Название: Кнут, пряник и немного любви
Автор: Шуршунка
Бета: Ollyy
Герои (Пейринг): Гокудера/Цуна, дон Тимотео, Ямамото, Занзас и др.
Категория: слэш
Рейтинг: R
Жанр: экшен, романс, драма
Размер: приблизительно 33200 слов
Предупреждения: АУ (АУ-развилка после Конфликта Колец)
Саммари: дон Вонгола учит наследника быть настоящим боссом
Дисклаймер: всем владеет Акира Амано
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Семья превыше всего»
Ссылка на скачивание в формате .doc: sendspace
1. Цуна. Новый учитель
Гости пришли неожиданно, незваные.
Не то чтобы кому-то здесь требовалось особое приглашение, гостей Цуна ждал всегда. Но обычно к нему входили со словами «Привет», или «Как дела, Десятый?», или, в экстремальных случаях, с воплем «Савада!». Не с пистолетами наперевес.
Гокудера успел вскочить, Цуна – только повернуть голову. В лоб обоим уперлись стволы.
– Не ждал, дерьма кусок, – осклабился Занзас. – Ничтожество. Из тебя мафиозо, как из говна жемчужина.
– Бесполезен, как всегда, – подтвердил Реборн. Встал, бросил Цуне: – Рот закрой. – Обернулся к дверям: – Дон Тимотео, ваш визит слишком большая честь для моего ученика. Простите его бестолковость.
– Реборн, вот деньги, билеты и инструкции, – Девятый аккуратно закрыл за собой дверь, положил на стол толстый конверт. – Забирай Нану, Бьянки, детей, ваш рейс через час, Емицу встретит в Риме. Твоему ученику пора поплавать самостоятельно.
Цуне показалось, Реборн хотел что-то сказать. Но вместо этого только поглядел внимательно ему в лицо, покачал головой и вышел.
Девятый прошелся по комнате. Дотронулся до календаря на стене, провел пальцами по стопке учебников, передвинул джойстик, хмыкнул, перебрав коробки с играми. Открыл и закрыл каждый ящик стола, хмыкнул чему-то. На Цуну с Гокудерой он не глядел, пока внизу не хлопнули дверцы и не раздался шум отъезжающей машины. Потом закрыл окно, сел на кровать, положив трость поперек колен, и сказал:
– Я недоволен тобой, наследник.
Сейчас он совсем не был похож на того доброго дедушку, каким Цуна запомнил его после Конфликта Колец. Слабости, тогда вызывавшей сострадание, тоже не было. Спроси сейчас Цуну, кто пугает его больше, Занзас со своими пистолетами и почти безумной улыбкой или мирно сидящий на кровати старик, Девятый вырвался бы вперед уверенно, как гоночная машина рядом с велосипедом.
Хотя пистолеты Занзаса тоже спокойствия не прибавляли.
– Итак, Савада Цунаёши, Реборн больше не будет твоим репетитором.
Цуна дернулся, дуло пистолета надавило на лоб сильнее.
– Когда босс говорит, ты не должен раскрывать пасть, – прошипел Занзас.
Цуна моргнул, с трудом заставив себя отвести взгляд от сжимавшей рукоять пистолета широкой ладони. Перевел взгляд на Девятого. Тот кивнул и продолжил:
– Реборн научил тебя тому, в чем хорош сам – сражаться. Ты сумел в честной схватке победить Занзаса, это отличный результат. Но он не научил тебя быть боссом. Все, чего ты достиг в роли будущего босса, все твои подчиненные – заслуга Реборна, а не твоя. Без его помощи, самостоятельно, ты не приобрел бы ни одного последователя. Более того, даже тех, кто у тебя есть, ты безобразно распустил. Ты можешь сказать, где сейчас твои Хранители? Кроме, – кивнул на Гокудеру, – этого?
– Ну, э-э… – Цуна сглотнул. – Сегодня же воскресенье. Школы нет. Рёхей, наверное, у себя в клубе, Ямамото помогает отцу…
– «Наверное», – сколько презрения можно спрессовать в единственном слове? – Они твои люди. Твои подчиненные. Ты вообще понимаешь, каким должен быть босс сильнейшей мафиозной семьи? Не понимаешь. Таким, как Занзас. Уверенным и вселяющим уверенность. Ведущим за собой. Безжалостным. Тем, по одному слову которого готовы умирать. Ты это видел в Битве Неба.
Я там победил, хотел бы сказать Цуна, мы там победили. Мои друзья сражались лучше. Но приставленный ко лбу пистолет – отличный, оказывается, сдерживающий фактор.
– Если бы кольцо не отвергло его кровь, – глухо сказал Девятый, – у Вонголы был бы наследник, достойный нашей силы. Но выбора нет. Таким наследником должен стать ты, Савада Цунаёши. Если ты не хочешь, я заставлю тебя. Вонгола должна быть сильнейшей. Вонголе нужен босс, способный удержать и преумножить нашу силу. На каникулах вы приедете в Италию, я сам вами займусь. До того, как я и сказал Реборну, ты остаешься один. У тебя есть Хранители, есть эти твои девочки. Будь боссом. Организуй свою жизнь, как подобает боссу. Научись приказывать, а не просить.
– Но…
Пистолет дернулся, Цуна сглотнул и закрыл глаза, и услышал, как Девятый бросил:
– Пусть говорит. У него есть вопросы, полагаю, мы можем ответить.
Спрашивать, спорить и вообще открывать рот Цуне расхотелось. Но… остаться одному, без мамы, аж до каникул?! Что он будет есть? Стирка, уборка, магазины, ему ведь и учиться надо?! Что за дурацкая тренировка! Даже Реборн ему такого не устраивал!
Похоже, дон Тимотео прочел все по его лицу. Снова презрительно скривился:
– Если ты при десятке подчиненных не можешь обеспечить себе нормальной жизни, то Занзас прав, босс из тебя никакой. Ты не должен ничего делать. Только приказывать. И заставить себя слушаться.
– Почему я должен приказывать друзьям?!
– Считай, что это твой первый урок, Савада Цунаёши. Босс не должен распускать подчиненных так, как распустил ты. Босс – сильный босс сильной семьи – должен держать своих людей вот так, – Девятый сжал кулак. – Они должны умереть за тебя, а ты не можешь заставить их приготовить тебе суши и вымыть пол?
– Они не должны мыть за меня пол! И тем более не должны за меня умирать! Я не хочу!
– Тебя, мусор, не спрашивают, чего ты хочешь.
– Вот именно. Я вижу, Реборн не вбил тебе в голову еще одно, что обязан понимать мой наследник. Вонгола – это величие, которое превыше нас. Когда в твои руки упадет это величие, ты должен быть готов удержать его. Ради этого ты должен суметь раздавить любого, перешагнуть через любого. Знаешь, почему Занзас, дважды предавший меня, жив? Почему он рядом со мной? Он верен Вонголе и ради сильной Вонголы пойдет на все. Я хочу, чтобы ты, мой наследник по крови, стал таким же.
– Я не хочу перешагивать через своих друзей! Мне не нужна ваша Вонгола, я в боссы не просился! Давайте я отдам вам кольцо, и все!
– К сожалению, у Вонголы нет других наследников. Кольцо признало тебя. Значит, ты будешь соответствовать, Савада Цунаёши. Хочешь ты этого или нет, меня не интересует. Уж если из такого слабака, как Дино Каваллоне, получился пристойный босс, из тебя тоже получится.
