подняло руку, легко касаясь пламенем плеча Хибари, потом дотронулось пальцами.
— Тогда пошел отсюда, — сказал Хибари.
— Хибари-сан, пожалуйста…
Вот откуда воняло.
Иллюзионисты и их иллюзии. Из-за спины существа шагнула Хром.
— Савада-сан… босс… — она всплеснула руками, умоляюще глядя на Хибари. — Босс пообещал, что все будет в порядке, но я боюсь…
Хибари обернулся, взглянул на белое пятно в глубине комнаты: на футоне, под грудой одеял, дремал Мукуро. Он все глубже уходил в кому, но это не мешало ему убивать Хибари. Странно получилось — только проиграв полностью, он стал хозяином положения. Что-то больно резануло изнутри, Хибари закашлялся, прикрыв рот рукавом. Началось.
Хром медленно улыбнулась.
Рукав наливался алым, кровь расползалась, пожирая орнамент.
— Теперь я знаю, все будет в порядке, Хибари-сан, — голос Хром то приближался, то отдалялся. — Мукуро-сама сказал, что беспокоиться не надо.
Перед глазами потемнело. Хибари будто что-то ударило под дых.
Существо понимающе улыбнулось и превратилось обратно в Саваду.
— Ну, раз Хром сказала, что все в порядке… — промямлил тот.
— Пошел вон, — выдохнул Хибари, из последних сил удерживая себя на ногах.
— У вас кровь.
— Вон.
— Хибари-сан…
Хибари оттолкнул его; дернул на себя дверь. И только в тот момент, когда щелкнул замок, сполз вниз. По двери, на колени. Оставляя кровавые потеки на гладкой поверхности. И уже проваливаясь в беспамятство, чувствуя холод виском, шепнул:
— Прекрасное чистое море крови.

Хибари снился серебряный дождь. От него негде было укрыться; Хибари стоял на равнине, под ногами пружинили стальные побеги травы. Любое неосторожное движение было бы ошибкой — он видел прозрачные лески, к которым крепились лезвия бритв.
Вставало огромное бледное солнце, блики пробегали по металлу, вспыхивая ярко и радостно.
— Кёя, — улыбнулся Мукуро. — Ты как дрессированное животное. Заучил пару слов и считаешь, что это ключ ко всему. Тогда как мир состоит совсем из другой субстанции.
— Я тебя не понимаю, — ответил во сне Хибари.
— Верно, не понимаешь.
Лески вздрогнули, и лезвия закружили, замельтешили вокруг Хибари, оглаживая и целуя.
Мир утонул в прекрасном, чистом море крови.
Хибари проснулся, сжимая жетон. Перевернулся на бок, с ощутимым трудом поднялся на локте — и упал, утыкаясь лицом в чужое плечо.
— Ты еще не сдох? — прохрипел он.

Мукуро, разумеется, не ответил — с того момента он не приходил в себя. Это совсем не помешало ему превратить жизнь Хибари в кошмарный сон.
Вот сейчас.
Проснулся он или нет?
В темноте голова Мукуро повернулась — сразу на девяносто градусов; скрипнул шарнир. Синий глаз казался бельмом, красный горел.
— Я же тебя просил не лезть в мои дела, — его голос раздавался отовсюду, из углов и щелей. Ноги сковало холодом, Хибари обернулся — на него наползала огромная черная тень.
Хибари сжал жетон — и провалился в пустоту и свет.
Он падал и падал, ослепнув от яркого сияния. Гордость мешала ему произнести фразу-ключ — он отказывался признать, что проиграл и теперь просто защищается.
Потом он ударился обо что-то — так, что выбило воздух из легких.
— Покажи-ка мне эту штуку, — темное пятно приблизилось, стало четче. Хибари ударил на звук и почувствовал, как хрустнули кости. Руку обожгло болью.
— Есть тысяча способов заставить тебя замолчать. Скажем, ты можешь забыть, что умеешь говорить. Или разорвать себе горло. Или поверить в то, что тебе выдрали язык.
— Если бы я знал, что так получится, — ответил Хибари, — я бы, наверное, не стал искать твой выключатель.
Он чувствовал, как чужие пальцы, сжимающие жетон, дрожат — так сильно, что цепочка врезается в шею.
Иллюзия таяла, он снова был в своем доме, в Намимори; на жетоне размашистая латинская "альфа" перечеркивала пистолет.
Хибари сел на футоне — его окружила темнота, вязкая и пустая.
Мукуро сжимал в руке жетон, пальцы дрожали, к лицу примерзла улыбка. Постепенно тьма отступила, проявились контуры и плоскости. Где-то вдалеке, за бумажными перегородками, горел светильник, неясный и слабый, как луна.
— Почему? — спросил Мукуро.
— Ты стал таким жалким.
— Почему?
— Все заслонили уродливые, грязные горы…
— Горы чего?
Хибари промолчал.
Он не знал.

