Название: Паззл
Автор: Wild_BerrY
Бета: Ollyy, Rudaxena
Герои (Пейринг): Ямамото|Гокудера, Тсуна
Категория: джен
Рейтинг: PG
Жанр: ангст, экшен
Размер: мини (6840 слов)
Саммари: Когда ты поскользнешься, я буду рядом, чтобы поддержать тебя.
Дисклаймер: всем владеет Акира Амано
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема "Настоящее сокровище — это твои друзья"
Ямамото проснулся задолго до звонка будильника, за окном только занималась заря, окрашивая темное небо легкими оранжево-розовыми мазками. Такеши нащупал мобильный и взглянул на часы: полпятого утра; он вновь закрыл глаза, глубоко вдыхая свежий воздух из приоткрытого окна, смешанный с запахом травы, покрытой утренней росой, и распустившихся под окнами цветов. Повернув голову, посмотрел на толстую тетрадь в твердом кожаном переплете, лежавшую на тумбочке. Примерно из середины выглядывала тонкая пластиковая закладка. Это была очень важная закладка: она отмечала страницу, на которой уверенным, угловатым почерком было написано, что сегодняшний день станет для Ямамото последним.
Двадцать третьего августа две тысячи четырнадцатого года он должен погибнуть в одном из торговых центров при попытке обезвредить взрывное устройство и спасти жизнь нескольким невинным людям.
Чудесный солнечный день позднего лета в Италии. Прекрасный день для смерти.
Прошлое
Гокудера хлебнул последний глоток остывшего кофе, влез в кеды и быстрым шагом направился к дому Десятого. На завтра была назначена контрольная по алгебре, и он просто обязан был помочь боссу, чтобы результат получился хотя бы чуть менее плачевным, чем в прошлый раз. В первую очередь потому, что Тсуну в случае неудовлетворительной оценки опять ждет наказание от Реборна, и кто знает, что на этот раз придет ему в голову.
Дома у Десятого было как всегда шумно: Ламбо с пачкой виноградных леденцов убегал от И-Пин, которая пытаясь заставить его поделиться со всеми. Гокудера поймал тупую корову в конце коридора при попытке выскочить из окна, и Ламбо сразу заревел. На шум и плач из комнаты вышли Тсуна и Ямамото. Воспользовавшись моментом, «малолетний убийца» вывернулся из рук Хаято, спрыгнул на пол и скрылся за дверью.
— Гокудера-кун!
Хаято проводил Ламбо злобным взглядом и подошел к Тсуне.
— Извините, Десятый, я тут...
— Все нормально, проходи.
— Йо, Гокудера! А мы тебя ждали.
— А ты что здесь делаешь? — Хаято проигнорировал приветствие Ямамото и зашел в комнату вслед за боссом.
— Ну, я подумал, что мне тоже не помешает подготовиться к контрольной, даже с тренировки ушел пораньше.
— Тебе уже поздновато об этом задумываться, придурок, — фыркнул Гокудера, усаживаясь на пол и доставая тетради из сумки. — Десятый, как вы считаете, нам лучше начать сразу со сложных заданий или с тех, что попроще?
— Давай сначала попроще, — Тсуна пугливо покосился на Реборна, сидевшего на подоконнике, но репетитор не обращал на них никакого внимания.
Часа через полтора Нана позвала всех на ужин. Глядя на то, как Ламбо разбрасывает еду и таскает куски из тарелок И-Пин и Десятого, Гокудера еле сдерживался, чтобы не нашпиговать его динамитом. При выходе с кухни он все-таки не вытерпел и отвесил мелкому сорванцу подзатыльник. Ламбо открыл рот, собираясь снова зареветь, но его окликнула Нана. Достав из коробки два больших леденца, она протянула их детям, и Ламбо тут же забыл о подзатыльнике.
— Я устал, — пожаловался Тсуна, распластавшись на столе еще часа через два, — больше не могу.
Реборна в комнате не было, поэтому он мог позволить себе расслабиться.
— У нас осталось два задания, — сказал Гокудера, поправляя сползшие на кончик носа очки, — но мы можем сделать небольшой перерыв.
— Отлично, — вздохнул Ямамото и откинулся на спину.
— Может, выпьем чаю?
— Да, Десятый, конечно, я сейчас принесу, — тут же вскочил на ноги Хаято.
— Не надо, Гокудера-кун, я сам, — Тсуна остановил его порыв. — Ты заслуживаешь отдыха больше нас.
Дверь за ним закрылась, и Гокудера снова сел за стол, уронив голову на скрещенные руки.
— Устал? — участливо спросил Такеши.
— Нет.
— Но я же вижу...
— Помолчи хотя бы пять минут.
— Хорошо, — повисла неловкая пауза.
В тишине было слышно только мерное дыхание Ямамото и тиканье настенных часов. Хаято думал, что, несмотря на все его старания, достижения Десятого в алгебре были не слишком высокими, хотя он был уверен, что они были бы намного лучше, если бы Реборн не выматывал Тсуну своими жесткими тренировками. С другой стороны, это для Десятого важнее, чем успехи в математике.
Внезапно дверь в комнату распахнулась, и на пороге возник воинственно настроенный Ламбо. С воплем: «Сейчас я расквитаюсь с тобой за все, Глопудера», — он достал базуку и побежал к ним, но споткнулся о ковер. Базука выскочила из рук, а Ламбо проехался носом по полу, в конечном итоге затормозив об ножку стола. Через мгновение розовый дым окутал комнату, и перед удивленным Ямамото возник взрослый Гокудера.
Ямамото не сразу понял, что именно произошло, поскольку его мысли витали далеко от алгебры и от этой комнаты. Он думал о предстоящих соревнованиях и совсем немного — о Гокудере, поэтому, когда сквозь рассеявшийся дым он разглядел силуэт взрослого Хаято, то не мог поначалу вымолвить ни слова.
Гокудера чихнул, потер глаза и нервно огляделся. Такеши с интересом рассматривал его, — намного ли изменится Хаято за десять лет? Особых отличий он не нашел, разве что ростом Гокудера стал выше, а черты лица заострились. Но больше всего Ямамото поразили его глаза: когда он повернулся и увидел Такеши, в них мелькнула растерянность, почти мгновенно сменившаяся глухой печалью — словно легкая туманная дымка заволокла его взгляд.
— Черт, — пробормотал он, автоматически вынимая из кармана пачку сигарет.
Он снова начал курить, — отметил про себя Ямамото.
— Гокудера... — начал он и осекся под тяжелым взглядом.
— Где Десятый? — спросил Хаято, прикуривая.
— Пошел на кухню за чаем.
— Это хорошо, — сказал он сам себе и рассеянно перевернул пару страниц лежавшей перед ним тетради. — Готовитесь к контрольной.
— Ну, да, — неуверенно улыбнулся Ямамото, — а Ламбо опять начудил, ты же его знаешь.
Гокудера кивнул.
Что-то было здесь не так, и Такеши ощущал это внутренним чутьем, но не мог понять, что именно его беспокоит. Взрослый Гокудера не был похож на уверенного, успешного, короче, на такого, каким, по мнению Ямамото, он должен был быть. Не было в нем той решимости и здоровой злости, к которым привык Такеши.
— Как там дела? — непринужденно спросил он, но Хаято даже не посмотрел на него. — Или хотя бы скажи, по твоему мнению, в будущем я такой же бейсбольный придурок?
Гокудера еле заметно вздрогнул и положил руку себе на грудь, словно пытаясь прощупать что-то сквозь легкую кожаную куртку. Потом зажмурил глаза, помотал головой, будто отгоняя неприятные воспоминания, и взглянул на Ямамото.
— Возможно, это мой шанс, — тихо сказал он и потянулся к внутреннему карману.
Достав оттуда какую-то тетрадь в кожаном переплете, протянул ее Такеши.
— Ты должен постараться все изменить.
— Изменить что? — изумленно спросил Ямамото, принимая тетрадку.
— Нет времени объяснять. Обещай мне одно: ты ничего не расскажешь Десятому.
— Что ты...
— Обещай! — Гокудера вцепился в воротник его рубашки и притянул Такеши к себе.
В этот момент он снова стал похож на того Хаято, которого Ямамото хорошо знал.
— Обещаю, но... — он не успел договорить, раздался хлопок.
— Какого черта? — сразу заорал Гокудера, разгоняя дым руками. — Где эта тупая корова? Я ее убью, клянусь!
— Гокудера-кун! Что… Э-э-э… У вас все нормально? — вошел Тсуна с подносом.
— Все в порядке, — ответил Такеши, — просто к нам забегал Ламбо.
Он настойчиво тянул Хаято вниз, заставляя его сесть обратно.
— А-а-а, понятно. Извините, я так долго провозился с чаем.
— И совсем недолго, — сказал Гокудера, наконец-то усаживаясь. — Сейчас быстренько попьем и продолжим.
— Да, конечно, — обреченно вздохнул Тсуна.
В тот момент, когда он зашел в комнату, Ямамото сунул тетрадь под сумку, чтобы потом незаметно положить ее внутрь вместе с другими. Слова взрослого Хаято очень взволновали его, безумно хотелось узнать, что же было там написано, но приходилось ждать. Даже когда они поздно вечером возвращались по домам, Такеши не пытался разговорить Гокудеру, как обычно, тетрадь жгла бок сквозь сумку и одежду — так не терпелось ее открыть. Пожелав отцу спокойной ночи, Ямамото сразу отправился в свою комнату.
Хаято не любил свой день рождения, потому что много лет назад практически сразу после него умерла мама. С годами воспоминания о ней становились все более зыбкими, полупрозрачными, но всегда приносили с собой горечь и боль. И хотя Бьянки отдала ему письма, из которых Хаято понял, что отец не был виноват в смерти Лавины, отношение к нему не намного изменилось. Он уже не ненавидел отца, как раньше, но по-прежнему не испытывал сыновьей привязанности и любви.
Это не означало, что отец был для него совершенно чужим человеком. Когда Вонгола перебралась в Италию, Гокудера несколько раз встречался с ним — он увидел перед собой пожилого, уже довольно уставшего от жизни человека с благородной сединой на висках и цепким, колючим взглядом. Отец заметно постарел за эти годы, но глаза остались прежними, какими их помнил Хаято.
Утро двадцатилетия Гокудеры началось с телефонного звонка Шамала.
— Хаято, ты должен срочно приехать в семейный особняк, — сказал он и отключился.
Его голос был спокойным, но Хаято сразу почуял неладное. Возможно, у отца случился приступ, в последнее время он жаловался на сердце, говорил Шамал, или у семьи возникли неприятности, или... Вариантов было великое множество, гадать бесполезно, поэтому Гокудера быстро собрался и отправился в резиденцию.
У ворот его встретил Шамал.
— Ты звонил Бьянки? — спросил Хаято, выходя из машины.
— Да, она сейчас в Европе, прилетит сегодня вечером.
Гокудера кивнул и направился в сторону дома.
— Что случилось? Я так понимаю, что-то серьезное, раз ты вытащил меня из постели в такую рань.
— Хаято, постой, — Шамал схватил его за рукав и остановился. — Прежде чем мы зайдем, я должен тебе кое-что сказать.
— Давай без патетики, — поморщился Гокудера, — чего я еще не знаю?
— Синьор Гокудера! — на крыльцо вышел старший управляющий поместья. — Вы уже здесь!
Выражение его лица было скорбным и взволнованным, он старательно прятал глаза и теребил край форменной куртки.
— Да какого черта? Вы можете сказать прямо, что произошло, или...
— Твоего отца убили, — сказал Шамал.
— То есть как уб...
Хаято запнулся. Услышанное не укладывалось в голове.
Конечно, его семья не была настолько влиятельной, как Вонгола или Каваллоне, но она никогда не была слабой. По той же причине он не видел смысла в ее уничтожении. Собственно мафиозными делами он не занимался довольно давно, полностью перейдя на легальный бизнес. Кому он мог перейти дорогу?
— До этого были покушения? Несчастные случаи? — спросил Гокудера.
— В том-то и дело, что нет, — из дверей вышел мужчина в форме.