– Дино-сан заботится о своих людях! Я видел…
Занзас расхохотался.
– Заботится, – усмехнулся Девятый. – Как подобает боссу. И держит их вот так, – сухая старческая ладонь снова сжалась в кулак. – Как подобает боссу. Ни один из подчиненных Дино Каваллоне не позволит себе шляться черт знает где. Без его ведома его люди и шагу не ступят. И это правильно. Вот бы чему тебе у него поучиться. Впрочем, – дон Тимотео поднялся, по-стариковски оперся на трость обеими руками, – я вижу, мои слова плохо до тебя доходят. Реборн говорил, что ты понимаешь только наглядные уроки. Я преподам тебе такой урок, наследник.
Открыл верхний ящик стола, достал флакончик с подаренными Базилем пилюлями.
– Знаешь, почему тебе все еще нужны пули или таблетки? Ты слабак и мямля. Я покажу тебе, как нужно добиваться своего.
Бросил пилюли обратно в стол и достал оттуда кнут.
– Это тот, что подарил тебе Каваллоне? Отличный подарок. Жаль, ты не понял намека. Запомни, Цунаёши, у босса есть два метода: кнут и пряник. До сих пор ты знал только один: трудно придумать пряник слаще власти над Вонголой. К слову, если ты подумал сейчас, что когда Реборн гонял тебя на тренировках, это был кнут, ты ошибаешься. Перед твоим носом всегда болталась сладкая морковка, даже если на тот момент это был всего лишь шанс не погибнуть. Жизнь – тоже хороший приз, правда? Так вот…
Девятый шагнул к Цуне, навис над ним, заставив замереть в панике. Взгляд старика пробирал до мороза по коже, похлеще занзасовых пистолетов. Теперь Цуна понял, как такой благостный и добрый на первый взгляд человек сумел стать боссом мафии. Реборн, кажется, говорил – обаяние? Можно позволить себе быть обаятельным, если твой гнев пугает до ледяного кома в животе…
– Так вот, – с нажимом повторил дон Тимотео, – сейчас перед тобой тот же приз – жизнь. Не твоя – ты знаешь, насколько ты мне нужен. Но, я полагаю, жизнь твоего Хранителя тебя тоже заинтересует.
Цуна осторожно повернул голову. Все это время он не смотрел на Гокудеру – честно говоря, просто боялся отвести взгляд от Девятого. Но если он думал, что сильней испугаться уже нельзя, он ошибался, совершенно точно ошибался.
Гокудера был бледен и напряжен, и Цуна мог поклясться, что у него уже наготове динамит. Что, если сейчас Девятый перешагнет какую-то, только Гокудере видимую, грань…
Этот Хранитель точно готов был умереть, защищая своего босса. Вот только Цуна совсем такого не хотел. Хватит с него Битвы Колец.
– Ты, – продолжил Девятый, – сейчас его успокоишь. Или он вспоминает, кто здесь главный, и слушает мои приказы, какими бы они ни были, или найдем тебе другого Хранителя Урагана.
– Гокудера-кун, – прошептал Цуна. – Пожалуйста… Пожалуйста, не надо. Успокойся, ладно? Все нормально.
Перевел взгляд на старика:
– Пожалуйста… можно, Занзас опустит пистолеты?
Дон Тимотео кивнул. Занзас громко хмыкнул, пистолеты мелькнули в воздухе и исчезли – Цуна даже заметить не успел, куда тот их убрал.
– Гокудера-кун. Пожалуйста, расслабься. Пожалуйста, я прошу… сделай, что они говорят.
– Д-да… да, Десятый. Извини.
– Динамит, спички, зажигалку – сюда, – Девятый стукнул набалдашником трости по краю стола.
– Да, дон Тимотео, – Гокудера, опустив голову, подошел к столу. Выгрузка арсенала заняла минут десять. Под конец у Цуны глаза на лоб лезли: как Гокудера умудряется прятать столько динамита так, что со стороны и не заметишь?!
– Все? Занзас, посмотри.
– Руки за голову, мусор.
Цуна прикусил губу. Если Девятый придумал для Гокудеры что-нибудь мерзкое…
– Пусто.
– Хорошо. Держи, – Девятый протянул Гокудере кнут. – А ты раздевайся, Савада Цунаёши.
2. Гокудера. Жизнь на кону
Приставленная ко лбу пушка – тот еще экстрим, торфяной башке и не снилось. Вот только Хаято Гокудеру никогда такое не останавливало. Тем и выжил: его боялись цеплять, знали – на собственную жизнь Гокудере плевать.
Но теперь все не так. Жизнь Гокудеры Хаято больше не принадлежит только ему. Он не имеет права ставить ее на кон ради собственной гордости.
– Гокудера-кун. Пожалуйста, расслабься. Пожалуйста, я прошу… сделай, что они говорят.
– Д-да… да, Десятый. Извини.
«Прости, что заставил тебя волноваться. Я буду держать себя в руках, обещаю».
Обычно без динамита он чувствовал себя почти голым. Слишком беззащитным. Но сейчас – без разницы. Сейчас динамит все равно бы не помог. Унизительное разоружение и еще более унизительный обыск скользили по самому краю сознания, почти не цепляя. Десятый смотрел на него, и в глазах Десятого Гокудера видел страх.
«Не бойся. Я сделаю, как они скажут».
– Держи, – Девятый протянул ему кнут Бешеного Каваллоне. – А ты раздевайся, Савада Цунаёши.
Кажется, он понял раньше Десятого. Но не поверил, пока дон Тимотео не сказал этого вслух:
– Урок начинается, Цунаёши. Сейчас твой подчиненный тебя выпорет.
– Нет… – Гокудера уронил кнут.
– Или умрет, – равнодушно добавил Девятый.
– Зачем?! – Десятый переводил растерянный взгляд с Гокудеры на дона Тимотео, его губы дрожали.
– Зачем школьникам уроки? – Девятый легонько постукивал тростью по ладони. – Чтобы они хоть чему-то научились. Твое обучение идет слишком медленно, наследник. Раздевайся.
Гокудера медленно выдохнул.
– Я не буду. Я никогда не подниму руку на Десятого!
– Это, – трость Девятого коснулась кнута, – или это, – описав полукруг в воздухе, указала на пистолет, снова как из ниоткуда появившийся в руке Занзаса. – Меня устроит любой исход. Твой босс в любом случае получит полезный урок.
– Гокудера-кун! Сделай это, не спорь! – теперь Десятый кричал, зажмурившись и сжав кулаки, и Гокудера до крови прикусил губу. Он не может причинить боль Десятому! Легче умереть.
Но Десятому будет больно в любом случае.
– Сделай это!
По лицу как будто ветер прошелся. Гокудера открыл глаза: Десятый стаскивал футболку. Швырнул под ноги, туда, где уже валялась мягкая домашняя куртка, вскинул на Гокудеру отчаянный, молящий взгляд.
– Полностью раздевайся, – бросил дон Тимотео. – И ложись.
Трость, снова описав полукруг, указала на кровать. Десятый начал неловко стаскивать брюки. Он все еще смотрел на Гокудеру, словно боялся отвести взгляд.