Утром Мукуро проснулся, как ни в чем не бывало. Улыбающийся и оживленный, потрепал Хибари по голове и воскликнул:
— Подъем, Кёя! Что у нас сегодня на завтрак?
— Не знаю, — ответил Хибари. — А чего бы ты хотел?
Он сгруппировался, готовясь перекатиться и встать на ноги, в боевую стойку. Мукуро зевнул.
— Тогда пойдем, напросимся на завтрак к Саваде. Он все еще на базе, а девочки приготовили удивительно вкусный омлет.
— Откуда ты знаешь? — спросил Хибари, оборачиваясь.
Мукуро наклонился — так, что волосы скользнули по лицу. Он все еще улыбался, но между бровями залегла злая, яростная складка.
— Хром, — нежно сообщил он. — Я знаю все, что происходит на этой базе.
Хибари сел. Пошевелился. Дотронулся до гладкой кожи там, где еще вчера были глубокие порезы.
— Странно, мне кажется, что все нормально, — сказал он. — Но почему контракт — это нормально?
Тяжелый взгляд Мукуро, оставшегося за спиной, чувствовался почти физически. Будто кто-то вкручивал иглу в позвоночник у основания черепа.
— Критика реальности как способ побега. Не заморачивайся, Кёя.
Хибари резко обернулся.
— Все равно не сбежишь, — добавил Мукуро.
Хибари прикоснулся к жетону.
— Омлет это тоже неплохо, — ответил он. — Справа по коридору ванные. Та, что ближе — моя. Перепутаешь — убью.
Мукуро кивнул.
— Последнее, что я хотел бы — это их перепутать.
Он медленно, один за другим, разжал пальцы Хибари, стиснувшие жетон. Подался вперед, шепнул на ухо:
— Я все равно знаю все, что происходит на этой базе.
Хибари оттолкнул его, ощущая, как движение замедляется, как тает намерение. На исходе движения он уже проводил пальцами по щеке Мукуро, захваченный тягучим чувством беспомощности.
— Да, — сказал Мукуро. — Кажется, пора побриться.

Это было неправильно, ненормально, но границы нормы стерлись. Остались только разметки, смутные и уже неважные. Хибари выгнулся, раздвигая ноги и откидывая голову — и последним, почти уже машинальным движением вцепился в жетон. Кажется, в этот момент кто-то расхохотался — или ему показалось. Прекрасное, чистое море крови, рука соскользнула, Хибари ударился затылком о кафель. Это жалкое, управляемое существо — это что, он?
Он вышел из ванной, оставляя мокрые следы на полу, рванул на себя соседнюю дверь. За клубами пара было ничего не видно. Хибари распахнул перегородку кабины, подхватил падающее на него тело, так больше не могло продолжаться.