Хаято насторожился: участие полиции было крайне нежелательным.
— Здравствуйте, синьор Гокудера, — продолжал офицер. — Нет-нет, не смотрите на меня так, хоть я и в форме официального представителя властей, здесь я не на службе. Я долгое время работал с вашим отцом, он доверял мне.
— Он сообщил мне о случившемся, — сказал Шамал.
— Вот как, — пробормотал Хаято, — доверял, значит.
— Давайте зайдем в дом, не будем же мы разговаривать на пороге.
Они вошли в особняк, и Гокудера сразу направился в малую гостиную. Кабинет отца был более подходящим для подобного рода разговоров, но вряд ли Хаято смог бы сейчас там находиться.
— Я принесу кофе, — сказал управляющий и удалился. — Можете свободно разговаривать, кроме нас в доме никого нет, я отпустил всю прислугу.
— Я проверил дом на предмет прослушки, вроде бы тоже ничего, — кивнул полицейский.
— Я хочу знать, как все произошло, любые подробности. Но прежде представьтесь и объясните, как именно вы были связаны с моим отцом.
— Это долгая история, уважаемый доктор Шамал может потом...
— У меня есть время, и я хочу услышать это от вас, — сказал Гокудера, устраиваясь в высоком кресле. — Кстати, у вас не найдется закурить?
Вот уже неделю Ямамото не находил себе места. Когда он узнал об убийстве отца Гокудеры, то сразу же приехал в Италию, не предупредив об этом никого, кроме Тсуны. Тот заметно переживал, даже по телефону было слышно, как трудно ему говорить о случившемся. Такеши прекрасно представлял выражение его лица: немного растерянное, взволнованное; как он ерошит свои торчащие во все стороны волосы, которым не помогала ни одна укладка, и стискивает трубку, пытаясь унять дрожь в пальцах.
После разговора Ямамото тут же заказал билет на самолет, сказал отцу об отъезде и побросал самые необходимые вещи в спортивную сумку. На Сицилию он прилетел в день похорон и с трапа сразу отправился на кладбище.
Тяжелое осеннее солнце нависало над кронами редких деревьев, в черном костюме и застегнутой на все пуговицы рубашке было нечем дышать. Но гораздо хуже было ощущение безысходности и беспомощности, ведь Ямамото даже понятия не имел о том, что отца Гокудеры должны убить.
Последние несколько лет Такеши жил с чувством, что он ничего не сможет предотвратить, как бы ни старался. Он до сих пор ощущал липкий страх, который охватил его, когда он в первый раз открыл тетрадь Хаято. Чем дальше он читал, тем страшнее ему становилось. Такеши долго не мог поверить в написанное, по много раз перечитывал одни и те же куски, закрывал глаза и пытался представить то, о чем рассказывал Гокудера в своем дневнике. Получалось плохо, потому что разум Ямамото просто отказывался это принимать.
Кое-что было написано шифром, который придумал сам Хаято, и Такеши, как ни пытался, так и не смог его разгадать. Что скрывалось за этими таинственными значками, он даже предположить не мог, но ему хватало и того, что было написано нормальным языком. Ради этого дневника он выучил итальянский, потому что почти половина записей была сделана на родном языке Гокудеры. Со временем он понял, что все, касающееся Вонголы, написано на японском языке, а все, что касается лично Гокудеры – на итальянском.
О смерти отца Хаято то ли вообще не писал, то ли эти записи были зашифрованы, но после звонка Тсуны прояснилось многое, что Ямамото до сих пор не мог понять.
Пока он шел по гравиевой дорожке вдоль мраморных и гранитных надгробий, перед глазами то и дело всплывали знакомые строчки. Сердце билось пойманной в силки птицей, Такеши вытер рукавом взмокший лоб и перехватил в другую руку небольшой букет белых хризантем. Он подошел к похоронной группе и кивнул заметившему его Рехею, знаком показывая, что не надо никого оповещать о его приходе.
Гокудера выглядел спокойным настолько, что у Ямамото по спине побежали мурашки. Ни единой эмоции на лице, взгляд был отсутствующим, словно он смотрел сквозь предметы и людей и не видел их. Хаято вертел в пальцах незажженную сигарету, ему, наверное, очень хотелось закурить, но он не позволял себе. Рядом стояла Бьянки, опираясь на Киоко и пряча за темными очками опухшие от слез глаза. Тсуна, который стоял по другую руку от Хаято, иногда поглядывал на своего заместителя, и в его глазах читалось откровенное волнение. Народу было немного, Ямамото обратил внимание на мужчину, стоявшего в отдалении. Он был явно не из семьи, но по тому, каким взглядом этот человек пробегал по лицам присутствующих и осматривался, Такеши догадывался, что он имеет какое-то отношение к отцу Гокудеры.
Гокудера бросил первую горсть земли на крышку гроба и тут же направился к ближайшему дереву, закурил. Ямамото подошел к нему.
— Сочувствую твоей утрате, — что еще говорят в подобных случаях?
Хаято взглянул на него как на пустое место.
— Стоило тащиться сюда, чтобы это сказать.
— Стоило, потому что мы по-прежнему друзья, что бы ты там себе ни думал. Но это не подходящее место для выяснения отношений, да и тебе сейчас не до этого.
— Мне плевать, — Гокудера бросил окурок на землю и затушил носком ботинка. — Никогда не думал, что старик будет настолько глуп, чтобы так просто сдохнуть. Значит, туда ему и дорога.
— Гокудера! Как ты...
— Мне все равно, ясно? Я жил без него и проживу дальше, нет никакой разницы, жив он или мертв. Если ты приехал выразить свои соболезнования, скажи это лучше Бьянки. И передай Десятому, что я ухожу.
Ямамото смотрел ему вслед и думал, что это тот самый переломный момент, когда обратно ничего не вернуть. Бомба заложена, часовой механизм запущен, и палец привычно лег на кнопку взрывателя. Осталось дождаться нужного часа.
— Думаешь, он будет в порядке? — Тсуна тихо подошел сзади и положил руку на плечо Такеши. — Я очень волнуюсь за него.
— Не знаю, — честно ответил Ямамото. — Но я сделаю все, чтобы помочь ему.
— Я уверен в этом. Мы все будем стараться, вопрос в том...
— Нужно ли это Гокудере, — закончил Такеши.
Какой провод ты выберешь, Ямамото? Красный или синий?
В резиденции было тихо, лишь старые напольные часы в холле наполняли дом еле слышным стуком маятника.
— Что удалось узнать? — устало спросил Гокудера, отставляя пустую чашку.
— Немного. Я уже проверил почти всех, с кем вел дела ваш отец: партнеров, посредников, даже бывших врагов. Ни одной зацепки.
— Получается, убийство отца никому не было выгодно?
— Да, я не могу найти ни одной причины.
— Узнаем мотив — узнаем убийцу.
— А ты не думал, что целью мог быть не твой отец? — спросил Шамал, молчавший все это время.
— Что ты имеешь в виду?
— Если его смерть никому не принесла выгоды, она могла быть лишь средством влияния. Например, на тебя.
— Тебе прекрасно известно о наших с ним взаимоотношениях.
— Мне — да, но не всем. И, кстати, ты ведь понимаешь, что ты его единственный наследник?
— Об этом я даже говорить не хочу. Мое место возле Десятого, моя семья — Вонгола.
— И кто, по-твоему, должен возглавить семью? Бьянки?
— Да хоть бы и она, меня это не интересует.
— Хаято...
— Нет! И если ты еще раз заговоришь об этом...
— Тебе действительно все равно, что станет с делами отца? С его именем?
— У меня давно другое имя, и, знаешь, тут дело даже не в том, что я не хочу иметь с ним ничего общего. Я давно простил его, если ты об этом. Мое место в Вонголе, вот и все. И давай больше...
Его прервал телефонный звонок.
— Слушаю. Что?! — Хаято вскочил с места и пошел к выходу. — Сейчас буду.
Гокудера убрал телефон и обернулся через плечо к Шамалу.
— Бьянки ранили, она в больнице.
— Что произошло?
— Я с вами, — сказал полицейский.
Хаято смерил его внимательным взглядом, но ничего не сказал и, сойдя с крыльца, направился к своей машине.
Он ненавидел больницы. Длинные коридоры, мертвенный бледно-голубой свет настенных ламп под потолком, блестящие полы и бесконечные ряды палат. Запах лекарств и стерилизованного белья, звяканье инструментов. Белые халаты, виноватые улыбки медсестер и напускная важность врачей бесили Гокудеру. Слишком часто ему приходилось посещать эти заведения в качестве пациента или посетителя; видеть людей в коме, без сознания, с переломанными костями, с огнестрельными ранами; слышать шаблонные соболезнования, от которых появлялась оскомина на зубах.
Но сейчас ему было плевать на все это.
Ранение Бьянки оказалось, к счастью, не слишком серьезным, и через несколько недель ее уже могли выписать. Гокудера сразу предложил перевезти сестру в особняк Вонголы, но врачи запретили транспортировать больную.
— Тогда я выставлю охрану у палаты, вся еда будет проверяться, никаких посетителей, кроме тех, кого я назову. Дайте мне имя лечащего врача и составьте список персонала.
— Но, синьор, сначала это надо согласовывать с начальством.
— Я договорюсь, — ответил Хаято тоном, не терпящим возражений.
Когда приехали Киоко и Хару, Гокудера оставил Бьянки на них.
— Мне кажется, теория Шамала подтверждается, — сказал полицейский, когда они вышли из больницы.
— Я сам разберусь с этим, — Хаято распечатал пачку и щелчком выбил сигарету.
— Не нравится мне эта идея, — пробормотал Шамал.
Он переглянулся с полицейским, но тот лишь пожал плечами: запретить что-либо Гокудере было невозможно, особенно теперь, когда пострадала его сестра.
— Надеюсь, он будет благоразумным.
— А вот я бы на это не слишком рассчитывал, — мрачно отозвался Шамал, глядя, как автомобиль Хаято, сорвавшись с места, исчезает за поворотом.
Первые признаки того, что Гокудера начал меняться, Ямамото заметил после покушения на Бьянки. Даже если смерть отца не сильно повлияла на него, хотя Такеши был уверен, что Хаято переживает куда больше, чем хочет это показать, то ранение сестры — совершенно другое дело.
— Я в порядке, — неизменно отвечал Гокудера, и Ямамото знал, что он врет.
Хаято всегда был плохим актером. Даже когда он пытался не показать своих чувств, они сквозили в его взгляде, мимике, в еле уловимых движениях — за годы их дружбы Такеши неплохо выучил азбуку под названием «Гокудера Хаято». Это не раз помогало ему, когда они сражались плечом к плечу, и когда общались в мирное время. Благодаря этому он научился лучше понимать Гокудеру, знал, когда тот раздражается и злится по-настоящему, а когда — для видимости, по привычке. Понимал, что за нарочитой грубостью скрывается совсем другое: сомнения, неуверенность, боязнь слишком сблизиться, стать зависимым. Хаято очень хотел быть нужным и незаменимым для Тсуны и Вонголы, но при этом старательно делал вид, что не нуждается ни в друзьях, ни в поддержке. Ямамото лишь усмехался, потому что понимал: это улица с двусторонним движением, и Гокудера не сможет остаться настолько независимым, насколько ему бы того хотелось.
— Я сам разберусь, — говорил он, и Такеши понимал, что он просто не хочет обременять никого своими проблемами.
Хаято не горел желанием заниматься делами своей семьи, но Бьянки еще не оправилась после ранения, и он не мог пустить все на самотек. По крайней мере, до тех пор, пока не выздоровеет сестра. Она была намного более осведомленной о внутрисемейных делах, и Гокудера сразу сказал, что оставляет решение всех вопросов на нее. У него слишком много обязанностей в Вонголе, и брать на себя ответственность за практически чужих ему людей он не собирался.
— Что-нибудь узнал? — спросил Ямамото как-то вечером, когда они столкнулись в библиотеке особняка Вонголы.
Все уже разошлись по комнатам, Тсуна работал у себя в кабинете, Такеши было скучно, и он решил найти какую-нибудь книгу, чтобы почитать перед сном. Гокудера явно не ожидал встретить его здесь, да еще в такой час.