– Я сделаю, как ты хочешь, – одеревеневшими губами выговорил Хаято. Наклонился, поднимая кнут. А когда выпрямился, Десятый стоял перед ним совсем голый, неловко переступая босыми ногами. Неуверенно улыбнулся, протянул руку, на мгновение коснувшись плеча Гокудеры. Развернулся и пошел к кровати.
Хаято оглянулся на Девятого – тот кивнул, – и шагнул следом.
Десятый обернулся через плечо, прежде чем лечь. Теперь он смотрел только на Гокудеру, будто в комнате больше никого и не было. Побледневшие губы дрогнули и сжались; Хаято прикрыл глаза.
«Я помню. Мы будем вместе смотреть на фейерверки и играть в снежки. Ради этого…»
Десятый поерзал, укладываясь. Сжал в кулаках покрывало. Пряди волос прикрыли лицо. Тонкая шея, напряженная спина, острые локти… ниже Хаято не смотрел, то есть старался не смотреть. Ему и без того было мучительно, внезапно стыдно – оттого, что вот он стоит над Десятым с кнутом в руках и сейчас должен будет выпороть его, хотя охотней лег бы на его место, – но почему-то глаза не могут оторваться от гладкой кожи, и хочется дотронуться, провести ладонью…
И он все еще чувствовал прикосновение Десятого. Оно было как прощение, отпущение грехов, а может, и что-то большее. Если сейчас меня убьют, подумал Хаято, я умру счастливым.
– Не медли, Хаято Гокудера.
«Если сейчас меня убьют, тебе будет плохо».
Хаято замахнулся. Он не умел соразмерять силу удара и боялся слишком сильно поранить Десятого; в итоге кнут едва скользнул по коже, не оставив следа.
– Плюс десять ударов, – равнодушно сообщил дон Тимотео. Гокудера обернулся, едва не уронив кнут. – Пори честно, – сказал Девятый, – если не хочешь затянуть с этим до ночи, а в финале получить пулю в лоб. Ты ведь не думаешь, что сумеешь обмануть меня?
Пытаться обмануть дона Вонголу? Нет, что вы. Гокудера Хаято прекрасно знал, как заканчивают жизнь подобные идиоты. Пуля в лоб счастьем покажется. Но Десятый…
Десятый приподнялся на локтях, оглянулся. Сказал сипло:
– Давай, Гокудера-кун.
Он смотрел сосредоточенно и требовательно, и при этом – открыто. «Я знаю, ты сделаешь, как надо, я тебе верю». Не нужно никаких приказов, когда на тебя так смотрят.
Сейчас Хаято полжизни бы отдал, чтобы вернуть прикосновение, ответить не только взглядом. «Я все сделаю, Десятый».
Следующий удар получился, кажется, правильным. По крайней мере, дон Тимотео промолчал. У Хаято при виде красной полосы, перечеркнувшей наискось спину и ягодицу Десятого, перехватило дыхание. Желание прикоснуться стало настолько нестерпимым, что он закрыл глаза перед тем, как ударить снова.
Десятый всхлипнул – коротко, явно пытаясь сдержаться. Второй удар вышел сильнее первого и пришелся на задницу. От вида красной полосы, окаймленной бисеринками крови, на почти белой коже Хаято едва не задохнулся. Худая спина и голые ноги – это, в конце концов, было привычно, «Савада-опять-в-трусах» успел стать своеобразной достопримечательностью средней Нами. Но Савада без трусов… Это рвало крышу. Гокудере Хаято, по крайней мере, точно рвало. Хаято закрыл глаза и снова открыл, размахнулся, держа в прицеле взгляда напряженные плечи, торчащие лопатки, сжавший покрывало кулак. Но взгляд тянулся к алым бисеринкам крови на белой заднице, и, – Иисус и Мадонна, только этого ему и не хватало! – в джинсах стало откровенно тесно.
Третий удар лег на плечи, слабый, едва заметный, Хаято закусил губу, торопливо взмахнул кнутом и ударил еще – сильнее. Вышло слишком сильно, Десятый вскрикнул, по его боку поползла тонкая струйка крови, расползлась кляксой по светлому покрывалу. Хаято переложил кнут в левую руку, вытер о штаны вспотевшую ладонь. Пальцы дрожали.
Наверное, дрожали не только пальцы, а может, это Иисус и Мадонна услышали бедного Хаято Гокудеру, потому что следующий замах получился неловким и косым, кнут звонко щелкнул о край кровати и на возвратном движении обвился вокруг ног Хаято. За спиной расхохотался Занзас, и Гокудера опомнился. О собственной тупой башке, поехавшей при виде голой задницы Десятого, можно будет подумать после. Сейчас – все равно что бой, и он, Гокудера Хаято, пообещал своему боссу все сделать, как надо, и остаться в живых. Иначе окажется, что Десятый зря сейчас мучается.
Хаято длинно-длинно вздохнул и начал бить, считая в уме: раз – вдох и замах, два – удар, три-четыре – выдох. Это помогало. Отвлечься от сверлящего спину колючего взгляда, от всхлипов Десятого, от алой крови на светлой коже и, главное, от собственного дурацкого стояка, желания прикоснуться, упасть рядом на колени, целовать алые следы кнута. Арифметическая задача. Вдох – три секунды, выдох – пять, сколько секунд в минуту дышит Гокудера Хаято, если он успевает сделать за эту самую минуту не больше трех ударов? Чувство времени у Хаято всегда было отличным, но сейчас засбоило. Ему казалось, что прошло не меньше нескольких часов, а этого не могло быть, совершенно точно не могло. За несколько часов он бы спятил.
Впрочем, он и так спятил, это очевидно. Мало того, что поднял руку на босса… Что причиняет боль человеку, за которого сам хоть под кнут бы лег, хоть под пули встал… Черт, черт, ну почему не его, почему не он – за Десятого, а наоборот?!
Мало всего этого, так у него еще и стоит. На босса. Хуже того, на униженного, избитого, окровавленного босса. Че-ерт…
– Достаточно.
Хаято неуверенно обернулся. Ему не послышалось? Все, уже все? Дон Тимотео прошел к кровати, спросил:
– Ты понял, Цунаёши?
Десятый приподнял голову. Спросил чуть слышно:
– Что я должен был понять?
– Как легко заставить повиноваться. Даже самого упрямого. Даже такому приказу, который настолько поперек горла, что проще умереть. Очень легко, Цунаёши. Если ты плохо понял, можно продолжить.
– Не надо, – голос Десятого был глухим и спокойным, – это я понял.
– Хорошо. Теперь, Цунаёши, научись применять это знание в жизни. До встречи. Я еще загляну к тебе перед отъездом. Хаято Гокудера…
Хаято обернулся. Девятый взял у него кнут, протянул через сжатый кулак, раскрыл ладонь. Пальцы окрасились алым.
– Молодец, Хаято, – дон Тимотео потрепал его по щеке, как треплют послушных собак. – Пойдем, Занзас.
Закрылась дверь. Хаято на подгибающихся ногах шагнул к кровати, упал на колени:
– Десятый…
Десятый поднял голову – рывком, как будто через силу. Ресницы слиплись от слез, губы искусаны в кровь.
– Слава богу. Я так боялся, Гокудера-кун…
А Хаято понял, что окончательно сошел с ума. Потому что ему до темноты в глазах хотелось поцеловать эти губы.
– Я… принесу тебе воды, хочешь?
– Да, – Десятый устало опустил голову.