— Так больше не может продолжаться.
— Омлет, — вздохнул Мукуро.
— Жри суши, — мрачно ответил Хибари.
— Не хочу, — отвернулся Мукуро.
— Прекрасное, чистое море крови, — сказал Хибари. — Как же меня все это достало.
Он выждал несколько минут и отодвинул от себя поднос — очень своевременно, потому что пол пошел складками, и поднос бы смялся и опрокинулся на колени. Потом такая морока отмываться от перекрученного риса.
— Я бы даже от овсянки не отказался, — сказал Мукуро.
Он балансировал на деревянных волнах пола, удерживаясь на листе бумаги.
— Дорогой дневник Хибари Кёи! — глядя под ноги, с выражением зачитал Мукуро. — Двадцать пятое марта. Сегодня был отличный день! Я увидел трех милых хищных зверюшек: воробья, ящерицу и ежика, ежика утащил домой, в свой Уголок Очаровательных Хищников. Позже я загрыз двадцать восемь травоядных из семьи Джорино, а еще позже трахался с Рокудо Мукуро, но в Уголок затащить его не удалось, потому что он исчез. Поэтому, дорогой дневник, считай этот день не отличным, а почти отличным… Ты, примитивное существо!
— Почему это примитивное, — удивился Хибари.
Он сидел на оконной створке, придерживаясь за кондиционер, и наблюдал, как от ветра колышутся каменные стены.
— Джорино… — задумался Мукуро. — Знакомое имя. Савада как раз сейчас рассказывает о них Гокудере.
— Хорошо, что ты тогда не умер, — сказал Хибари. — Без тебя было скучно.
Синее пятно скользнуло по стене вверх, подаваясь к Хибари — и недоверчиво отдернулось.
— Контракт сработал, но почему…
— Я пошутил, — сказал Хибари. — Прекрасное, чистое море крови.
Мукуро удивленно распахнул глаза и упал назад.
Хорошо, что Хибари знал, что так может случиться, и подложил подушку. Так что и рис не перекрутился, и Мукуро не ушибся.
Дорогой дневник, — подумал Хибари. — Сегодня исключительный день, день прощения, сублимации и стокгольмского синдрома. Нет, зачеркни это, это я неудачно пошутил.
— Блядь, — сказал Хибари. — Да я же никогда не вел дневник.
Мукуро пошевелился, его веки дрогнули.
— Джорино, — сказал Хибари.
— Конечно, — ответил Мукуро. — Только давай дойдем до Савады. Подушка?
Он вздохнул, протягивая руку к Хибари.
— Без меня было скучно, да?
— Контракт сработал, — сухо ответил Хибари. — Если ты помнишь, я говорил это, сидя на окне. Но, если у тебя есть какие-то сомнения, могу еще раз повторить ключ.
— Да, пожалуй, — кивнул Мукуро. Соломенные половицы рядом с его головой ударили лезвиями вверх, разрывая плечи Хибари. Он оглянулся и увидел только хлещущие струи крови. По обе стороны от головы Мукуро упали отрезанные руки — на одной была повязка дисциплинарного комитета.
— Я ее давно уже не ношу, — сказал Хибари, он попытался пожать плечами, но было нечем. Ему хотелось сказать, что все это в прошлом. Вообще все. Навсегда.
— Это иллюзия, — ответил Мукуро; из кровяных сгустков, капель и струй вырастала огромная и будто освежеванная рука.
— Хорошо, что ты остался жив, — улыбнулся Хибари и коснулся новой рукой груди Мукуро.
Разгладил ворот кимоно, так медленно и так нестерпимо бережно, что даже время остановилось — и тут же бросилось вперед, отчаянно отматывая мили и тысячелетия.
— Это тоже иллюзия, — сказал Мукуро.
Его лицо осыпалось фарфоровой коркой, а под ним была маска мстительного духа — алая, страшно перекошенная.
— Определенно, — сказал Хибари. — Прекрасное, чистое море крови.

— Странно, что вы хотите работать вместе, — сказал Савада. В массивном кожаном кресле он выглядел неуместно.
Он всегда предпочитал действовать сам, вспомнил Хибари — и тут же, следом, пришли воспоминания Мукуро: он всегда загребал жар чужими руками.
— Что же в этом странного, — сказал Мукуро. — Мы три года работали вместе.
Хибари промолчал. Это бы было ниже его достоинства — вмешиваться сейчас.
— Как вы себя чувствуете, Мукуро-сан?
— С каких пор мы на вы?
— Ты. Как ты, Мукуро-сан.
— Ты, — улыбнулся Мукуро. — Ты еще не передумал?
Савада вздохнул и стер со лба пламя — резким, ровным движением.
— Джорино, — сказал он. — Печально, но эту семью нужно уничтожить. Буду с вами честен — причина в том, что они занимаются тем же, чем в свое время занимались Эстранео.
— Запретные технологии, — ответил Хибари.
— Ты что-то об этом знаешь, Хибари-сан? — повернулся к нему Савада.
— Он знает, — кивнул Мукуро.
— Они нарушают установленный порядок.
— Да, верно… — Савада переводил взгляд с одного хранителя на другого; казалось, он не понимал, что происходит.
— Хибари-сан… С тобой все в порядке?
Хибари презрительно улыбнулся.
Савада устало закатил глаза:
— Я просто спросил.
— Он бы все равно не сказал, — ответил Мукуро.