— Никогда бы не подумал, что ты читаешь книги, — усмехнулся Хаято.
— Может, потому, что у тебя никогда не возникало желания узнать о других чуть больше, — спокойно ответил Такеши. — Выпьешь?
— Валяй, — махнул тот рукой, — что ты там пьешь...
— Ты не любишь коньяк, — улыбнулся Ямамото.
Гокудера как-то странно на него посмотрел, хотел что-то сказать, но потом передумал.
— Верно, — сказал он после секундного размышления, — тогда бурбон.
Такеши плеснул в тяжелый стакан янтарную жидкость, кинул пару кубиков льда и передал Хаято.
— Ты слишком много работаешь, Гокудера.
— Да уж, в отличие от тебя, идиота, я впахиваю ради семьи.
— Зачем же так? — Ямамото сделал вид, что обиделся. — К тому же откуда ты можешь знать, чем я занимаюсь в Японии?
— Ну, ты же знаешь, чем я занимаюсь здесь. Ты даже помнишь, что я не пью коньяк, хотя интересы имеют свойство меняться со временем.
— Ты сейчас о коньяке? — Такеши посмотрел на него в упор.
— И о нем тоже, — Гокудера выдержал его взгляд и спокойно закурил, пододвинув к себе пепельницу.
— Ответь мне, почему с тобой так сложно, а?
— Может, потому, что в мои обязанности не входить облегчать тебе жизнь, — передразнил его Хаято.
— Ты не меняешься, да, Гокудера? — засмеялся Ямамото. — Но зато с тобой не соскучишься.
Хаято фыркнул, показывая, что ему абсолютно плевать, что о нем думает надоедливый придурок.
— До сих пор не можешь простить меня за то, что я не поехал тогда с вами?
— С чего ты взял, что меня это когда-нибудь волновало? — равнодушно спросил Гокудера, но Такеши видел, как напряглись его плечи, а пальцы сжались в кулак.
— Я не собираюсь оправдываться, я сделал то, что считал нужным. Точно так же, как и сейчас, когда приехал сюда, нравится тебе это или нет.
— Да плевать мне на то, что ты там считаешь. Здесь ты или там, для меня не имеет значения, — Хаято затушил окурок и поднялся на ноги.
— То же самое ты сказал о своем отце.
— Не лезь туда, куда не просят.
— Эй, а в библиотеку-то ты зачем приходил?
— Не твое дело! — пальцы замерли на ручке двери.
— Знаешь, Гокудера, — Ямамото в три шага нагнал его и положил ладонь на створку, удерживая дверь, — ты можешь злиться на меня сколько хочешь, можешь ненавидеть, считать кем угодно, но для меня ты всегда будешь другом. Я буду защищать тебя даже ценой собственной жизни. Буду защищать от тебя самого, если потребуется. И я хочу, чтобы ты хорошенько запомнил мои слова.
Перед его глазами был затылок Хаято, и Такеши практически упирался губами ему в шею, обдавая ее теплым дыханием, отчего короткие волоски топорщились, и хотелось провести по ним пальцами, погладить, как взъерошенного кота. Ямамото почти прижимался к его спине, чувствуя жар тела через одежду, и готов был поспорить, что каждая мышца тела Гокудеры сейчас напряжена. Он был словно натянутая до упора пружина, готовая распрямиться в любой момент.
Такеши ожидал какой угодно реакции, вплоть до того, что Хаято ударит его, но как только он убрал руку от двери, тот рывком открыл ее и выскочил в коридор.
Ямамото закрыл дверь и уперся горящим лбом в прохладное дерево. Он и сам не мог толком объяснить, что на него нашло, но знал точно — он не жалеет ни о едином сказанном слове.
Гокудера натянул капюшон на голову, хотя вряд ли его кто-то узнает в этом городе. В серо-лиловых сумерках зажглись первые уличные фонари, в воздухе висела мелкая водяная пыль — с моря дул резкий пронизывающий до костей ветер, предупреждая о надвигающейся буре. Хаято прошел по узким улочкам старого города в квартал, в который по вечерам приличные граждане предпочитали не соваться, и зашел в один из многочисленных баров. За угловым столиком в тени, куда не попадал скудный свет закопченных пыльных люстр, его ждал старый знакомый.
— Ты заставил принца ждать, — недовольный капризный голос Хаято узнал бы из тысячи.
— Это ты пришел раньше, — возразил Гокудера, усаживаясь напротив. — Есть что-нибудь?
— Думаешь, я проделал этот путь, чтобы полюбоваться на твою рожу? — Бельфегор взял с соседнего стула небольшой конверт и передал под столом.
— Удивлен, что ты вообще согласился, — признался Хаято, пряча его в карман.
— Будем считать это налаживанием связей, — мерзко хихикнул вариец, и от его улыбки мороз пробежал по коже.
— Конечно, я и не рассчитывал, что ты будешь заниматься этим по доброте душевной, — в тон ему ответил Гокудера.
— А почему ты не подключил к делу своих верных друзей? — поинтересовался Бельфегор.
— Ты сам-то как думаешь?
— Да я просто так спросил, ваши дела меня не касаются. В любом случае, теперь ты мне должен.
— Не думаю, что ты попросишь меня ограбить Ватикан, а все остальное... И естественно, я не сделаю ничего, что могло бы навредить семье, надеюсь, ты это понимаешь.
— Да-да, Вонгола и все такое, я в курсе. Ладно, осьминожка, бывай, — Бельфегор легко вскочил на ноги и направился в сторону выхода.
Гокудера подождал минут пять, незаметно рассматривая посетителей, и вышел в сгущавшуюся тьму. В маленьком номере частной гостиницы он дрожащими от нетерпения руками разорвал конверт и высыпал его содержимое на постель. Фотографии, чеки, расписки — все это он внимательно рассматривал, пока не наткнулся на один снимок, сделанный, судя по дате, полгода назад.
— Сволочь, — выплюнул Хаято и бросил его на пол.
Кто бы мог подумать, что человек, столько лет преданный его отцу и семье, способен на предательство. Не имеет значения, что заставило его пойти на этот шаг, но предателей в мафии не прощают. Гокудера почувствовал, как кровь шумит в ушах, гнев разгонял адреналин по сосудам, заставляя бешено биться и без того загнанное сердце, рука сама потянулась к пистолету, лежавшему рядом на покрывале. Если бы это был человек со стороны, он бы, ни минуты не раздумывая, рассказал об этом Десятому, но внутренние разборки семьи не должны выходить за ее пределы.
Перед тем, как умереть, предатель расскажет все, что знает, или Гокудера не правая рука Десятого босса самой влиятельной семьи.
Управляющий действительно рассказал все: и почему пошел на предательство, и каким образом было организовано убийство, и кто за этим стоит, но самое главное — зачем это было нужно. Похоже, он искренне раскаивался, но муки его совести не могли удержать Хаято от того, чтобы не пустить пулю ему в лоб.
Он поклялся найти каждого ублюдка и расправиться с ними собственными руками.
Если истинной целью было оказать влияние на Гокудеру, подорвать его психическое состояние, деморализовать и подставить тем самым под удар Десятого, то надо сказать, план почти удался. Почти, потому что на первом месте для него всегда была Вонгола. А еще они допустили большую ошибку, совершив покушение на Бьянки, — это лишь разозлило Хаято.
Организатором убийства выступал относительно новый клан, который образовался чуть больше года назад после слияния двух ослабленных разборками семей, объединившихся под фамилией Монтанелли. Из материалов, которые достал Бельфегор, Гокудера многое узнал об этом альянсе. К власти пришли молодые и дерзкие мафиози, которые с презрением относились к старым законам и не желали признавать авторитет уважаемых кланов. Такие семьи, как Вонгола, стояли им поперек горла, потому что Монтанелли не могли развернуть свою деятельность в полной мере на чужой территории, особенно на Сицилии. Полагая, что отец Гокудеры не имеет прямых наследников по мужской линии, они предложили ему объединиться, пообещав, что после его смерти семья будет процветать и дальше. Тот, естественно, отказался, тогда они начали искать к нему подход, в результате вышли на управляющего, у которого была большая семья и двое внуков. Угрозами добились от него сотрудничества: почему такой опытный человек предпочел связаться, по сути, с бандитами и не обратился за помощью к его отцу, Хаято не понимал. Но допускал, что страх за близких может туманить разум, что никак не оправдывало его поступки в глазах Гокудеры. От управляющего Монтанелли узнали, что Хаято приходится его боссу родным сыном, и решили убить двух зайцев одним выстрелом. Со временем прибрать к рукам легальный бизнес старика и показать Вонголе, что они тоже имеют власть в этом мире.
Гокудера всю ночь перечитывал документы и рассматривал фотографии, а под утро сжег бумаги и лег спать с четким планом в голове.
Пока действия Гокудеры почти в точности совпадали с его записями в дневнике. Первая датировалась тринадцатым ноября две тысячи десятого года, и за прошедшую пару лет Ямамото без труда удавалось наблюдать за Хаято издали. Это было похоже на своеобразную опеку, правда, Гокудера совсем не нуждался в ней. В то время, когда он выслеживал убийц отца, он провел жесткую зачистку среди ближайшего окружения Вонголы. Проверил всех работников, вплоть до садовников и водителей, привозивших продукты на кухню. В громадном стальном сейфе его кабинета хранился архив на каждого, кто был хоть как-то связан с семьей. Хаято стремился контролировать все и всех. Многие считали его параноиком, но боялись произносить это вслух. Тсуна время от времени пытался намекнуть ему, чтобы он полегче завинчивал гайки, но Гокудера был непреклонен. Охрана особняка усилилась вдвое, в ворота резиденции можно было пройти только по предварительному соглашению, никаких чужаков в поместье.
— Это невозможно, Ямамото, — пожаловался Тсуна, закрывая лицо руками. — Он будто с ума сошел. И никто не может повлиять на него, — он грустно усмехнулся. — Даже я.
— Я его понимаю, — сказал Ямамото.
— Я тоже! Но чувствую себя в этом доме почти как в тюрьме. Если мы куда-нибудь едем, с нами такой конвой, будто я опасный преступник, а не свободный гражданин.
— Что ты предлагаешь? Переубедить его практически нереально. Пока он считает, что все эти меры оправданы, мы ничего не сможем сделать. Хотя ты всегда можешь ему приказать.
— Я не хочу приказывать, он мой друг, а в ответ на все мои просьбы он начинает говорить о безопасности и... ну, ты знаешь, что я рассказываю!
Такеши кивнул, задумчиво вертя в руках статуэтку, взятую со стола Тсуны.
— Поговори с ним.
— Он меня всегда так внимательно слушает, — хмыкнул Ямамото.
— Иногда мне кажется, что только тебя он по-настоящему и слушает, как друга, я имею в виду.
— С чего ты взял? — удивление Такеши было неподдельным.
— Знаешь, когда мы перебрались в Италию, он очень переживал, что ты не поехал с нами.
— Переживал? Да он разозлился, как черт, и до сих пор злится.
— Как будто ты его не знаешь, — укоризненно покачал головой Тсуна. — Два года большой срок, когда ты вернулся, он был рад.
— Еще скажи, что он скучал, — улыбнулся Ямамото.
— Может, и так. Я не знаю, что между вами происходит сейчас, но, несмотря на все разногласия, вы навсегда останетесь друзьями. Я не могу представить свою жизнь без вас обоих. Вы как две части паззла, которые идеально друг другу подходят, но почему-то всегда поворачиваются не теми сторонами. А я все жду, когда же вы, наконец, совпадете.
— Ого, Тсуна, я и не знал, что ты поэт!
— Очень смешно, — улыбнулся Тсуна, — я просто сказал то, что думаю.
— Я тебя понял. Ладно, попробую с ним поговорить, но не думаю, что это поможет.
Разговор с Гокудерой состоялся намного позже, чем предполагал Ямамото.
В Амстердаме стеной лил дождь. Такеши прилетел сюда следом за Гокудерой — в дневнике было написано, что Хаято выследил наемного убийцу, нанятого какой-то из враждебно настроенных к Вонголе семей.