Хаято выскочил за дверь, как ошпаренный. Скатился по лестнице, закрылся в туалете. Прислонился затылком к холодному кафелю, трясущимися пальцами расстегнул ширинку, стиснул член в кулаке. «Ты чертов псих, Гокудера Хаято, чертов конченный псих. Срань Господня, да тебе повезло, что чертов старикан не приказал Десятому раздвинуть ноги, а тебе – его трахнуть! Потому что Десятый… он бы согласился и на такое ради тебя, даже на такое, а ты, ублюдок, мразь, извращенец, ты послушался бы приказа, и тебе это было бы в кайф!»
А самое мерзкое, что от одной только мысли об этом едва яйца не лопались.
Хаято дрочил, закрыв глаза, зажав свободной ладонью рот, а перед глазами отчетливо стояла задница Десятого в потеках крови. Искусанные губы. Сиплый голос: «Давай, Гокудера-кун». Всхлипы, длинные и тихие. Он кончил, представляя, как слизывает кровь с губ Десятого. Съехал по стенке вниз, не отрывая затылка от кафеля, так и сжимая в кулаке обмякший член. Сдохнуть бы, но нельзя. Десятому нужна помощь.
Поднялся, когда накатившая темнота отпустила. Едва ли не на ощупь добрался до ванной, долго глядел на себя в зеркало: дрожащие губы, безумные глаза и кровь на щеке. Звезданул кулаком в стену, рассадив кожу до крови – раз, другой. Не помогло, только хуже стало. «Башкой подолбись, ублюдок, может, мозги на место встанут». Сунул голову под холодную воду.
Скоро стало легче – настолько, что Хаято вспомнил, за чем, собственно, он пошел. Метнулся в кухню, набрал воды, выпил половину кружки сам, долил и помчался наверх.
Десятый встретил его на пороге.
– Тебя долго не было. Я испугался…
Он так и не оделся, и его шатало – того гляди свалится. Хаято подхватил его под мышки – кружка разлетелась вдребезги, окатив ноги осколками и брызгами.
– Черт… Прости, Десятый, прости, давай, я помогу тебе лечь, принесу еще.
Покрывало все было в пятнах крови, и Хаято ужаснулся: насколько же сильно он бил?! Десятый упал на кровать с коротким всхлипом.
– Д-десятый… Я поищу аптечку. Тебе больно же…
– Подожди. Посиди со мной. Дай руку.
Десятый нашел ладонь Хаято, вцепился двумя руками. Он дрожал. Бормотал, всхлипывая все громче:
– Слава богу, ты смог, я так боялся, я думал, тебя убьют, он же готов был, он правду сказал, ему все равно было, согласишься ты или нет…
От этого «слава богу», от «ты смог» Хаято чувствовал себя самой распоследней сволочью.
– Я бы умер, – он опустил голову, не смея взглянуть Десятому в глаза. – Я бы сто раз за тебя умер, Десятый. Но я помню… Я сделал так, как хотел ты. Чтобы мы могли играть все вместе в снежки и смотреть фейерверки… смеяться вместе…
Он с трудом удержался от того, чтобы не поцеловать Десятому руку. Потому что это был бы совсем не тот поцелуй, которым приветствуют босса верные подчиненные.
3. Цуна. Мысли
Ладонь у Гокудеры была ледяная, а с волос капала вода. Цуна держал его за руку и боялся отпускать – даже еще раз на кухню сбегать, хотя пить хотелось зверски. «Я бы сто раз за тебя умер»… Цуна считал, что и одного раза слишком много. Сегодня этот самый один раз едва не случился. Снова.
– Я не хочу, чтобы ты умирал. Хорошо, что ты это вспомнил… про фейерверки.
– Я никогда не забуду, Десятый. Я схожу за аптечкой?
– Не надо. Мне не больно.
Улыбнулся, встретив ошарашенный взгляд Гокудеры:
– Правда, уже проходит. На тренировках хуже было. Это же, – уткнул лицо в подушку, закончил горько: – всего лишь урок.
Вспомнив о тренировках, Цуна подумал о Реборне. Знал ли тот, что приготовили ученику? И – этот вопрос был намного хуже, Цуне даже стыдно стало, что вообще о таком задумался – знала ли мама? Ведь нельзя быть замужем за вторым человеком в мафии и даже не догадываться о том, чем зарабатывает муж? Да и Реборна мама встретила слишком уж просто.
От таких мыслей стало совсем паршиво. То ли его, Саваду Цунаёши, предал весь мир, то ли он сам перед всем миром провинился. И Цуна заплакал.
Он бы сдержался. С тех пор, как у него появились друзья, такие крутые по сравнению с ним, Никчемным Цуной, с тех пор, как Кёко стала говорить ему: «Привет, Цуна-кун!», он изо всех сил старался быть хоть немного не таким никчемным. Иногда у него даже получалось. Но сейчас было слишком горько, больно не от боли, а от унижения и одиночества.
А расплакаться перед Гокудерой оказалось совсем не стыдно. Потому что теперь их связал намного больший стыд. Никому, никогда и не за что Цуна не расскажет о том, что произошло сегодня в этой комнате.
– Десятый, – шептал Гокудера, – Десятый, прости, прости…
Цуна не мог отвечать, только крепче сжимал холодную ладонь. Что сказать – что сам он чувствует себя намного больше виноватым? Рядом с ним даже такие крутые парни, как Гокудера, Ямамото и Рёхей, в опасности. Дурацкая мафия, дурацкая Вонгола, дурацкий Никчемный Цуна в роли босса!
Надо успокоиться. Хорошо, что они с Гокудерой после всего этого еще могут смотреть друг другу в глаза. Ведь могут, правда? Цуна поднял голову. Черт. Гокудера казался совсем убитым.
– Гокудера-кун… В столе мазь есть, хорошая. Когда кровь подсохнет, можно намазать. Реборн как-то дал…
Снова сжало горло, Цуна сглотнул слезы. Реборн…
– И, Гокудера-кун… все нормально, правда. Я… Это ты прости. От меня одни неприятности.
Гокудера дернулся, но Цуна еще крепче сжал его ладонь и сказал:
– Не говори ничего, не надо. Давай… ну, давай просто пойдем дальше, да?
– Да, Десятый, – Гокудера глубоко вздохнул, как будто разрешил себе дышать. – Я принесу воды, ты лежи.
– Двери не закрывай.
– Хорошо.
Цуна слушал, как Гокудера бежит по лестнице вниз, потом поднимается обратно. Шаги в мертвой тишине дома успокаивали, но только потому, что Цуна точно знал, чьи они. На мгновение он представил, как останется совсем один в пустом доме. Стало жутко.
– Вот, Десятый… пей.
Цуна сел, опираясь на ладони, посидел немного, прислушиваясь к ощущениям. Не так уж плохо: могло быть хуже. Взял кружку обеими руками. Пальцы коснулись руки Гокудеры, тот покраснел почему-то, буркнул смущенно:
– Пей, я поищу мазь.
– Верхний ящик, где пилюли и варежки, – подсказал Цуна. Вода была холодная, Цуна пил медленно, мелкими глотками. Это тоже успокаивало, и наконец-то во рту перестал ощущаться вкус крови. Гокудера рассовал по потайным карманам динамит, повертел в пальцах сигарету, спрятал. Цуна потрогал языком прокушенную губу. Хорошо бы не очень напухла. Остальное спрячется под одежду.