Клиника «Стелла ди Маре» находилась в небольшой бухте на западе Калабрии. Как писали в буклете, «Ласковый морской бриз и высокие стандарты лечения вернут ваших близких к полноценной жизни». Хибари подумал, что кое-кому здесь явно не помешал бы освежающий электрошок. Мукуро зевнул и прикрыл лицо газетой. Он удобно устроился на заднем сидении «мазератти суприма», и казался таким расслабленным и беспечным, что Хибари захотелось выкинуть его из машины.
— Что тебе, — пробормотал Мукуро.
По обе стороны дороги тянулись низкие кустарники, справа сверкала и переливалась полоса моря.
— Когда это случилось? — спросил Хибари.
Мукуро промолчал. Интересно, подумал Хибари. Если я разгонюсь и пущу машину под откос, это произойдет на самом деле? Будет ли это похоже на пробуждение? Хибари увеличил скорость. Мукуро скинул газету с лица и сел.
— Господи, ты только посмотри на себя, — он с деланным сочувствием вздохнул, а потом зло ухмыльнулся — прямо в зеркало заднего вида. — Бедный, бедный Кёя.
— Когда это случилось? — ровно повторил Хибари.
— Когда — это важно, — кивнул Мукуро. — Но еще важнее — как.
— Я мог бы выбить из тебя правду.
— Не знаю. Не исключено.
Неожиданно на его лице появилось это странное, серьезное и чуть нерешительное выражение, давно оставшееся в прошлом — будто он пытался понять, как будет лучше. Будто только он мог все исправить.
— В тот момент, когда тебя оцарапал трезубец, я уже отключился. Контракт состоялся, но…
— Но?
— Я не могу его разорвать.
— И что это значит?
Мукуро улыбнулся.
— Стирание личных границ. Слияние. Сумасшествие. Так что мы едем в правильном направлении! — жизнерадостно воскликнул он.
Хибари ударил по тормозам. Машина остановилась. Мягко щелкнул замок в двери.
— Выходи.
— Уже приехали? — удивился Мукуро.
Хибари обошел машину, рванул на себя дверь. Ярость бурлила в нем, бешеная, обжигающая — и заставляющая собраться, удерживая эмоции внутри. Его собственная.
Мукуро зло прищурился. Только что сидел в машине — и вот уже стоит за спиной. Тонфы сами скользнули в руки, но Мукуро не спешил доставать оружие. Неожиданно Хибари увидел себя, почувствовал свою же ярость, но отраженную и будто остывшую. Тонфы в руках противника вспыхнули фиолетовым. Мукуро уклонился — неловким, будто случайным движением, или это сам Хибари машинально потянул его вправо, разворачиваясь так, чтобы встать против солнца. А потом внезапно понял — это он сейчас управлял телом Мукуро. Так естественно, будто своим собственным.
Так головокружительно просто.
— Молодец, — зло выдохнул Мукуро. — Но свой шанс ты упустил.
Солнце било в лицо Хибари, заставляя щуриться. Мукуро казался неразличимо-темным силуэтом в сияющем ореоле.
— В следующий раз не упущу.
— Следующего раза не будет. Это зашло слишком далеко, мне пора…
Мукуро коротко замахнулся и ударил. Хибари отключился.
Пахло морем и бензином.
Он лежал на чем-то мягком и гладком, но, по-видимому, коротком — ноги было не разогнуть.
— Проснулся? — спросили издалека.
— Сука, — выдохнул Хибари и осторожно дотронулся до ноющей головы.
— Ты оступился, — ответил Мукуро. — Наверное, поскользнулся на банановой кожуре. Упал и ударился головой об асфальт.
Он отпустил руль и повернул голову, очаровательно улыбаясь:
— Сначала хотел тебя попинать, а потом подумал, какой смысл пинать такую падаль.
Хибари резко выбросил руку вверх, вцепился в свисающую длинную прядь и потянул на себя, приподнимаясь.
— Мы в кого-нибудь врежемся, — прошептал Мукуро в его губы.
Хибари разжал пальцы.
— Джорино.
— Да.