Гокудера не остановился на мести за смерть отца и покушение на Бьянки, он задался целью вычислить всех реальных и потенциальных врагов семьи, чтобы не допустить повторения того, что произошло с его собственной. Хаято по-прежнему был одержим идеей безопасности и, видимо, считал своим долгом предупредить вероятную атаку заранее. Каждый раз при встрече с Ямамото он косвенно давал понять, что прекрасно помнит о словах Такеши, но они по-прежнему не имеют для него никакого значения.
Иногда Ямамото думал, что Гокудера действительно сошел с ума, и эти мысли причиняли ему почти физическую боль. Он разубеждал себя, не желая принимать такую реальность. Безнадежность была слишком тяжелым чувством, Такеши не хотел, чтобы Хаято превратился в одинокого и отчаявшегося человека из будущего, которого он видел пять лет назад. Но все, что он мог — это наблюдать. Если бы Ямамото решился поговорить с Гокудерой напрямую, тот, вероятнее всего, даже слушать бы не стал. Тсуне он тоже не мог ничего рассказать, потому что дал обещание, которое связывало его по рукам и ногам, хотя не раз был близок к тому, чтобы его нарушить.
Стоя под проливным дождем в глухом дворе, Такеши ждал, когда Хаято выйдет из здания, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Наверное, он тоже был одержим. Одержим Гокудерой и его сумасшествием, его слепой яростью, заставляющей убивать раз за разом. Одержим заботой о нем, потому что для него жизнь Хаято была гораздо важнее жизней всех тех, кто умирал от его руки. Ямамото обещал всегда быть рядом и не нарушит это обещание, что бы ни случилось.
— И долго ты собираешься таскаться за мной? — хриплый голос за спиной вывел Ямамото из задумчивости.
Такеши быстро обернулся, инстинктивно выставляя перед собой меч, и увидел Гокудеру, стоявшего в трех шагах от него, под аркой.
— Сколько потребуется, — он опустил оружие, внимательно разглядывая друга.
Хаято был в полном порядке, не ранен и, похоже, очень зол.
— Честно говоря, я думал, тебе надоест, но ты оказался слишком упрямым.
— Как будто ты не знал, — усмехнулся Ямамото, делая к нему шаг.
— Не подходи, — предупредил Гокудера, сунув руку в карман куртки.
— Я много раз хотел поговорить с тобой, но не смог подобрать подходящего момента.
— Для разговора с тобой любой момент будет неподходящим.
— Вообще-то, поговорить с тобой меня просил Тсуна, — Такеши решил использовать козырь, зная, как Десятый важен для Хаято.
— Он… — вопрос повис в воздухе, Гокудера достал сигареты и прикурил, ожидая ответа.
— Нет, он ничего не знает. Но Тсуна очень беспокоится за тебя, неужели ты этого не понимаешь? Не как за своего заместителя, а как за друга.
— Пойдем, — Хаято развернулся и направился в сторону оживленной улицы.
Ямамото убрал катану и пошел следом за ним. Гокудера привел его к маленькой гостинице в обычном жилом квартале города. В номере помещались только кровать, шкаф и небольшой столик у окна с деревянным стулом перед ним.
— Я выслушаю тебя, раз уж ты потратил столько времени, но это ничего не значит. Это всего лишь разговор.
Такеши кивнул и прошел вглубь тесной комнаты к стулу, Хаято устроился на кровати, поставил рядом пепельницу и выложил из куртки пистолет.
— Ты собираешься стрелять в меня? — поинтересовался Ямамото.
— Ты идиот, хотя эта мысль не лишена смысла, я смогу избавится от твоей назойливости.
— Зачем ты пытаешься казаться хуже, чем ты есть, Гокудера? Зачем строишь из себя одиночку, которому никто не нужен? Почему, несмотря на то, сколько мы пережили вместе, ты по-прежнему стараешься делать вид, что у тебя нет друзей? Ведь это не так, и я знаю об этом. Ты можешь называть меня идиотом хоть по сто раз в день, но ты давно так не думаешь. Почему ты не рассказал, в конце концов, правду о своем отце и о его смерти, хотя бы Тсуне! Ладно, ты все равно не ответишь или скажешь, что это не мое дело, что ты такой, какой есть, и что ты там еще очень любишь говорить? Я не прошу тебя исповедоваться, но прошу хотя бы подумать о том, что своими поступками ты причиняешь боль людям, которые тебя любят. Или ты считаешь, что все вокруг слепые? Что они не видят, как ты загоняешь себя? И не смей оправдываться, что это все ради семьи. Ты причиняешь боль Тсуне, и мне, и всем, кто тебя окружает. Я знаю, что на самом деле ты не такой.
— Правда в том, что на самом деле я именно такой, — прервал его Гокудера. — Когда я стал частью Вонголы, я подумал, что могу измениться, что получил выигрышный билет, сорвал джек-пот и начну все сначала. Я действительно в это верил.
Он прикрыл глаза, слово что-то вспоминая.
— Если бы не смерть твоего отца и не Бьянки…
— Случилось бы что-нибудь другое, поверь, — усмехнулся Хаято. — Я не испытываю отвращения к людям или что-то подобное, просто я такой… жестокий? Не знаю. Ты говоришь про дружбу, и я согласен, что вы что-то значите для меня. Ты называешь это любовью, я бы назвал это привязанностью. Но любую привязанность можно пересилить.
— А как же Тсуна?
— Десятый — это другое, но я не собираюсь обсуждать его с тобой.
— Хорошо, я тебя понял. Раз ты так считаешь, я больше не буду пытаться заговорить с тобой и уж тем более переубеждать. Но я не возьму и своих слов назад, надеюсь, ты их хорошо помнишь. И когда ты поскользнешься, я буду рядом, чтобы поддержать тебя.
Ямамото поднялся со стула и пошел к выходу из комнаты, даже не надеясь на то, что он еще что-то услышит от Гокудеры.
— Если я когда-нибудь поскользнусь, я сделаю так, чтобы в этот момент рядом со мной никого не было.
— Посмотрим, — Такеши вышел за дверь и услышал щелчок взведенного курка.
Наверное, Хаято с удовольствием выстрелил бы ему в голову, чтобы избавится от назойливости Ямамото, или как он там сказал, но почему-то не стал этого делать.
Один из проводов оказался перерезан, только какой из них — красный или синий?
После разговора в Амстердаме Гокудера окончательно запутался. Все, что сказал Ямамото, было правдой и неправдой одновременно. Все, что сказал ему Хаято — тоже. Он чувствовал себя шизофреником в период обострения, еще немного, и ему потребуется не дружеская поддержка, а хороший психиатр и место в клинике. Он никогда не считал себя непогрешимым и знал, что совершил много ошибок в жизни, но сейчас Гокудера боялся совершить самую непоправимую. Если он сделает неправильный выбор, то лишится всего, в том числе самого главного — доверия Десятого. Вонгола была смыслом его жизни, и неужели Ямамото был прав в том, что он, Хаято, поставил свои собственные приоритеты выше Семьи? Ведь все, что он пытался сделать, это оградить ее от опасности, предупредить удар, защитить. А, по словам Такеши, выходило, что вместо этого он отдалялся от нее все дальше и дальше. Хаято привык к тому, что ему причиняли боль, он привык причинять боль другим, но скорее умер бы, чем причинил боль Десятому.
Заставлять его волноваться за Гокудеру — это позор.
И можно ли назвать то, что он чувствует по отношению к этим людям, любовью?
Что будет, если он на самом деле потеряет их?
Так ли ему безразлично, что думает о нем Ямамото?
Хаято так много думал об этом, что у него начинала болеть голова. Если до этого он спал мало, то теперь его мучила бессонница. Не помогало ни спиртное, ни снотворное. Он на какое-то время прекратил поездки, целиком и полностью занялся делами Вонголы, пытаясь разобраться в себе, в своих чувствах и в отношении к тем, кто любил его, как утверждал Ямамото.
Как люди выражают любовь? Как они понимают, что вообще любят?
Гокудера ощущал себя ребенком, открывающим новый, не известный ему до сих пор мир.
Он никогда не умел выражать свои чувства так, как это делают другие. Его забота была больше похожа на давление, а выражать симпатии было для него дико и непривычно.
Настоящее
В дневнике было сказано, что Гокудера недавно получил сведения о группе наемных убийц, специализирующихся на заказах для мафии, чем-то похожей на Варию. Он никогда не упоминал в записях свои источники информации или конкретных имен, что было с его стороны очень благоразумно. Узнав о том, что один из убийц должен встретиться с заказчиком в недавно построенном торговом центре, Хаято заложил бомбу в еще не открывшемся кафетерии. Несмотря на то, что встреча была назначена в общественном месте, в эту часть центра люди заходили редко. Там только успели поставили низкие столы с удобными диванчиками и большие тропические растения в кадках, куда Гокудера и поместил бомбу. Никто из посторонних не должен был пострадать. Но вмешалась случайность: в процессе переговоров, когда до взрыва оставались считанные минуты, группа подростков решила отдохнуть за соседним столом. Ямамото, не задумываясь ни на секунду, бросился внутрь, чтобы обезвредить бомбу. Поскольку он понятия не имел, какой из проводов ведет к детонатору, не оставалось другого выхода, как забрать ее и выбежать из магазина. Ему не хватило всего нескольких секунд — бомба взорвалась у него в руках…
Жаркое марево августовского вечера дрожало в воздухе, хороший ливень был бы сейчас как нельзя кстати. Ямамото стоял на балконе особняка Вонголы в легких костюмных брюках и расстегнутой рубашке, наблюдая, как солнце опускается за верхушки деревьев. Он отпил из бокала и слегка улыбнулся: можно сказать, что сегодня его второй день рождения. Гокудера отказался от своего плана и сообщил о группировке Тсуне, убийцы находились под наблюдением людей Вонголы, никто не пострадал.
Ямамото сдержал свое обещание и никогда больше не пытался заговорить с Хаято, предоставив ему самому решать, что делать. В любом случае, Гокудера сделал бы свой выбор самостоятельно, и Такеши даже не был уверен, что их разговор как-то повлиял на него. Тем не менее…
— Привет, придурок, — Хаято зашел в комнату со стаканом в руке, в котором позвякивали кубики льда.
— Привет, — обернулся Ямамото. — Бурбон?
— Как обычно. Коньяк?
— Должно же в этом мире быть хоть что-то неизменное.
— Хорошо, что это всего лишь выпивка.
Такеши кивнул и кинул взгляд на тетрадь, лежавшую на перилах.
— Так ты готов признать, что мы друзья?
— Мы с тобой? Да никогда! — весело сказал Гокудера и отхлебнул из стакана.
— Твоя несговорчивость мне нравится, пусть остается.
— Твой абсолютно идиотский оптимизм тоже можешь оставить при себе.
— Знаешь, о чем я думаю?
— Меня должно насторожить уже то, что ты думаешь, — не удержался Хаято.
— Я думаю, что дружба — это сокровище, которое не каждому дано найти и еще труднее удержать, ведь все люди разные. А еще я думаю, что мне очень повезло с Тсуной, с Рехеем, да со всеми, и даже с тобой, Гокудера. Ты и вправду удивительный.
— А ты идиот, и я даже не знаю, как меня угораздило связаться с тобой.
— Просто паззл сошелся.
— Что? Какой паззл?
— Да так, неважно, игра такая есть.
— Ты неисправим, — Гокудера с трудом удержался, чтобы не поднести руку к лицу.
— Ага, но ты же сказал, что за это меня и любишь.
— Что?! Когда я такое говорил? Придурок…
Ямамото рассмеялся, наблюдая за тем, как стремительно краснеет Хаято, как он возмущенно размахивает руками и продолжает сыпать ругательствами на японском и итальянском вперемешку.
Все-таки хорошо, что некоторые вещи в этом мире нельзя изменить.
Такеши перестала сниться бомба в руках Гокудеры, и он больше не думал о том, красный или синий провод он должен перерезать, чтобы они оба остались живы.