Завтра идти в школу. Как будто ничего не случилось.
– Я запер двери, – сказал от стола Гокудера. – И еще, там внизу был конверт. По-моему, от Девятого. Я принес.
По спине пробежал мерзкий озноб. Неприятности еще не закончились?
– Что там?
Гокудера подошел, сел – вроде бы и рядом, но к кровати спиной. Так, понял Цуна, чтобы видеть окно и дверь. Открыл толстый конверт, заглянул.
– Только деньги. Много. На пару месяцев точно хватит.
– Слава богу, он хотя бы не хочет, чтобы я вас заставлял еду для себя воровать. Послушай, Гокудера-кун… – Цуне пришла вдруг в голову мысль… нет, не странная. Странным в ней было одно: что раньше об этом не задумывался. – А ты с кем-то живешь, ну то есть, с родственниками? Или один? Я давно должен был спросить, прости…
– У меня с японской родней не сложилось, – Гокудера метким броском отправил конверт на стол. – Я для них слишком… – хмыкнул, – экстремальный. Один живу.
– Научишь меня?
– Чему, Десятый?!
– Ну… ты же себе готовишь, стираешь? Я совсем ничего не умею.
Гокудера пожал плечами:
– Прачечная и готовая еда, не проблема. У вас стиральная машинка, попросим девчонок показать, как стирать, справимся. – Обернулся так резко, что волосы упали на лицо: – Я тебя одного не оставлю!
Опустил голову, как будто испугался. Неужели он думал, что Цуна его прогонит?
– Спасибо, Гокудера-кун. Я буду рад, если ты поживешь со мной, сколько сможешь.
Гокудера опустил голову еще ниже.
– Конечно, Десятый.
Какое-то время они молчали. Цуна допил воду, поставил кружку на пол. Гокудера сидел, обхватив колени руками и уткнувшись в них лбом. Цуна представил, что было бы, если бы Девятый решил по-другому. Приказал бы Цуне выпороть Гокудеру. В животе заворочался ледяной колючий ком, подкатила тошнота. Еще неизвестно, кому из них двоих сейчас хуже. Цуна не хотел бы поменяться.
Он осторожно дотронулся до плеча Гокудеры. Тот вздрогнул.
– Замерз, – виновато сказал Цуна. – Лето, а почему-то холодно. Давай ты намажешь, где подсохло, и я оденусь?
– Да, конечно! – кажется, Гокудера чуть ли не подпрыгнул. Метнулся к столу за мазью: – Ложись, Десятый.
Цуна снова уткнулся лицом в подушку. Ему и правда было холодно, до дрожи, а еще очень неловко. Он вздрогнул и напрягся от первого прикосновения. Пальцы Гокудеры скользнули по саднящей коже – легко и вроде бы даже нежно.
– Уже подсохло, Десятый.
Мазь и правда была хорошая, боль от нее проходила почти сразу, да и заживало все быстро. Реборн принес ее, вспомнил Цуна, когда я расшибся на скалах. Тогда было больней, чем сейчас, но хотя бы ясно, ради чего… Кажется, он всхлипнул, потому что Гокудера замер и спросил:
– Больно?
– Нет, – торопливо успокоил Цуна, – это мысли. Всякие… Плохие.
Теперь он старался не думать. Просто вслушиваться в ощущения. Пальцы Гокудеры осторожно скользили вдоль рубцов, замирали, исчезали и возвращались. Мазь пощипывала кожу, холодила, боль стихала, сменяясь блаженным онемением. Цуна еще вздрагивал, пока Гокудера мазал плечи, но, когда тот перешел ниже, к спине, притерпелся и расслабился. Никогда бы не подумал, что всегда злой, резкий Гокудера может прикасаться так бережно.
Краем глаза Цуна видел сжимавшие баночку с мазью худые пальцы с недавно сбитыми костяшками, едва зажившую ссадину от мизинца до запястья и мокрый край напульсника. Потом Гокудера пересел ниже, и осталась только едва заметная вмятина на одеяле. Цуна подавил вздох. Медленные осторожные касания проследили рубец на пояснице и спустились ниже. Заднице повезло, по ней пришлось всего два или три удара. Сидеть в школе сможет. Но сейчас саднило прилично, и Цуна обмяк, вздохнув, когда боль, наконец, ушла.
– Как ты, Десятый? – шепотом спросил Гокудера. Его пальцы задержались на последнем рубце, и теперь Цуна почувствовал, что они дрожат.
– Хорошо-о…
Кожи коснулось горячее быстрое дыхание, а может, Цуне это просто показалось: его и правда разморило. Гокудера вскочил, пробормотал:
– Я сейчас.
Голос у него дрожал.
Цуна растерянно поглядел вслед. На этот раз Гокудера закрыл за собой дверь, но Цуна все равно услышал, как он глухо выругался на итальянском. И удар. Кулаком по стене, что ли? Цуна встал, хотя хотелось лежать, не шевелясь. Достал пижаму. Он бы тоже ругался и лупил кулаками по стенам, если бы это ему пришлось мазать друга заживляющей мазью – след от каждого удара, который сам же и нанес.
– А домашку мы так и не сделали, – сказал Цуна, когда Гокудера проскользнул в полуоткрытую дверь. Глаза Гокудеры округлились: «Ты еще можешь думать о домашке, Десятый?!»
Не думать, а только говорить, но какая разница. О чем угодно, только не о Девятом, Реборне, маме. Не о кнуте, который так и валяется посреди комнаты. Не о том, что бы чувствовал Никчемный Цуна, если бы ему приказали выпороть друга.
За домашку они, конечно, не сели. Просто напряжение немного отпустило. Гокудера смел осколки разбитой чашки, вытер воду с пола. Подобрал кнут, спросил:
– Выбросить?
– Нет,– с внезапной злостью ответил Цуна. – оставь.
Не все можно забывать. Никчемный Цуна еще подумает над этим уроком. Здесь есть над чем подумать.
Гокудера уронил кнут, растеряно поглядел на свои ладони. Выбежал из комнаты, едва не впечатавшись в дверной косяк. Шаги прогрохотали вниз по лестнице. Цуна подобрал кнут, свернул, убрал на обычное место. На ладонях остались бурые крошки засохшей крови.
Вернулся Гокудера опять с мокрой головой, с жалким взглядом побитого пса. В руках у него был поднос.
– Я чай заварил, Десятый, будешь?
– Спасибо, Гокудера-кун. Здорово.
После первых глотков озноб ушел, сменившись вязкой, тяжелой усталостью. Цуна скинул с кровати измазанное кровью покрывало, лег. Спросил:
– Ты ведь останешься, Гокудера-кун?
– Да, – Гокудера смотрел в свою кружку так внимательно, будто ему там кино показывали. – Конечно, Десятый.
– Спасибо, – Цуна придвинулся ближе к краю кровати и взял Гокудеру за руку. – Я совсем чуточку полежу, а потом сообразим, где тебе постелить, ладно?
4. Гокудера. Один плюс и три минуса
Я полежу совсем чуточку, сказал Десятый. И заснул. Мгновенно, как будто его выключили. Хаято знал, так бывает, когда резко заканчиваются силы – или резко уходит боль. Он осторожно высвободил из-под Десятого край одеяла, укрыл. Сел рядом с кроватью, обхватив руками колени. Десятому нужно спать, а ему, Гокудере Хаято – крепко подумать.