Клиника лежала в ладонях бухты, будто покрытая золотистой солнечной глазурью, окруженная аккуратными изумрудными рощицами.
— Господин Миядзаки Хироми? — окликнул его Мукуро. — Познакомься со своим престарелым дядюшкой. Ты отвратительный племянник, так торопился пристроить его в дурдом, что даже забыл кресло-каталку.
Хибари рассеянно кивнул и отвернулся:
— У меня в последнее время такое ощущение, будто я не высыпаюсь.
— Кёя, — обеспокоенно сказал Мукуро. — Пожалуйста, продержись еще немного.
— А что будет потом?
— Потом я придумаю, как от тебя избавиться — и сходи с ума, сколько пожелаешь.
— У меня есть идея.
— Идея?
Хибари наклонился вперед и сжал горло Мукуро. Неторопливо сдавил. Автомобиль мотнуло.
— Прекрати… — прохрипел Мукуро.
— Кажется, жизнь налаживается, — ответил Хибари. Он чувствовал, как жилы дергаются под его пальцами, как проступает кадык.
— Хироми-кун, — слабо прошамкали рядом. — Прекрати немедленно.
— Вау, оно разговаривает, — обрадовался Хибари.
Мукуро отпустил руль и молча пытался разжать его пальцы. Иллюзия трясла плешивой головой и жалобно причитала. Хибари привстал, навалившись на подголовник кресла. Машина летела по обочине, сшибая сухие кустарники.
Потом неожиданно в ноздри ударил смрад, такой острый и невыносимый, что Хибари отшатнулся, зажимая нос.
— Твою мать, — выдохнул он, стараясь дышать ртом.
— Кстати, твой дядюшка обделался, — ответил Мукуро, задумчиво потирая шею. — Очень кстати.
Хибари торопливо открыл окно.
На шее Мукуро наливались отпечатки пальцев. Хибари не знал, почему их так сильно захотелось поцеловать. Дойти до границы белого воротника и неторопливо развязывать галстук, ощущая ладонью тяжесть откинутой назад головы.
— Слушай, — сказал он. — Ты же такой изобретательный. Так какого черта каждый раз эти лотосы и вулканы?
Мукуро хмыкнул, выруливая на дорогу.
— Честно?
— Ага.
— Мне кажется, это красиво.