Автор: Wild_BerrY
Бета: Ollyy, Rudaxena
Герои (Пейринг): Ямамото|Гокудера, Тсуна
Категория: джен
Рейтинг: PG
Жанр: ангст, экшен
Размер: мини (6840 слов)
Саммари: Когда ты поскользнешься, я буду рядом, чтобы поддержать тебя.
Дисклаймер: всем владеет Акира Амано
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема "Настоящее сокровище — это твои друзья"
Ямамото проснулся задолго до звонка будильника, за окном только занималась заря, окрашивая темное небо легкими оранжево-розовыми мазками. Такеши нащупал мобильный и взглянул на часы: полпятого утра; он вновь закрыл глаза, глубоко вдыхая свежий воздух из приоткрытого окна, смешанный с запахом травы, покрытой утренней росой, и распустившихся под окнами цветов. Повернув голову, посмотрел на толстую тетрадь в твердом кожаном переплете, лежавшую на тумбочке. Примерно из середины выглядывала тонкая пластиковая закладка. Это была очень важная закладка: она отмечала страницу, на которой уверенным, угловатым почерком было написано, что сегодняшний день станет для Ямамото последним.Двадцать третьего августа две тысячи четырнадцатого года он должен погибнуть в одном из торговых центров при попытке обезвредить взрывное устройство и спасти жизнь нескольким невинным людям.
Чудесный солнечный день позднего лета в Италии. Прекрасный день для смерти.
Прошлое
Гокудера хлебнул последний глоток остывшего кофе, влез в кеды и быстрым шагом направился к дому Десятого. На завтра была назначена контрольная по алгебре, и он просто обязан был помочь боссу, чтобы результат получился хотя бы чуть менее плачевным, чем в прошлый раз. В первую очередь потому, что Тсуну в случае неудовлетворительной оценки опять ждет наказание от Реборна, и кто знает, что на этот раз придет ему в голову.
Дома у Десятого было как всегда шумно: Ламбо с пачкой виноградных леденцов убегал от И-Пин, которая пытаясь заставить его поделиться со всеми. Гокудера поймал тупую корову в конце коридора при попытке выскочить из окна, и Ламбо сразу заревел. На шум и плач из комнаты вышли Тсуна и Ямамото. Воспользовавшись моментом, «малолетний убийца» вывернулся из рук Хаято, спрыгнул на пол и скрылся за дверью.
— Гокудера-кун!
Хаято проводил Ламбо злобным взглядом и подошел к Тсуне.
— Извините, Десятый, я тут...
— Все нормально, проходи.
— Йо, Гокудера! А мы тебя ждали.
— А ты что здесь делаешь? — Хаято проигнорировал приветствие Ямамото и зашел в комнату вслед за боссом.
— Ну, я подумал, что мне тоже не помешает подготовиться к контрольной, даже с тренировки ушел пораньше.
— Тебе уже поздновато об этом задумываться, придурок, — фыркнул Гокудера, усаживаясь на пол и доставая тетради из сумки. — Десятый, как вы считаете, нам лучше начать сразу со сложных заданий или с тех, что попроще?
— Давай сначала попроще, — Тсуна пугливо покосился на Реборна, сидевшего на подоконнике, но репетитор не обращал на них никакого внимания.
Часа через полтора Нана позвала всех на ужин. Глядя на то, как Ламбо разбрасывает еду и таскает куски из тарелок И-Пин и Десятого, Гокудера еле сдерживался, чтобы не нашпиговать его динамитом. При выходе с кухни он все-таки не вытерпел и отвесил мелкому сорванцу подзатыльник. Ламбо открыл рот, собираясь снова зареветь, но его окликнула Нана. Достав из коробки два больших леденца, она протянула их детям, и Ламбо тут же забыл о подзатыльнике.
— Я устал, — пожаловался Тсуна, распластавшись на столе еще часа через два, — больше не могу.
Реборна в комнате не было, поэтому он мог позволить себе расслабиться.
— У нас осталось два задания, — сказал Гокудера, поправляя сползшие на кончик носа очки, — но мы можем сделать небольшой перерыв.
— Отлично, — вздохнул Ямамото и откинулся на спину.
— Может, выпьем чаю?
— Да, Десятый, конечно, я сейчас принесу, — тут же вскочил на ноги Хаято.
— Не надо, Гокудера-кун, я сам, — Тсуна остановил его порыв. — Ты заслуживаешь отдыха больше нас.
Дверь за ним закрылась, и Гокудера снова сел за стол, уронив голову на скрещенные руки.
— Устал? — участливо спросил Такеши.
— Нет.
— Но я же вижу...
— Помолчи хотя бы пять минут.
— Хорошо, — повисла неловкая пауза.
В тишине было слышно только мерное дыхание Ямамото и тиканье настенных часов. Хаято думал, что, несмотря на все его старания, достижения Десятого в алгебре были не слишком высокими, хотя он был уверен, что они были бы намного лучше, если бы Реборн не выматывал Тсуну своими жесткими тренировками. С другой стороны, это для Десятого важнее, чем успехи в математике.
Внезапно дверь в комнату распахнулась, и на пороге возник воинственно настроенный Ламбо. С воплем: «Сейчас я расквитаюсь с тобой за все, Глопудера», — он достал базуку и побежал к ним, но споткнулся о ковер. Базука выскочила из рук, а Ламбо проехался носом по полу, в конечном итоге затормозив об ножку стола. Через мгновение розовый дым окутал комнату, и перед удивленным Ямамото возник взрослый Гокудера.
***
Ямамото не сразу понял, что именно произошло, поскольку его мысли витали далеко от алгебры и от этой комнаты. Он думал о предстоящих соревнованиях и совсем немного — о Гокудере, поэтому, когда сквозь рассеявшийся дым он разглядел силуэт взрослого Хаято, то не мог поначалу вымолвить ни слова.
Гокудера чихнул, потер глаза и нервно огляделся. Такеши с интересом рассматривал его, — намного ли изменится Хаято за десять лет? Особых отличий он не нашел, разве что ростом Гокудера стал выше, а черты лица заострились. Но больше всего Ямамото поразили его глаза: когда он повернулся и увидел Такеши, в них мелькнула растерянность, почти мгновенно сменившаяся глухой печалью — словно легкая туманная дымка заволокла его взгляд.
— Черт, — пробормотал он, автоматически вынимая из кармана пачку сигарет.
Он снова начал курить, — отметил про себя Ямамото.
— Гокудера... — начал он и осекся под тяжелым взглядом.
— Где Десятый? — спросил Хаято, прикуривая.
— Пошел на кухню за чаем.
— Это хорошо, — сказал он сам себе и рассеянно перевернул пару страниц лежавшей перед ним тетради. — Готовитесь к контрольной.
— Ну, да, — неуверенно улыбнулся Ямамото, — а Ламбо опять начудил, ты же его знаешь.
Гокудера кивнул.
Что-то было здесь не так, и Такеши ощущал это внутренним чутьем, но не мог понять, что именно его беспокоит. Взрослый Гокудера не был похож на уверенного, успешного, короче, на такого, каким, по мнению Ямамото, он должен был быть. Не было в нем той решимости и здоровой злости, к которым привык Такеши.
— Как там дела? — непринужденно спросил он, но Хаято даже не посмотрел на него. — Или хотя бы скажи, по твоему мнению, в будущем я такой же бейсбольный придурок?
Гокудера еле заметно вздрогнул и положил руку себе на грудь, словно пытаясь прощупать что-то сквозь легкую кожаную куртку. Потом зажмурил глаза, помотал головой, будто отгоняя неприятные воспоминания, и взглянул на Ямамото.
— Возможно, это мой шанс, — тихо сказал он и потянулся к внутреннему карману.
Достав оттуда какую-то тетрадь в кожаном переплете, протянул ее Такеши.
— Ты должен постараться все изменить.
— Изменить что? — изумленно спросил Ямамото, принимая тетрадку.
— Нет времени объяснять. Обещай мне одно: ты ничего не расскажешь Десятому.
— Что ты...
— Обещай! — Гокудера вцепился в воротник его рубашки и притянул Такеши к себе.
В этот момент он снова стал похож на того Хаято, которого Ямамото хорошо знал.
— Обещаю, но... — он не успел договорить, раздался хлопок.
— Какого черта? — сразу заорал Гокудера, разгоняя дым руками. — Где эта тупая корова? Я ее убью, клянусь!
— Гокудера-кун! Что… Э-э-э… У вас все нормально? — вошел Тсуна с подносом.
— Все в порядке, — ответил Такеши, — просто к нам забегал Ламбо.
Он настойчиво тянул Хаято вниз, заставляя его сесть обратно.
— А-а-а, понятно. Извините, я так долго провозился с чаем.
— И совсем недолго, — сказал Гокудера, наконец-то усаживаясь. — Сейчас быстренько попьем и продолжим.
— Да, конечно, — обреченно вздохнул Тсуна.
В тот момент, когда он зашел в комнату, Ямамото сунул тетрадь под сумку, чтобы потом незаметно положить ее внутрь вместе с другими. Слова взрослого Хаято очень взволновали его, безумно хотелось узнать, что же было там написано, но приходилось ждать. Даже когда они поздно вечером возвращались по домам, Такеши не пытался разговорить Гокудеру, как обычно, тетрадь жгла бок сквозь сумку и одежду — так не терпелось ее открыть. Пожелав отцу спокойной ночи, Ямамото сразу отправился в свою комнату.
***
Хаято не любил свой день рождения, потому что много лет назад практически сразу после него умерла мама. С годами воспоминания о ней становились все более зыбкими, полупрозрачными, но всегда приносили с собой горечь и боль. И хотя Бьянки отдала ему письма, из которых Хаято понял, что отец не был виноват в смерти Лавины, отношение к нему не намного изменилось. Он уже не ненавидел отца, как раньше, но по-прежнему не испытывал сыновьей привязанности и любви.
Это не означало, что отец был для него совершенно чужим человеком. Когда Вонгола перебралась в Италию, Гокудера несколько раз встречался с ним — он увидел перед собой пожилого, уже довольно уставшего от жизни человека с благородной сединой на висках и цепким, колючим взглядом. Отец заметно постарел за эти годы, но глаза остались прежними, какими их помнил Хаято.
Утро двадцатилетия Гокудеры началось с телефонного звонка Шамала.
— Хаято, ты должен срочно приехать в семейный особняк, — сказал он и отключился.
Его голос был спокойным, но Хаято сразу почуял неладное. Возможно, у отца случился приступ, в последнее время он жаловался на сердце, говорил Шамал, или у семьи возникли неприятности, или... Вариантов было великое множество, гадать бесполезно, поэтому Гокудера быстро собрался и отправился в резиденцию.
У ворот его встретил Шамал.
— Ты звонил Бьянки? — спросил Хаято, выходя из машины.
— Да, она сейчас в Европе, прилетит сегодня вечером.
Гокудера кивнул и направился в сторону дома.
— Что случилось? Я так понимаю, что-то серьезное, раз ты вытащил меня из постели в такую рань.
— Хаято, постой, — Шамал схватил его за рукав и остановился. — Прежде чем мы зайдем, я должен тебе кое-что сказать.
— Давай без патетики, — поморщился Гокудера, — чего я еще не знаю?
— Синьор Гокудера! — на крыльцо вышел старший управляющий поместья. — Вы уже здесь!
Выражение его лица было скорбным и взволнованным, он старательно прятал глаза и теребил край форменной куртки.
— Да какого черта? Вы можете сказать прямо, что произошло, или...
— Твоего отца убили, — сказал Шамал.
— То есть как уб...
Хаято запнулся. Услышанное не укладывалось в голове.
Конечно, его семья не была настолько влиятельной, как Вонгола или Каваллоне, но она никогда не была слабой. По той же причине он не видел смысла в ее уничтожении. Собственно мафиозными делами он не занимался довольно давно, полностью перейдя на легальный бизнес. Кому он мог перейти дорогу?
— До этого были покушения? Несчастные случаи? — спросил Гокудера.
— В том-то и дело, что нет, — из дверей вышел мужчина в форме.
Хаято насторожился: участие полиции было крайне нежелательным.