В жизни Хаято хватало крутых поворотов, но так лихо его еще не прикладывало. Два холодных душа за день не помогли унять ни раздрай на сердце, ни мешанину в голове. Наверное, думал Хаято, нужно больше времени. Разложить все, не торопясь, рассортировать по степени приоритетности, и уж тогда думать, начиная с самого сложного. В конце концов, никто над душой с пушкой не стоит. Пока не стоит, невесело усмехнулся Хаято. Сегодняшние гости ясно показали – ствол в лоб может упереться в любую секунду. Так что думать надо быстро.
Итак.
Плюсы.
Плюс номер один – Десятый все еще наследник Вонголы. Больше того, он наследник, признанный официально. Конфликт Колец показал достойного, теперь других кандидатов нет. С Занзасом дон Тимотео решил, похоже, вопрос полюбовно, как он это умеет. Теперь босс Варии ходит у Вонголы на коротком поводке, кусает только тех, кого приказано. Гокудера отогнал злорадное удовлетворение – не до того сейчас. Занзас в любом случае остается врагом, что бы там Девятый ни втирал о его верности Вонголе. Тот, кто «ради сильной Вонголы» не боится бунтовать против босса, наивного школьника Саваду прихлопнет походя.
Но пока дон Тимотео хочет, чтобы наивный школьник Савада жил, с этой стороны ничего не грозит. И это, мрачно сказал себе Хаято, единственный плюс. Дальше – сплошные минусы.
Минус номер один – все тот же дон Тимотео. Каким образом Девятый собирается обтесывать наследника под достойного босса, сегодняшний день показал наглядно. Десятому такое не понравится. Рано или поздно он сорвется. И тогда настанет очередь Занзаса с его пистолетами. Кровь Вонголы? А что, кровь Вонголы только у Савады Цунаёши? Хаято не знал, по чьей линии Десятый получил такое наследство, но в любом случае проблем не видел. Мать Десятого еще достаточно молода, чтобы родить, а уж отец и вовсе хоть десяток наследников настрогает. А может, давно настрогал, с его-то разъездами по миру.
В вопросах семейной жизни Хаято Гокудера был циником. В вопросах наследования – тем более.
Десятый застонал во сне, заерзал, пробормотал что-то и затих. Хаято осторожно потрогал его лоб. Горячий. Надо принести еще воды, пусть будет под рукой. И все-таки поискать аптечку.
Пока искал, перебирал в памяти все, что слышал о доне Тимотео. Слышал много и разного, и по большей части – недостоверные сплетни. Но по всему выходило, что бодаться с Вонголой – все равно, что кидаться голым против танка. Впрочем, это Гокудера Хаято всегда знал. Не зря уцепился когда-то за перспективу стать правой рукой босса сильнейшей семьи.
Когда вернулся в комнату, обнаружил, что Десятый успел скинуть одеяло, а теперь стучал зубами и дрожал. Найденное жаропонижающее тут же пошло в ход, стакан холодной воды Десятый выхлебал залпом, упал лицом в подушку и затих. Хаято укутал его одеялом, огляделся, подобрал и накинул сверху испачканное кровью покрывало. Тонкое, но хоть немного теплее будет.
Сел рядом. Итак, минус номер два. Проблемы Десятого, которому теперь до конца июля, а то и до августа жить одному. Хаято не видел в этом ничего страшного, но он давно привык выживать в одиночку. Десятый не такой, ему будет трудно.
Ничего. По сравнению с минусом номер один это даже не минус, а так, исчезающе малая величина. Сколько тут осталось-то до августа. Деньги есть, со стиркой-уборкой девчонки помогут, а если нет, Гокудера Хаято и сам справится.
Вот только минус номер три – сам Хаято. Его поехавшая башка. Его внезапное желание прикасаться к Десятому, целовать Десятого, дрочить, вспоминая исхлестанную задницу Десятого. Чертов гомик. Чертов ненормальный гомик. Только такого и не хватало Десятому для совсем уж полной остроты жизни. Мало ему проблем без съехавшей башки Гокудеры Хаято.
Нет уж, эту проблему Хаято решит сам. Намного важней…
Размышления прервал звонок в дверь. Хаято вскочил, первым делом выглянул в окно: никого, ни машин, ни людей. Десятый сонно забормотал, натянул одеяло на голову. Хаято побежал вниз.
Перед дверью, улыбаясь своей обычной раздражающей улыбочкой, торчал Ямамото. За его плечом болталась Хару.
Гокудера вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь. Хару открыла было рот, наверняка собираясь возмутиться, но Хаято успел первым:
– Тихо. Десятый спит.
– Спит?! – вытаращилась дурная девчонка. – Еще рано совсем!
– Он болеет.
Ямамото посмотрел внимательно, спросил:
– Что случилось?
Не то чтобы Гокудера Хаято не умел врать, еще как умел, припечет – научишься. Но он не знал, что именно захочет сказать остальным Десятый. Поэтому ограничился короткой полуправдой.
– Его мать улетела в Италию. Срочно. С Реборном и всей мелкотой. До каникул Десятый будет жить один.
– Ой, – уголки губ Хару поехали вниз. – Цуна-сан очень расстроен? Он из-за этого заболел?
– Откуда я знаю, из-за чего он заболел, – соврал Хаято. – Я что, доктор?
– Так надо доктора позвать? – взволновалась Хару. Мадонна, что за дура, и она еще метит в жены Десятому! Как будто Гокудера Хаято не притащил бы к нему врача, если бы это действительно было нужно!
– Я дал ему лекарства. Сказал же, он спит.
Ямамото молчал. По его взгляду никогда не скажешь, о чем думает и много ли понял, но что Гокудера недоговаривает, сообразил наверняка. Хаято достал сигарету.
– Если что надо, мы поможем, – сказал Ямамото.
– Конечно, поможем!– в глазах дурной девчонки зажегся ее обычный назойливый энтузиазм.
– Завтра, наверное, – изо всех сил сдерживаясь, кивнул Хаято. – Десятый сам еще не сообразил, что к чему. Слишком быстро все.
– Мы пойдем тогда, – сказал Ямамото. – Не надо его сегодня трогать, пусть спит. Тебя проводить, Хару?
Хаято сел на ступеньку, закурил. Руки почти не дрожали, вот только зажигалкой пришлось щелкнуть дважды.
– Жаль, что Реборн-кун уехал, – услышал он, когда Ямамото с Хару уже вышли за ворота. – Он милый.
Милый. Хаято затянулся и зло раздавил почти целую сигарету. Милый. Этот «милый» мог защитить Десятого. Побоялся идти против дона Вонголы. Слился. А может, еще и одобрил новые методы обучения. Чертов аркобалено.
Ямамото вернулся, когда Хаято докуривал вторую сигарету. Сел рядом, спросил:
– Так что случилось?
– То самое, что я сказал, – огрызнулся Хаято. Затянулся последний раз, затушил окурок и добавил: – Еще Девятый приходил. С Занзасом. Но это Десятый сам расскажет. Если захочет.
– Ладно, я не буду спрашивать, – помолчав, согласился Ямамото. – Только скажи, чем помочь.
– Не знаю.
По-хорошему, теперь придурок мог бы и свалить, но Хаято знал: не свалит. Это вам не Реборн.
– Почему у тебя голова мокрая?
– Под кран совал.
Таким голосом говорят «отвали, пока жив», но когда это бейсбольный придурок понимал намеки?