Синьора Клаудия Эспуманте, высокая строгая блондинка, то и дело склонялась над «дядюшкой» — то поправляла ему воротничок, то стирала пот с лысины — заботливо придерживая под затылок дрожащую голову. Все это было как отвратительная пародия на его недавние фантазии. Будто кто-то срежиссировал их, нарочито отталкивающе и карикатурно. Понятно, кто.
Он покосился на Мукуро — тот изумленно округлил глаза, поднимая перекрещенные руки — «меня здесь нет».
Только теперь Хибари заметил, что его искусственный глаз-индикатор показывает цифру «один».
— Долбаный терминатор.
Синьора Эспуманте, ворковавшая над «дядюшкой», усаженным в больничную коляску, чутко дернула золотистым узлом, из которого выбивался упругий длинный локон.
— Синьор Хироми, — пропела она, плавно оборачиваясь. — Я же могу вас так называть?
— Конечно, синьора Клаудия, — нежно улыбнулся Хибари.
— Вы кажетесь… напряженным, синьор Хироми. Вы переживаете за дядюшку? Боитесь, что отдаете его… — она вздохнула, — в дурдом?
— Да, немного неуютно себя чувствую, — ответил Хибари.
Мукуро засмеялся.
Синьора Эспуманте моргнула.
— Мне тоже немного неуютно, — пробормотала она. — Ох, о чем это я.
— О чем? — прищурился Мукуро.
— Знаете, все эти слухи, — подсказал Хибари. — Карательная психиатрия, опыты над несчастными стариками или детьми. Запрещенные технологии.
Мукуро шагнул вперед и аккуратно выдернул трезубцем прядь из прически синьоры Эспуманте. Волосы упали на висок, и она тут же, машинальным жестом, заправила их за ухо.
— Так лучше, — улыбнулся Мукуро. — Правда ведь?
— Это неправда, — ответила женщина, глядя сквозь него. — Все сначала так думают, но это неправда. Я покажу вам нашу клинику, и вы сами убедитесь, что синьор Миядзаки найдет здесь новый, счастливый дом.
— Очень этого жду.
Она ловко вкатила коляску по пандусу. Двери клиники распахнулись — и тут же закрылись за их спинами. Автомобиль остался стоять перед входом.
— У вас нечасто бывают посетители, — сказал Хибари.
— Верно, — синьора Эспуманте приветливо улыбнулась красивой пожилой женщине, сидевшей за стойкой администратора, и нажала на кнопку лифта.
— Вот и синьора Франческа была у нас гостем. А потом заскучала и решила поработать. У пожилых те же проблемы, что и у нас с вами, синьор Хироми. Те же радости и те же страсти. Знаете, прошлым летом мы сыграли три свадь…
— Останови лифт… — едва слышно выдохнул Мукуро. — Черт. Нет. Да. Сейчас.
Он закрыл глаза, прислонился к стене лифта.
— …а если учесть, какая у синьора Миядзаки экзотическая внешность, то все дамы…
Женщина испуганно ахнула — каталка с пожилым синьором Миядзаки исчезла, на ее месте появился Мукуро и одним быстрым движением вогнал трезубец в живот синьоры Эспуманте, пришпиливая ее к стене.
Она сильно вздрогнула и захрипела; лицо, искаженное агонией, постарело, покрылось морщинами и пигментными пятнами.
— Прошли первый пояс защиты, — пояснил Мукуро, выдергивая трезубец из подергивающегося тела. — Точнее, не прошли. Красотка была на контракте.
Он обернулся и с удовольствием добавил:
— Как ты.
Двери лифта медленно разъехались. Хибари шагнул вперед, поднимая тонфы. В сумраке кто-то печально шмыгнул носом.
— Синьор плохой, — вспыхнули алым глаза. — Синьор убил мою Клоди.
— Здравствуй, милая, — оскалился Мукуро. Его окружала глухая, плотная чернота; двери лифта закрылись, и стало совсем темно.
Что-то пронеслось мимо так быстро, что ударило потоком воздуха.
— Расскажи мне, где твои братишки и сестренки, — шепнул Мукуро.
Девочка закричала, сначала громко, а потом все тише и выше. В глубине помещения со звоном полопались стекла.
Хибари покачал головой, шагнул вперед — и остановился. Он почувствовал, как в темноте, устремляясь все ниже и ниже, по лабиринтам лестниц и этажей скользит Мукуро — бездумный и хищный, как цунами, уничтожающий все на своем пути.
А потом вспыхнул свет.
Он стоял в центре огромного ангара, раскаленные лучи прожекторов взяли его на прицел. Прищурившись, он пытался разглядеть, где прячется враг; неожиданно его будто подбросило, швыряя вверх — яростью, счастьем, желанием убивать. Эмоции Мукуро вспыхивали фейерверками, с треском разрываясь и снова взмывая в небо. Он больше их не сдерживал. Даже не мог понять, кто он сейчас.
Он больше себя не контролировал — никто не смог бы контролировать то, чем он стал.
Хибари бежал вниз, потерявшись в чужом безумии.
Чего он хотел?
Остановить?
Опередить?
Понять, что происходит?
С кем это происходит?
Где.