— Здравствуйте, синьор Гокудера, — продолжал офицер. — Нет-нет, не смотрите на меня так, хоть я и в форме официального представителя властей, здесь я не на службе. Я долгое время работал с вашим отцом, он доверял мне.
— Он сообщил мне о случившемся, — сказал Шамал.
— Вот как, — пробормотал Хаято, — доверял, значит.
— Давайте зайдем в дом, не будем же мы разговаривать на пороге.
Они вошли в особняк, и Гокудера сразу направился в малую гостиную. Кабинет отца был более подходящим для подобного рода разговоров, но вряд ли Хаято смог бы сейчас там находиться.
— Я принесу кофе, — сказал управляющий и удалился. — Можете свободно разговаривать, кроме нас в доме никого нет, я отпустил всю прислугу.
— Я проверил дом на предмет прослушки, вроде бы тоже ничего, — кивнул полицейский.
— Я хочу знать, как все произошло, любые подробности. Но прежде представьтесь и объясните, как именно вы были связаны с моим отцом.
— Это долгая история, уважаемый доктор Шамал может потом...
— У меня есть время, и я хочу услышать это от вас, — сказал Гокудера, устраиваясь в высоком кресле. — Кстати, у вас не найдется закурить?
***
Вот уже неделю Ямамото не находил себе места. Когда он узнал об убийстве отца Гокудеры, то сразу же приехал в Италию, не предупредив об этом никого, кроме Тсуны. Тот заметно переживал, даже по телефону было слышно, как трудно ему говорить о случившемся. Такеши прекрасно представлял выражение его лица: немного растерянное, взволнованное; как он ерошит свои торчащие во все стороны волосы, которым не помогала ни одна укладка, и стискивает трубку, пытаясь унять дрожь в пальцах.
После разговора Ямамото тут же заказал билет на самолет, сказал отцу об отъезде и побросал самые необходимые вещи в спортивную сумку. На Сицилию он прилетел в день похорон и с трапа сразу отправился на кладбище.
Тяжелое осеннее солнце нависало над кронами редких деревьев, в черном костюме и застегнутой на все пуговицы рубашке было нечем дышать. Но гораздо хуже было ощущение безысходности и беспомощности, ведь Ямамото даже понятия не имел о том, что отца Гокудеры должны убить.
Последние несколько лет Такеши жил с чувством, что он ничего не сможет предотвратить, как бы ни старался. Он до сих пор ощущал липкий страх, который охватил его, когда он в первый раз открыл тетрадь Хаято. Чем дальше он читал, тем страшнее ему становилось. Такеши долго не мог поверить в написанное, по много раз перечитывал одни и те же куски, закрывал глаза и пытался представить то, о чем рассказывал Гокудера в своем дневнике. Получалось плохо, потому что разум Ямамото просто отказывался это принимать.
Кое-что было написано шифром, который придумал сам Хаято, и Такеши, как ни пытался, так и не смог его разгадать. Что скрывалось за этими таинственными значками, он даже предположить не мог, но ему хватало и того, что было написано нормальным языком. Ради этого дневника он выучил итальянский, потому что почти половина записей была сделана на родном языке Гокудеры. Со временем он понял, что все, касающееся Вонголы, написано на японском языке, а все, что касается лично Гокудеры – на итальянском.
О смерти отца Хаято то ли вообще не писал, то ли эти записи были зашифрованы, но после звонка Тсуны прояснилось многое, что Ямамото до сих пор не мог понять.
Пока он шел по гравиевой дорожке вдоль мраморных и гранитных надгробий, перед глазами то и дело всплывали знакомые строчки. Сердце билось пойманной в силки птицей, Такеши вытер рукавом взмокший лоб и перехватил в другую руку небольшой букет белых хризантем. Он подошел к похоронной группе и кивнул заметившему его Рехею, знаком показывая, что не надо никого оповещать о его приходе.
Гокудера выглядел спокойным настолько, что у Ямамото по спине побежали мурашки. Ни единой эмоции на лице, взгляд был отсутствующим, словно он смотрел сквозь предметы и людей и не видел их. Хаято вертел в пальцах незажженную сигарету, ему, наверное, очень хотелось закурить, но он не позволял себе. Рядом стояла Бьянки, опираясь на Киоко и пряча за темными очками опухшие от слез глаза. Тсуна, который стоял по другую руку от Хаято, иногда поглядывал на своего заместителя, и в его глазах читалось откровенное волнение. Народу было немного, Ямамото обратил внимание на мужчину, стоявшего в отдалении. Он был явно не из семьи, но по тому, каким взглядом этот человек пробегал по лицам присутствующих и осматривался, Такеши догадывался, что он имеет какое-то отношение к отцу Гокудеры.
Гокудера бросил первую горсть земли на крышку гроба и тут же направился к ближайшему дереву, закурил. Ямамото подошел к нему.
— Сочувствую твоей утрате, — что еще говорят в подобных случаях?
Хаято взглянул на него как на пустое место.
— Стоило тащиться сюда, чтобы это сказать.
— Стоило, потому что мы по-прежнему друзья, что бы ты там себе ни думал. Но это не подходящее место для выяснения отношений, да и тебе сейчас не до этого.
— Мне плевать, — Гокудера бросил окурок на землю и затушил носком ботинка. — Никогда не думал, что старик будет настолько глуп, чтобы так просто сдохнуть. Значит, туда ему и дорога.
— Гокудера! Как ты...
— Мне все равно, ясно? Я жил без него и проживу дальше, нет никакой разницы, жив он или мертв. Если ты приехал выразить свои соболезнования, скажи это лучше Бьянки. И передай Десятому, что я ухожу.
Ямамото смотрел ему вслед и думал, что это тот самый переломный момент, когда обратно ничего не вернуть. Бомба заложена, часовой механизм запущен, и палец привычно лег на кнопку взрывателя. Осталось дождаться нужного часа.
— Думаешь, он будет в порядке? — Тсуна тихо подошел сзади и положил руку на плечо Такеши. — Я очень волнуюсь за него.
— Не знаю, — честно ответил Ямамото. — Но я сделаю все, чтобы помочь ему.
— Я уверен в этом. Мы все будем стараться, вопрос в том...
— Нужно ли это Гокудере, — закончил Такеши.
Какой провод ты выберешь, Ямамото? Красный или синий?
***
В резиденции было тихо, лишь старые напольные часы в холле наполняли дом еле слышным стуком маятника.
— Что удалось узнать? — устало спросил Гокудера, отставляя пустую чашку.
— Немного. Я уже проверил почти всех, с кем вел дела ваш отец: партнеров, посредников, даже бывших врагов. Ни одной зацепки.
— Получается, убийство отца никому не было выгодно?
— Да, я не могу найти ни одной причины.
— Узнаем мотив — узнаем убийцу.
— А ты не думал, что целью мог быть не твой отец? — спросил Шамал, молчавший все это время.
— Что ты имеешь в виду?
— Если его смерть никому не принесла выгоды, она могла быть лишь средством влияния. Например, на тебя.
— Тебе прекрасно известно о наших с ним взаимоотношениях.
— Мне — да, но не всем. И, кстати, ты ведь понимаешь, что ты его единственный наследник?
— Об этом я даже говорить не хочу. Мое место возле Десятого, моя семья — Вонгола.
— И кто, по-твоему, должен возглавить семью? Бьянки?
— Да хоть бы и она, меня это не интересует.
— Хаято...
— Нет! И если ты еще раз заговоришь об этом...
— Тебе действительно все равно, что станет с делами отца? С его именем?
— У меня давно другое имя, и, знаешь, тут дело даже не в том, что я не хочу иметь с ним ничего общего. Я давно простил его, если ты об этом. Мое место в Вонголе, вот и все. И давай больше...
Его прервал телефонный звонок.
— Слушаю. Что?! — Хаято вскочил с места и пошел к выходу. — Сейчас буду.
Гокудера убрал телефон и обернулся через плечо к Шамалу.
— Бьянки ранили, она в больнице.
— Что произошло?
— Я с вами, — сказал полицейский.
Хаято смерил его внимательным взглядом, но ничего не сказал и, сойдя с крыльца, направился к своей машине.
Он ненавидел больницы. Длинные коридоры, мертвенный бледно-голубой свет настенных ламп под потолком, блестящие полы и бесконечные ряды палат. Запах лекарств и стерилизованного белья, звяканье инструментов. Белые халаты, виноватые улыбки медсестер и напускная важность врачей бесили Гокудеру. Слишком часто ему приходилось посещать эти заведения в качестве пациента или посетителя; видеть людей в коме, без сознания, с переломанными костями, с огнестрельными ранами; слышать шаблонные соболезнования, от которых появлялась оскомина на зубах.
Но сейчас ему было плевать на все это.
Ранение Бьянки оказалось, к счастью, не слишком серьезным, и через несколько недель ее уже могли выписать. Гокудера сразу предложил перевезти сестру в особняк Вонголы, но врачи запретили транспортировать больную.
— Тогда я выставлю охрану у палаты, вся еда будет проверяться, никаких посетителей, кроме тех, кого я назову. Дайте мне имя лечащего врача и составьте список персонала.
— Но, синьор, сначала это надо согласовывать с начальством.
— Я договорюсь, — ответил Хаято тоном, не терпящим возражений.
Когда приехали Киоко и Хару, Гокудера оставил Бьянки на них.
— Мне кажется, теория Шамала подтверждается, — сказал полицейский, когда они вышли из больницы.
— Я сам разберусь с этим, — Хаято распечатал пачку и щелчком выбил сигарету.
— Не нравится мне эта идея, — пробормотал Шамал.
Он переглянулся с полицейским, но тот лишь пожал плечами: запретить что-либо Гокудере было невозможно, особенно теперь, когда пострадала его сестра.
— Надеюсь, он будет благоразумным.
— А вот я бы на это не слишком рассчитывал, — мрачно отозвался Шамал, глядя, как автомобиль Хаято, сорвавшись с места, исчезает за поворотом.
***
Первые признаки того, что Гокудера начал меняться, Ямамото заметил после покушения на Бьянки. Даже если смерть отца не сильно повлияла на него, хотя Такеши был уверен, что Хаято переживает куда больше, чем хочет это показать, то ранение сестры — совершенно другое дело.
— Я в порядке, — неизменно отвечал Гокудера, и Ямамото знал, что он врет.
Хаято всегда был плохим актером. Даже когда он пытался не показать своих чувств, они сквозили в его взгляде, мимике, в еле уловимых движениях — за годы их дружбы Такеши неплохо выучил азбуку под названием «Гокудера Хаято». Это не раз помогало ему, когда они сражались плечом к плечу, и когда общались в мирное время. Благодаря этому он научился лучше понимать Гокудеру, знал, когда тот раздражается и злится по-настоящему, а когда — для видимости, по привычке. Понимал, что за нарочитой грубостью скрывается совсем другое: сомнения, неуверенность, боязнь слишком сблизиться, стать зависимым. Хаято очень хотел быть нужным и незаменимым для Тсуны и Вонголы, но при этом старательно делал вид, что не нуждается ни в друзьях, ни в поддержке. Ямамото лишь усмехался, потому что понимал: это улица с двусторонним движением, и Гокудера не сможет остаться настолько независимым, насколько ему бы того хотелось.
— Я сам разберусь, — говорил он, и Такеши понимал, что он просто не хочет обременять никого своими проблемами.
Хаято не горел желанием заниматься делами своей семьи, но Бьянки еще не оправилась после ранения, и он не мог пустить все на самотек. По крайней мере, до тех пор, пока не выздоровеет сестра. Она была намного более осведомленной о внутрисемейных делах, и Гокудера сразу сказал, что оставляет решение всех вопросов на нее. У него слишком много обязанностей в Вонголе, и брать на себя ответственность за практически чужих ему людей он не собирался.
— Что-нибудь узнал? — спросил Ямамото как-то вечером, когда они столкнулись в библиотеке особняка Вонголы.
Все уже разошлись по комнатам, Тсуна работал у себя в кабинете, Такеши было скучно, и он решил найти какую-нибудь книгу, чтобы почитать перед сном. Гокудера явно не ожидал встретить его здесь, да еще в такой час.