– Все плохо, да?
Вот уж какого вопроса Хаято не ждал. Даже растерялся. Ямамото смотрел серьезно, и – Хаято только сейчас заметил – из-за плеча у него торчал меч. Значит, успел забежать домой, спровадив девчонку. Молодец.
– Плохо, – спокойно согласился Гокудера. Хотя хотелось заорать – да, придурок, все хреново, настолько хреново, что хоть в петлю лезь.
– Я буду наготове, – пообещал Ямамото. Вот же идиот, «наготове», да что он сделает против дона Вонголы!
– Угу.
– Охрана нужна?
Толку с той охраны…
– Вряд ли.
– Я останусь, – Ямамото широко улыбнулся.
– Ну и ладно, – буркнул Хаято. – С завтраком поможешь. А завтра Десятый все решит.
Ямамото кивнул.
– Я наверх, – Хаято поднялся, отряхнул джинсы. – Посижу с Десятым. И не лезь туда, понял?
– Ладно, ладно, не буду, – Ямамото вскинул ладони. – Я внизу буду. Завтрак с меня, охрана тоже. И не психуй.
– Кто психует? – возмутился Хаято. Едва не хлопнул дверью со всей дури, вовремя спохватился. Взбежал наверх. Остановился в дверях, прислонился затылком к косяку.
«Я не уйду, Десятый».
Тихо подошел к кровати. Десятый укутался, только кончик носа торчал из-под одеяла, и сонно сопел. В подступивших сумерках кровь на покрывале казалась черной.
«Прости. Ты сам так хотел, но все равно, прости».
Пощупал лоб – вроде бы не такой горячий, лекарство подействовало. И мокрый. Хаято отвел со лба Десятого слипшиеся от пота пряди, наклонился. Дотронулся губами – совсем слабо, просто убедиться, что жар действительно спадает. Десятый пробормотал что-то во сне, поймал ладонь Хаято и сжал. Хаято тихо опустился на колени рядом с кроватью.
Десятый поерзал, затянул ладонь Гокудеры под одеяло и прижался к ней щекой. Та была горячей, но не слишком. Потерся, вздохнул и затих.
– Я не уйду, – прошептал Хаято. – Спи, Десятый.
5. Цуна. Обычный школьный день
Цуна проснулся ночью. Гокудера спал, сидя на полу, пристроив голову на край кровати. Его ладонь лежала под щекой Цуны.
– Гокудера-кун, – прошептал Цуна.
– А? – тот вскинул голову. – Десятый… Ты как? Пить хочешь?
– Все нормально, Гокудера-кун… – на самом деле все было не совсем нормально, потому что стоило бы найти постель для гостя, но Цуна не мог встать. Он ощущал себя избитым о камни и смятым в кляксу, как выброшенная штормом на берег медуза. Поэтому Цуна просто подвинулся на дальний край кровати и потянул Гокудеру к себе: – Ты тоже ложись.
– Д-десятый…
– Тебе же надо поспать перед школой. Извини, я должен был…
– Ты не должен, – торопливо перебил Гокудера.
– Ложись, – повторил Цуна. – Поместимся.
И добавил, закрывая спор:
– Не проспать бы…
– У меня в телефоне будильник.
– А, хорошо…
Гокудера примостился на самый край кровати, вытянулся, стараясь занять как можно меньше места. Цуна потянул его к себе, набросил край одеяла. Хотел еще извиниться за то, что придется спать под одним одеялом и в тесноте, но сон навалился снова, Цуна крепче сжал ладонь Гокудеры и заснул.
Будильник оказался зверски громким. Цуна аж подпрыгнул, в первое мгновение не поняв, что стряслось. Рядом сел Гокудера, помотал головой. Спросил:
– Десятый, ты как?
– Спать хочу, – зевнул Цуна. – Почему сегодня понедельник.
Гокудера зачем-то потрогал его лоб, кивнул. Сказал:
– Там Ямамото завтрак обещал, ты спускайся. Я домой сбегаю, переоденусь. Встретимся по дороге или в школе.
– Ага, – Цуна снова зевнул. Появлению Такеши он не удивился: в конце концов, ребята всегда приходили к нему, как домой. Но от того, что Ямамото решил позаботиться о завтраке Цуны, на сердце стало тепло. – Успеешь?
– Конечно, Десятый!
Гокудера прогрохотал вниз по лестнице, Цуна сполз с кровати, потянулся. Спина зудела, кожа казалась стянутой. Зато почти не болело. Хорошая мазь.
Собрал сумку, натянул форму и побрел вниз: умываться, завтракать и что-то объяснять Ямамото.
Объяснять не пришлось. Ямамото улыбнулся, пожелал доброго утра, выставил на стол тарелку с омлетом, бутерброды и две кружки с чаем. Сказал:
– Я собрал для тебя обенто.
Сел напротив Цуны, отхлебнул чай. Пожаловался:
– Я домашку не сделал. Игра скоро, весь день вчера тренировались.
Он выглядел, как обычно. И вел себя так, будто ничего не произошло. Будто для него самое привычное дело – прийти утром к Цуне, чтобы накормить его завтраком и собрать обенто. Вместо мамы. И ничего не спросить.
И омлет у него вкусный получился. Обязательно научусь такой же делать, пообещал себе Цуна. Мои друзья не обязаны каждое утро кормить меня завтраком.
– Спасибо, Ямамото, – Цуна глянул на часы, торопливо допил чай, схватил бутерброд. – Пойдем?
Гокудера догнал их перед самой школой. Здесь было уже слишком много людей, чтобы обсуждать серьезные дела, и Цуна только сказал:
– Ребята, в обед поговорим.
Поздоровались с Хибари-саном, обменялись «добрым утром» с Кёко и вбежали в класс перед самым звонком.
Сосредоточиться на уроках оказалось легче, чем ожидал Цуна. Обществоведение, английский язык и ненавистная математика помогали отвлечься от грызущего чувства стыда и потери, от навязчивого «что же будет дальше?», от «что мне делать?», на которые Цуна не знал ответа. Кажется, никто не заметил, что Савада Цунаёши сегодня сам не свой. Только Гокудера иногда оборачивался, бросал быстрый взгляд, как будто спрашивал: «Как ты, Десятый?»
В обед они втроем поднялись на крышу. Здесь можно было говорить спокойно. Цуна ждал вопросов, но друзья молчали – то ли давали время собраться с мыслями, то ли вовсе предоставили самому решать, что и как рассказывать.
– Ямамото, – спросил, наконец, Цуна, – ты что уже знаешь?
– Что твоя мама, пацан и мелкие уехали, и ты до каникул будешь жить один.
Самая безобидная часть новостей. И в то же время – та, по которой Цуне-неумехе больше всего нужна помощь. Потому что с не безобидным он должен как-то справиться сам, не подставляя друзей под удар.
– Не волнуйся, Цуна, – Ямамото потянулся, заложил руки за голову. – Ты справишься. Мы поможем.
– Конечно, Десятый, поможем, – в голосе Гокудеры совсем не было того безмятежного спокойствия, которым веяло от Ямамото. – Это вообще не проблема.
«Проблема в другом», – говорили его глаза, и напряженное лицо, и нервно мнущие сигарету пальцы.
– Проблема в другом, – согласился с несказанным Цуна. В конце концов, «не впутывать друзей» - это еще не значит не советоваться с ними. – Ямамото… Это не все новости. Есть другие, – он сглотнул. – Хуже.