Свет прожекторов таял, вспыхивая на сетчатке зелеными и бордовыми плавающими пятнами. В темноте под закрытыми веками.
— Ты совсем ебанулся, — сказал Хибари. — Я сам видел.
В темноте послышалось движение.
— Тебя точно нужно усыпить.
Рядом почудилось дуновение воздуха. А потом снова, за спиной. Будто кто-то, уверенный в своей безнаказанности, кружил поблизости.
— Мукуро, — ласково позвал Хибари. — Не стесняйся, выходи. Иначе придется тебя заставить.
Он обернулся.
— Жетон все еще у меня.
Темнота молчала.
— И контракт у меня.
Мукуро будто не было, здесь, нигде, никогда.
— Выходи, ублюдок! — заорал Хибари. Фейерверки оглушительно трещали и осыпались раскаленными искрами. Невозможно было больше их чувствовать.
Хибари закрыл глаза.
Ничего не произошло.
Потом кто-то взял его за руку и потянул.
На себя бы посмотрел, сказал Мукуро.
Хибари показалось, что слова прозвучали в голове, но потом он понял — это был его собственный голос.
— Это не моя ярость, не моя жажда убийства. Не мое море крови. Все это ты, Кёя.
Мукуро вел его к лифту — над дверями светилась тусклая красная лампочка, забранная в решетку.
— Мы входим в резонанс, и грани стираются.
Лампочка мигнула и погасла. А потом из открывшихся дверей лифта хлынул яркий свет.
Мукуро был весь в крови. Кровь стекала по лицу и одежде, капала с рук. Он казался расслабленным и каким-то выцветшим. Хибари охватило странное сожаление, будто что-то рвалось, отталкивая его на километры назад.
— Этот контракт не получится разорвать, — устало сказал Мукуро. — Никак. Никогда. Даже если мы больше не увидимся. Не знаю, если честно, что с ним делать. Нет ни одной идеи.
— Ты можешь спрятаться в чужих телах, — ответил Хибари. — Как обычно.
— О, — улыбнулся Мукуро. — Как же я забыл про чужие тела.
Лифт звякнул, остановился, и они вышли в приемную. На стойке лежала давно мертвая красивая пожилая синьора Франческа. Воняло тухлым мясом.
Мукуро сорвал занавеску и стер ею кровь с лица.
Вдруг Хибари понял: все это, все, что с ними происходило, было прошлым — пустым, призрачным, сгнившим в труху.
Было всего лишь иллюзией настоящего.
— Лови, — сказал Хибари.
Дернул за цепочку и, замахнувшись, швырнул жетон в лицо Мукуро. Тот машинально поймал — и тут же согнулся от удара тонфой в живот.
— Но как же… — Мукуро смотрел то на жетон, то на Хибари, и выражение лица у него было потрясенное. — Я тебя больше не слышу.
Хибари спрятал тонфы, развернулся и пошел к выходу. И остановился у двери:
— Травоядное, — презрительно фыркнул он. — Тебе нужно найти душ и переодеться. Так уж и быть, я подожду.

@темы: авторский фик, команда Вонголы (10 поколение), задание 12: фик/перевод

---

Команда Kokuyo Gang. Задание 11. Иллюстрация к фику «Эффект плацебо»

[Kokuyo Gang]

Название: Сумерки в Неаполе
Автор: Rudaxena
Герои: Гвидо Греко
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: все принадлежит Акире Амано.
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, иллюстрация к конкурсной работе "Эффект плацебо".

@темы: команда Кокуе, задание 11: рисунок, джен, G

---

Команда Vongola Primary. Задание 11. Иллюстрация к фику "Не время для героев"

[Vongola Primary]

Название: "Кто он такой?"
Автор:  Sagami,  Venera Taro
Герои (Пейринг): Занзас, Джотто, Деймон Спейд
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, иллюстрация к фику "Не время для героев"

@темы: авторский фик, команда Вонголы (1 поколение), задание 11: рисунок, джен, G

---

Команда Millefiore. Задание 11. Иллюстрация к фику "Переход"

[Millefiore]

Название: "Я тебя понимаю, ведь мне иногда тоже снятся страшные сны"
Автор: Команда  Millefiore
Герои (Пейринг): Шоичи
Категория: сюр
Рейтинг: R
Дисклаймер: всё принадлежит Амано
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, иллюстрация к фику "Переход"

@темы: другое, фанарт, команда Миллефиоре, задание 11: рисунок, R

---

Команда Arcobaleno. Задание 11. Иллюстрация к фику "Игрушка"

[team-arcobaleno]

Название: Giocattolo
Автор: Команда team-arcobaleno
Герои (Пейринг): Реборн, Колоннелло
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: Katekyo Hitman Reborn! © Amano Akira
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, иллюстрация к фику "Игрушка"

@темы: команда Аркобалено, задание 11: рисунок, джен, G

---

Команда CEDEF. Задание 11. Иллюстрация к фику "Страшные сказки для храбрых девочек"

[CEDEF]

Название: Они окружили себя слишком большим количеством воспоминаний
Автор: Venera Taro
Герои (Пейринг): Сквало/Орегано, Емицу/Орегано, Нана
Категория: гет
Рейтинг: PG-13
Дисклаймер: Все взято из секретных архивов Амано Акиры. Команда не извлекает прибыли, только информацию
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, иллюстрация к фику "Страшные сказки для храбрых девочек"

По клику - большой вариант картинки (1 500px × 882px)

@темы: фанарт, гет, команда ЦЕДЕФ, задание 11: рисунок, PG-13

---

Команда Vongola X Team. Задание 11. Рисунок к фику "Паззл"

[Vongola X Team]