— Никогда бы не подумал, что ты читаешь книги, — усмехнулся Хаято.
— Может, потому, что у тебя никогда не возникало желания узнать о других чуть больше, — спокойно ответил Такеши. — Выпьешь?
— Валяй, — махнул тот рукой, — что ты там пьешь...
— Ты не любишь коньяк, — улыбнулся Ямамото.
Гокудера как-то странно на него посмотрел, хотел что-то сказать, но потом передумал.
— Верно, — сказал он после секундного размышления, — тогда бурбон.
Такеши плеснул в тяжелый стакан янтарную жидкость, кинул пару кубиков льда и передал Хаято.
— Ты слишком много работаешь, Гокудера.
— Да уж, в отличие от тебя, идиота, я впахиваю ради семьи.
— Зачем же так? — Ямамото сделал вид, что обиделся. — К тому же откуда ты можешь знать, чем я занимаюсь в Японии?
— Ну, ты же знаешь, чем я занимаюсь здесь. Ты даже помнишь, что я не пью коньяк, хотя интересы имеют свойство меняться со временем.
— Ты сейчас о коньяке? — Такеши посмотрел на него в упор.
— И о нем тоже, — Гокудера выдержал его взгляд и спокойно закурил, пододвинув к себе пепельницу.
— Ответь мне, почему с тобой так сложно, а?
— Может, потому, что в мои обязанности не входить облегчать тебе жизнь, — передразнил его Хаято.
— Ты не меняешься, да, Гокудера? — засмеялся Ямамото. — Но зато с тобой не соскучишься.
Хаято фыркнул, показывая, что ему абсолютно плевать, что о нем думает надоедливый придурок.
— До сих пор не можешь простить меня за то, что я не поехал тогда с вами?
— С чего ты взял, что меня это когда-нибудь волновало? — равнодушно спросил Гокудера, но Такеши видел, как напряглись его плечи, а пальцы сжались в кулак.
— Я не собираюсь оправдываться, я сделал то, что считал нужным. Точно так же, как и сейчас, когда приехал сюда, нравится тебе это или нет.
— Да плевать мне на то, что ты там считаешь. Здесь ты или там, для меня не имеет значения, — Хаято затушил окурок и поднялся на ноги.
— То же самое ты сказал о своем отце.
— Не лезь туда, куда не просят.
— Эй, а в библиотеку-то ты зачем приходил?
— Не твое дело! — пальцы замерли на ручке двери.
— Знаешь, Гокудера, — Ямамото в три шага нагнал его и положил ладонь на створку, удерживая дверь, — ты можешь злиться на меня сколько хочешь, можешь ненавидеть, считать кем угодно, но для меня ты всегда будешь другом. Я буду защищать тебя даже ценой собственной жизни. Буду защищать от тебя самого, если потребуется. И я хочу, чтобы ты хорошенько запомнил мои слова.
Перед его глазами был затылок Хаято, и Такеши практически упирался губами ему в шею, обдавая ее теплым дыханием, отчего короткие волоски топорщились, и хотелось провести по ним пальцами, погладить, как взъерошенного кота. Ямамото почти прижимался к его спине, чувствуя жар тела через одежду, и готов был поспорить, что каждая мышца тела Гокудеры сейчас напряжена. Он был словно натянутая до упора пружина, готовая распрямиться в любой момент.
Такеши ожидал какой угодно реакции, вплоть до того, что Хаято ударит его, но как только он убрал руку от двери, тот рывком открыл ее и выскочил в коридор.
Ямамото закрыл дверь и уперся горящим лбом в прохладное дерево. Он и сам не мог толком объяснить, что на него нашло, но знал точно — он не жалеет ни о едином сказанном слове.
***
Гокудера натянул капюшон на голову, хотя вряд ли его кто-то узнает в этом городе. В серо-лиловых сумерках зажглись первые уличные фонари, в воздухе висела мелкая водяная пыль — с моря дул резкий пронизывающий до костей ветер, предупреждая о надвигающейся буре. Хаято прошел по узким улочкам старого города в квартал, в который по вечерам приличные граждане предпочитали не соваться, и зашел в один из многочисленных баров. За угловым столиком в тени, куда не попадал скудный свет закопченных пыльных люстр, его ждал старый знакомый.
— Ты заставил принца ждать, — недовольный капризный голос Хаято узнал бы из тысячи.
— Это ты пришел раньше, — возразил Гокудера, усаживаясь напротив. — Есть что-нибудь?
— Думаешь, я проделал этот путь, чтобы полюбоваться на твою рожу? — Бельфегор взял с соседнего стула небольшой конверт и передал под столом.
— Удивлен, что ты вообще согласился, — признался Хаято, пряча его в карман.
— Будем считать это налаживанием связей, — мерзко хихикнул вариец, и от его улыбки мороз пробежал по коже.
— Конечно, я и не рассчитывал, что ты будешь заниматься этим по доброте душевной, — в тон ему ответил Гокудера.
— А почему ты не подключил к делу своих верных друзей? — поинтересовался Бельфегор.
— Ты сам-то как думаешь?
— Да я просто так спросил, ваши дела меня не касаются. В любом случае, теперь ты мне должен.
— Не думаю, что ты попросишь меня ограбить Ватикан, а все остальное... И естественно, я не сделаю ничего, что могло бы навредить семье, надеюсь, ты это понимаешь.
— Да-да, Вонгола и все такое, я в курсе. Ладно, осьминожка, бывай, — Бельфегор легко вскочил на ноги и направился в сторону выхода.
Гокудера подождал минут пять, незаметно рассматривая посетителей, и вышел в сгущавшуюся тьму. В маленьком номере частной гостиницы он дрожащими от нетерпения руками разорвал конверт и высыпал его содержимое на постель. Фотографии, чеки, расписки — все это он внимательно рассматривал, пока не наткнулся на один снимок, сделанный, судя по дате, полгода назад.
— Сволочь, — выплюнул Хаято и бросил его на пол.
Кто бы мог подумать, что человек, столько лет преданный его отцу и семье, способен на предательство. Не имеет значения, что заставило его пойти на этот шаг, но предателей в мафии не прощают. Гокудера почувствовал, как кровь шумит в ушах, гнев разгонял адреналин по сосудам, заставляя бешено биться и без того загнанное сердце, рука сама потянулась к пистолету, лежавшему рядом на покрывале. Если бы это был человек со стороны, он бы, ни минуты не раздумывая, рассказал об этом Десятому, но внутренние разборки семьи не должны выходить за ее пределы.
Перед тем, как умереть, предатель расскажет все, что знает, или Гокудера не правая рука Десятого босса самой влиятельной семьи.
Управляющий действительно рассказал все: и почему пошел на предательство, и каким образом было организовано убийство, и кто за этим стоит, но самое главное — зачем это было нужно. Похоже, он искренне раскаивался, но муки его совести не могли удержать Хаято от того, чтобы не пустить пулю ему в лоб.
Он поклялся найти каждого ублюдка и расправиться с ними собственными руками.
Если истинной целью было оказать влияние на Гокудеру, подорвать его психическое состояние, деморализовать и подставить тем самым под удар Десятого, то надо сказать, план почти удался. Почти, потому что на первом месте для него всегда была Вонгола. А еще они допустили большую ошибку, совершив покушение на Бьянки, — это лишь разозлило Хаято.
Организатором убийства выступал относительно новый клан, который образовался чуть больше года назад после слияния двух ослабленных разборками семей, объединившихся под фамилией Монтанелли. Из материалов, которые достал Бельфегор, Гокудера многое узнал об этом альянсе. К власти пришли молодые и дерзкие мафиози, которые с презрением относились к старым законам и не желали признавать авторитет уважаемых кланов. Такие семьи, как Вонгола, стояли им поперек горла, потому что Монтанелли не могли развернуть свою деятельность в полной мере на чужой территории, особенно на Сицилии. Полагая, что отец Гокудеры не имеет прямых наследников по мужской линии, они предложили ему объединиться, пообещав, что после его смерти семья будет процветать и дальше. Тот, естественно, отказался, тогда они начали искать к нему подход, в результате вышли на управляющего, у которого была большая семья и двое внуков. Угрозами добились от него сотрудничества: почему такой опытный человек предпочел связаться, по сути, с бандитами и не обратился за помощью к его отцу, Хаято не понимал. Но допускал, что страх за близких может туманить разум, что никак не оправдывало его поступки в глазах Гокудеры. От управляющего Монтанелли узнали, что Хаято приходится его боссу родным сыном, и решили убить двух зайцев одним выстрелом. Со временем прибрать к рукам легальный бизнес старика и показать Вонголе, что они тоже имеют власть в этом мире.
Гокудера всю ночь перечитывал документы и рассматривал фотографии, а под утро сжег бумаги и лег спать с четким планом в голове.
***
Пока действия Гокудеры почти в точности совпадали с его записями в дневнике. Первая датировалась тринадцатым ноября две тысячи десятого года, и за прошедшую пару лет Ямамото без труда удавалось наблюдать за Хаято издали. Это было похоже на своеобразную опеку, правда, Гокудера совсем не нуждался в ней. В то время, когда он выслеживал убийц отца, он провел жесткую зачистку среди ближайшего окружения Вонголы. Проверил всех работников, вплоть до садовников и водителей, привозивших продукты на кухню. В громадном стальном сейфе его кабинета хранился архив на каждого, кто был хоть как-то связан с семьей. Хаято стремился контролировать все и всех. Многие считали его параноиком, но боялись произносить это вслух. Тсуна время от времени пытался намекнуть ему, чтобы он полегче завинчивал гайки, но Гокудера был непреклонен. Охрана особняка усилилась вдвое, в ворота резиденции можно было пройти только по предварительному соглашению, никаких чужаков в поместье.
— Это невозможно, Ямамото, — пожаловался Тсуна, закрывая лицо руками. — Он будто с ума сошел. И никто не может повлиять на него, — он грустно усмехнулся. — Даже я.
— Я его понимаю, — сказал Ямамото.
— Я тоже! Но чувствую себя в этом доме почти как в тюрьме. Если мы куда-нибудь едем, с нами такой конвой, будто я опасный преступник, а не свободный гражданин.
— Что ты предлагаешь? Переубедить его практически нереально. Пока он считает, что все эти меры оправданы, мы ничего не сможем сделать. Хотя ты всегда можешь ему приказать.
— Я не хочу приказывать, он мой друг, а в ответ на все мои просьбы он начинает говорить о безопасности и... ну, ты знаешь, что я рассказываю!
Такеши кивнул, задумчиво вертя в руках статуэтку, взятую со стола Тсуны.
— Поговори с ним.
— Он меня всегда так внимательно слушает, — хмыкнул Ямамото.
— Иногда мне кажется, что только тебя он по-настоящему и слушает, как друга, я имею в виду.
— С чего ты взял? — удивление Такеши было неподдельным.
— Знаешь, когда мы перебрались в Италию, он очень переживал, что ты не поехал с нами.
— Переживал? Да он разозлился, как черт, и до сих пор злится.
— Как будто ты его не знаешь, — укоризненно покачал головой Тсуна. — Два года большой срок, когда ты вернулся, он был рад.
— Еще скажи, что он скучал, — улыбнулся Ямамото.
— Может, и так. Я не знаю, что между вами происходит сейчас, но, несмотря на все разногласия, вы навсегда останетесь друзьями. Я не могу представить свою жизнь без вас обоих. Вы как две части паззла, которые идеально друг другу подходят, но почему-то всегда поворачиваются не теми сторонами. А я все жду, когда же вы, наконец, совпадете.
— Ого, Тсуна, я и не знал, что ты поэт!
— Очень смешно, — улыбнулся Тсуна, — я просто сказал то, что думаю.
— Я тебя понял. Ладно, попробую с ним поговорить, но не думаю, что это поможет.
Разговор с Гокудерой состоялся намного позже, чем предполагал Ямамото.
В Амстердаме стеной лил дождь. Такеши прилетел сюда следом за Гокудерой — в дневнике было написано, что Хаято выследил наемного убийцу, нанятого какой-то из враждебно настроенных к Вонголе семей.