Название: Когда ты поскользнешься, я буду рядом, чтобы поддержать тебя
Автор: Rudaxena
Герои (Пейринг): Ямамото/Гокудера
Категория: преслэш
Рейтинг: PG
Дисклаймер: всем владеет Акира Амано
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, иллюстрация к фику "Паззл"

@темы: слэш, фанарт, команда Вонголы (10 поколение), задание 11: рисунок, PG

---

Команда Varia Team. Задание 11. Рисунок к фику "Когда закончится игра"

[Varia Team]

Название: Когда закончится игра
Автор:  Varia Team
Герои: Тсуна, Луссурия
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: Нам не принадлежит ничего. Только то, что мы возьмем сами
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, иллюстрация к фику «Когда закончится игра»

@темы: фанарт, команда Варии, задание 11: рисунок, джен, G

---

Команда Kokuyo Gang. Внеконкурс. Клип «И не порвать связующую нить...»

[Kokuyo Gang]

Автор: Iraeniss
Название: И не порвать связующую нить...
Герои: Мукуро/Хром
Категория: гет
Рейтинг: PG-13
Саммари: такие разные, почти противоположные, все же вместе они - одно целое.
Дисклаймер: все принадлежит Акире Амано и прочим правообладателям.
Использованные материалы: видео и манга Katekyo Hitman Reborn!, аудио Слот "Тело" (feat. Roman Rain).
Примечание: клип сделан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Мне нужно твое тело».
Скачать: webfile (45.2 МБ).

@темы: гет, команда Кокуе, клип, внеконкурс, PG-13

---

Команда Vongola Primary. Внеконкурс. Арт "Новое пламя"

[Vongola Primary]

Название: Новое пламя
Автор:  Venera Taro
Герой: Деймон Спейд
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, иллюстрация к фику "Время перемен"

@темы: фанарт, команда Вонголы (1 поколение), джен, внеконкурс, G

---

Команда Arcobaleno Team. Внеконкурс. Косплей.

[team-arcobaleno]

Название: Bad Trio
Автор: team-arcobaleno
Герои: AD!Реборн, AD!Колонелло, AD!Скалл
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: Katekyo Hitman Reborn! © Amano Akira
Примечания: косплей выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри

@темы: другое, команда Аркобалено, джен, внеконкурс, G

---

Команда CEDEF. Внеконкурс. Аватары

[CEDEF]

Название: Не для служебного пользования
Автор: Gray Frost
Герои (Пейринг): Алауди, Савада Емицу, Лал Мирч, Базиль, Орегано
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: Все взято из секретных архивов Амано Акиры. Команда не извлекает прибыли, только информацию
Примечания: аватары 100*100px в количестве 30 шт. созданы на внеконкурс дляReborn Nostra на дайри

1		2		3		4		5
6		7		8		9		10
11		12		13		14		15
16		17		18		19		20
21		22		23		24		25
26		27		28		29		30

@темы: другое, команда ЦЕДЕФ, джен, внеконкурс, G

---

Команда Varia Team. Внеконкурс. Аватары

[Varia Team]

Название: Бойцовые котики
Автор: Varia Team
Герои (Пейринг): Вария
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: Нам не принадлежит ничего. Только то, что мы возьмем сами
Примечания: аватарки размером 100*100px, 12 штук, сделаны на внеконкурс для Reborn Nostra на дайри

1	2	3	4
5	6	7	8
9	10	11	12

@темы: другое, команда Варии, джен, внеконкурс, G

---

Команда Kokuyo Gang. Внеконкурс. Арт «Совы не то, чем кажутся»

[Kokuyo Gang]

Название: Совы не то, чем кажутся
Автор: Иясу МилАрей
Герои: Хром
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Дисклаймер: все принадлежит Акире Амано.
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри.

Арт в большом разрешении

@темы: фанарт, команда Кокуе, джен, внеконкурс, PG-13

---

Команда Millefiore. Внеконкурс. Аватарки

[Millefiore]

Название: Funeral Wreath. Second Flower
Автор:  Millefiore
Герои (Пейринг): Блюбелл
Категория: джен
Рейтинг: PG
Примечания: аватарки размером 120х120px, 20 штук. Сделаны на внеконкурс для Reborn Nostra на дайри

1	2	3	4	5
6	7	8	9	10
11	12	13	14	15
16	17	18	19	20

@темы: другое, команда Миллефиоре, джен, PG, внеконкурс