Гокудера не остановился на мести за смерть отца и покушение на Бьянки, он задался целью вычислить всех реальных и потенциальных врагов семьи, чтобы не допустить повторения того, что произошло с его собственной. Хаято по-прежнему был одержим идеей безопасности и, видимо, считал своим долгом предупредить вероятную атаку заранее. Каждый раз при встрече с Ямамото он косвенно давал понять, что прекрасно помнит о словах Такеши, но они по-прежнему не имеют для него никакого значения.
Иногда Ямамото думал, что Гокудера действительно сошел с ума, и эти мысли причиняли ему почти физическую боль. Он разубеждал себя, не желая принимать такую реальность. Безнадежность была слишком тяжелым чувством, Такеши не хотел, чтобы Хаято превратился в одинокого и отчаявшегося человека из будущего, которого он видел пять лет назад. Но все, что он мог — это наблюдать. Если бы Ямамото решился поговорить с Гокудерой напрямую, тот, вероятнее всего, даже слушать бы не стал. Тсуне он тоже не мог ничего рассказать, потому что дал обещание, которое связывало его по рукам и ногам, хотя не раз был близок к тому, чтобы его нарушить.
Стоя под проливным дождем в глухом дворе, Такеши ждал, когда Хаято выйдет из здания, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Наверное, он тоже был одержим. Одержим Гокудерой и его сумасшествием, его слепой яростью, заставляющей убивать раз за разом. Одержим заботой о нем, потому что для него жизнь Хаято была гораздо важнее жизней всех тех, кто умирал от его руки. Ямамото обещал всегда быть рядом и не нарушит это обещание, что бы ни случилось.
— И долго ты собираешься таскаться за мной? — хриплый голос за спиной вывел Ямамото из задумчивости.
Такеши быстро обернулся, инстинктивно выставляя перед собой меч, и увидел Гокудеру, стоявшего в трех шагах от него, под аркой.
— Сколько потребуется, — он опустил оружие, внимательно разглядывая друга.
Хаято был в полном порядке, не ранен и, похоже, очень зол.
— Честно говоря, я думал, тебе надоест, но ты оказался слишком упрямым.
— Как будто ты не знал, — усмехнулся Ямамото, делая к нему шаг.
— Не подходи, — предупредил Гокудера, сунув руку в карман куртки.
— Я много раз хотел поговорить с тобой, но не смог подобрать подходящего момента.
— Для разговора с тобой любой момент будет неподходящим.
— Вообще-то, поговорить с тобой меня просил Тсуна, — Такеши решил использовать козырь, зная, как Десятый важен для Хаято.
— Он… — вопрос повис в воздухе, Гокудера достал сигареты и прикурил, ожидая ответа.
— Нет, он ничего не знает. Но Тсуна очень беспокоится за тебя, неужели ты этого не понимаешь? Не как за своего заместителя, а как за друга.
— Пойдем, — Хаято развернулся и направился в сторону оживленной улицы.
Ямамото убрал катану и пошел следом за ним. Гокудера привел его к маленькой гостинице в обычном жилом квартале города. В номере помещались только кровать, шкаф и небольшой столик у окна с деревянным стулом перед ним.
— Я выслушаю тебя, раз уж ты потратил столько времени, но это ничего не значит. Это всего лишь разговор.
Такеши кивнул и прошел вглубь тесной комнаты к стулу, Хаято устроился на кровати, поставил рядом пепельницу и выложил из куртки пистолет.
— Ты собираешься стрелять в меня? — поинтересовался Ямамото.
— Ты идиот, хотя эта мысль не лишена смысла, я смогу избавится от твоей назойливости.
— Зачем ты пытаешься казаться хуже, чем ты есть, Гокудера? Зачем строишь из себя одиночку, которому никто не нужен? Почему, несмотря на то, сколько мы пережили вместе, ты по-прежнему стараешься делать вид, что у тебя нет друзей? Ведь это не так, и я знаю об этом. Ты можешь называть меня идиотом хоть по сто раз в день, но ты давно так не думаешь. Почему ты не рассказал, в конце концов, правду о своем отце и о его смерти, хотя бы Тсуне! Ладно, ты все равно не ответишь или скажешь, что это не мое дело, что ты такой, какой есть, и что ты там еще очень любишь говорить? Я не прошу тебя исповедоваться, но прошу хотя бы подумать о том, что своими поступками ты причиняешь боль людям, которые тебя любят. Или ты считаешь, что все вокруг слепые? Что они не видят, как ты загоняешь себя? И не смей оправдываться, что это все ради семьи. Ты причиняешь боль Тсуне, и мне, и всем, кто тебя окружает. Я знаю, что на самом деле ты не такой.
— Правда в том, что на самом деле я именно такой, — прервал его Гокудера. — Когда я стал частью Вонголы, я подумал, что могу измениться, что получил выигрышный билет, сорвал джек-пот и начну все сначала. Я действительно в это верил.
Он прикрыл глаза, слово что-то вспоминая.
— Если бы не смерть твоего отца и не Бьянки…
— Случилось бы что-нибудь другое, поверь, — усмехнулся Хаято. — Я не испытываю отвращения к людям или что-то подобное, просто я такой… жестокий? Не знаю. Ты говоришь про дружбу, и я согласен, что вы что-то значите для меня. Ты называешь это любовью, я бы назвал это привязанностью. Но любую привязанность можно пересилить.
— А как же Тсуна?
— Десятый — это другое, но я не собираюсь обсуждать его с тобой.
— Хорошо, я тебя понял. Раз ты так считаешь, я больше не буду пытаться заговорить с тобой и уж тем более переубеждать. Но я не возьму и своих слов назад, надеюсь, ты их хорошо помнишь. И когда ты поскользнешься, я буду рядом, чтобы поддержать тебя.
Ямамото поднялся со стула и пошел к выходу из комнаты, даже не надеясь на то, что он еще что-то услышит от Гокудеры.
— Если я когда-нибудь поскользнусь, я сделаю так, чтобы в этот момент рядом со мной никого не было.
— Посмотрим, — Такеши вышел за дверь и услышал щелчок взведенного курка.
Наверное, Хаято с удовольствием выстрелил бы ему в голову, чтобы избавится от назойливости Ямамото, или как он там сказал, но почему-то не стал этого делать.
Один из проводов оказался перерезан, только какой из них — красный или синий?
***
После разговора в Амстердаме Гокудера окончательно запутался. Все, что сказал Ямамото, было правдой и неправдой одновременно. Все, что сказал ему Хаято — тоже. Он чувствовал себя шизофреником в период обострения, еще немного, и ему потребуется не дружеская поддержка, а хороший психиатр и место в клинике. Он никогда не считал себя непогрешимым и знал, что совершил много ошибок в жизни, но сейчас Гокудера боялся совершить самую непоправимую. Если он сделает неправильный выбор, то лишится всего, в том числе самого главного — доверия Десятого. Вонгола была смыслом его жизни, и неужели Ямамото был прав в том, что он, Хаято, поставил свои собственные приоритеты выше Семьи? Ведь все, что он пытался сделать, это оградить ее от опасности, предупредить удар, защитить. А, по словам Такеши, выходило, что вместо этого он отдалялся от нее все дальше и дальше. Хаято привык к тому, что ему причиняли боль, он привык причинять боль другим, но скорее умер бы, чем причинил боль Десятому.
Заставлять его волноваться за Гокудеру — это позор.
И можно ли назвать то, что он чувствует по отношению к этим людям, любовью?
Что будет, если он на самом деле потеряет их?
Так ли ему безразлично, что думает о нем Ямамото?
Хаято так много думал об этом, что у него начинала болеть голова. Если до этого он спал мало, то теперь его мучила бессонница. Не помогало ни спиртное, ни снотворное. Он на какое-то время прекратил поездки, целиком и полностью занялся делами Вонголы, пытаясь разобраться в себе, в своих чувствах и в отношении к тем, кто любил его, как утверждал Ямамото.
Как люди выражают любовь? Как они понимают, что вообще любят?
Гокудера ощущал себя ребенком, открывающим новый, не известный ему до сих пор мир.
Он никогда не умел выражать свои чувства так, как это делают другие. Его забота была больше похожа на давление, а выражать симпатии было для него дико и непривычно.
Настоящее
В дневнике было сказано, что Гокудера недавно получил сведения о группе наемных убийц, специализирующихся на заказах для мафии, чем-то похожей на Варию. Он никогда не упоминал в записях свои источники информации или конкретных имен, что было с его стороны очень благоразумно. Узнав о том, что один из убийц должен встретиться с заказчиком в недавно построенном торговом центре, Хаято заложил бомбу в еще не открывшемся кафетерии. Несмотря на то, что встреча была назначена в общественном месте, в эту часть центра люди заходили редко. Там только успели поставили низкие столы с удобными диванчиками и большие тропические растения в кадках, куда Гокудера и поместил бомбу. Никто из посторонних не должен был пострадать. Но вмешалась случайность: в процессе переговоров, когда до взрыва оставались считанные минуты, группа подростков решила отдохнуть за соседним столом. Ямамото, не задумываясь ни на секунду, бросился внутрь, чтобы обезвредить бомбу. Поскольку он понятия не имел, какой из проводов ведет к детонатору, не оставалось другого выхода, как забрать ее и выбежать из магазина. Ему не хватило всего нескольких секунд — бомба взорвалась у него в руках…
Жаркое марево августовского вечера дрожало в воздухе, хороший ливень был бы сейчас как нельзя кстати. Ямамото стоял на балконе особняка Вонголы в легких костюмных брюках и расстегнутой рубашке, наблюдая, как солнце опускается за верхушки деревьев. Он отпил из бокала и слегка улыбнулся: можно сказать, что сегодня его второй день рождения. Гокудера отказался от своего плана и сообщил о группировке Тсуне, убийцы находились под наблюдением людей Вонголы, никто не пострадал.
Ямамото сдержал свое обещание и никогда больше не пытался заговорить с Хаято, предоставив ему самому решать, что делать. В любом случае, Гокудера сделал бы свой выбор самостоятельно, и Такеши даже не был уверен, что их разговор как-то повлиял на него. Тем не менее…
— Привет, придурок, — Хаято зашел в комнату со стаканом в руке, в котором позвякивали кубики льда.
— Привет, — обернулся Ямамото. — Бурбон?
— Как обычно. Коньяк?
— Должно же в этом мире быть хоть что-то неизменное.
— Хорошо, что это всего лишь выпивка.
Такеши кивнул и кинул взгляд на тетрадь, лежавшую на перилах.
— Так ты готов признать, что мы друзья?
— Мы с тобой? Да никогда! — весело сказал Гокудера и отхлебнул из стакана.
— Твоя несговорчивость мне нравится, пусть остается.
— Твой абсолютно идиотский оптимизм тоже можешь оставить при себе.
— Знаешь, о чем я думаю?
— Меня должно насторожить уже то, что ты думаешь, — не удержался Хаято.
— Я думаю, что дружба — это сокровище, которое не каждому дано найти и еще труднее удержать, ведь все люди разные. А еще я думаю, что мне очень повезло с Тсуной, с Рехеем, да со всеми, и даже с тобой, Гокудера. Ты и вправду удивительный.
— А ты идиот, и я даже не знаю, как меня угораздило связаться с тобой.
— Просто паззл сошелся.
— Что? Какой паззл?
— Да так, неважно, игра такая есть.
— Ты неисправим, — Гокудера с трудом удержался, чтобы не поднести руку к лицу.
— Ага, но ты же сказал, что за это меня и любишь.
— Что?! Когда я такое говорил? Придурок…
Ямамото рассмеялся, наблюдая за тем, как стремительно краснеет Хаято, как он возмущенно размахивает руками и продолжает сыпать ругательствами на японском и итальянском вперемешку.
Все-таки хорошо, что некоторые вещи в этом мире нельзя изменить.
Такеши перестала сниться бомба в руках Гокудеры, и он больше не думал о том, красный или синий провод он должен перерезать, чтобы они оба остались живы.
@темы: авторский фик, команда Вонголы (10 поколение), задание 8: фик, джен, PG