Взгляд Ямамото стал внимательным и слегка рассредоточенным. Точно так же, вспомнил Цуна, он смотрел перед Битвой Дождя. Цуна глубоко вздохнул и сказал:
– Девятый.
Брови Ямамото чуть заметно дернулись.
– Ему не нравится, что я такой, – объяснил Цуна. – Он сказал… – вчерашнее надвинулось, протянуло колким ледяным крошевом по коже, Цуна мотнул головой. – Сказал, что я должен стать, как Занзас. Научиться приказывать и быть безжалостным. Стать настоящим боссом мафии. Сильным.
– Ты и так сильный, Цуна! Ты сильней Занзаса! Ты победил его, он что, забыл?
– Он сказал, что я умею драться, что я победил Занзаса в бою, но для хорошего босса этого мало. И что теперь он сам мной займется. Научит тому, чему не научил Реборн.
Цуна изо всех сил сжал кулаки. Его била дрожь.
Ямамото внимательно посмотрел на Цуну, на Гокудеру. Спросил тихо:
– Вам досталось вчера, да? Не отвечайте, если не хотите, но… Что ты собираешься делать, Цуна?
– Не знаю, – Цуна спрятал лицо в ладони: щеки горели, он не хотел расплакаться перед друзьями. – Не знаю, но я не хочу! Я лучше умру, чем… чем так, как он хочет. Это неправильно, и подло, и…
Глаза защипало, Цуна зло вытер их, шмыгнул носом и запрокинул лицо к небу. Небо было ясным и спокойным. Небу было плевать на проблемы Савады Цунаёши.
– Реборн говорил, что я должен отвечать за друзей. Он не учил меня предавать их. Правда, он сам…
«Правда, сам он меня предал».
– Реборн учил тебя совсем не этому, – глухо сказал Гокудера. – Ты сам, Десятый, никогда не предашь друга. Это твое, ты всегда таким был, Реборн здесь не при чем.
– Но он всегда говорил…
– «Ты отвечаешь, потому что ты босс». У босса нет друзей, только подчиненные. И ты, как босс, на самом деле должен за нас отвечать, он правильно тебя учил. Если твои подчиненные, например, нарушат соглашение между Семьями, расплачиваться перед Альянсом за их ошибки придется тебе. Вот о чем он говорил, Десятый. О Семье, не о друзьях.
– Ты знаешь правила, да, Гокудера? – хмыкнул Ямамото.
– Я вырос в мафии, – серьезно ответил Гокудера. – Да, я знаю правила.
И верно, вспомнил Цуна, Реборн говорил, что Гокудера из мафиозной семьи. И о Вонголе Гокудера знал с самого начала! И к Реборну всегда относился очень почтительно.
Прозвенел звонок. Ямамото посмотрел на Цуну, на не съеденное обенто. Сказал:
– Предлагаю прогулять. Что мы забыли на домоводстве?
– Девчонки будут делать онигири, – хмыкнул Гокудера. – Твои все равно лучше.
Взял из коробки с обенто рисовый шарик, отправил в рот.
– Ешь, Десятый, ты так и не пообедал.
Цуна кивнул. В животе заурчало; а казалось, и крошки в себя пропихнуть не сможет.
– Реборн, – сказал Гокудера, когда с обенто покончили, – тем более знает правила. Он киллер. Он привык приказывать и подчиняться.
– И перешагивать через друзей ради сильной Вонголы? – горько спросил Цуна. – Знаете… я думал, что он… ну, друг, хоть и репетитор и вечно говорит гадости.
«А иногда и делает».
– Сколько раз он устраивал тебе тренировки, на которых ты мог погибнуть? Слабые должны умереть, это закон мафии. Убивать он тоже привык. Для киллера чужая жизнь ничего не стоит. Он лучший киллер в мире мафии. Против него Занзас – сопляк, вместе со всей своей Варией. А ты, Десятый…
– Тем более сопляк, – буркнул Цуна.
– Десятый… – Гокудера опустил голову. – Ты просто слишком хорош для того, чтобы стать правильным боссом. Ты даже не понимаешь, что вчера правильный босс должен был… В общем…
«Должен был – что? Позволить тебя убить?»
– Замолчи. Пусть я лучше буду неправильный.
– Ты все равно лучший! – Гокудера сжал кулаки. – Это не ты плох для Вонголы, это Вонгола плоха для тебя!
– А какая разница… Ты же слышал, у них нет другого наследника. Это безнадежно.
– В общем, что я понял, – прервал их Ямамото. – Наш Цуна хороший человек, и в этом проблема, так?
– Я не гожусь в мафию, – мрачно поправил Цуна. Придумает еще, «хороший»… – И не хочу годиться. И да, это проблема. Если бы я еще знал, как ее решить…
– Мы придумаем, – пообещал Ямамото. – Ты не должен меняться, Цуна. Гокудера правильно сказал, ты слишком хорош для них.
– Он убьет вас, – Цуна передернулся вспомнив вчерашнее «мне все равно» Девятого. – Из-за меня!
Ямамото засмеялся.
– Не убьет. Мы лучшие, Цуна! Один раз мы уже победили, победим снова.
– Ямамото! – Цуна схватился за голову. – О чем ты говоришь! Это же мафия, настоящая мафия! Больше не будет боев один на один!
Снова прозвенел звонок.
– Пойдем, Цуна, иначе нас убьет учитель, – Ямамото встал. Посмотрел сверху вниз и добавил: – Если для того, чтобы жить спокойно, нам понадобится победить настоящую мафию, мы просто сделаем это.
Наверное, Цуне показалось, что над кольцом Ямамото взвился язычок голубого пламени. Чего только не покажется после полутора часов на жаркой крыше, да еще после таких разговоров…
Но почему-то стало спокойнее.
На алгебре Цуна клевал носом, за что заработал замечание, вызов к доске, сочувственный взгляд Кёко и дополнительное домашнее задание. Но к таким проблемам ему было не привыкать; сегодня, пожалуй, они даже успокаивали. Жизнь продолжалась, обычная мирная жизнь, в которой мафия, Вонгола, Девятый и Занзас значили гораздо меньше завтрашнего теста по алгебре. И пугали тоже меньше.
Продолжение в комментариях
Команда Vongola X Team. Задание 2. Авторский фик 1, тема «Семья превыше всего»
Название: Кнут, пряник и немного любви
Автор: Шуршунка
Бета: Ollyy
Герои (Пейринг): Гокудера/Цуна, дон Тимотео, Ямамото, Занзас и др.
Категория: слэш
Рейтинг: R
Жанр: экшен, романс, драма
Размер: приблизительно 33200 слов
Предупреждения: АУ (АУ-развилка после Конфликта Колец)
Саммари: дон Вонгола учит наследника быть настоящим боссом
Дисклаймер: всем владеет Акира Амано
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Семья превыше всего»
Ссылка на скачивание в формате .doc: sendspace
Продолжение в комментариях
Автор: Шуршунка
Бета: Ollyy
Герои (Пейринг): Гокудера/Цуна, дон Тимотео, Ямамото, Занзас и др.
Категория: слэш
Рейтинг: R
Жанр: экшен, романс, драма
Размер: приблизительно 33200 слов
Предупреждения: АУ (АУ-развилка после Конфликта Колец)
Саммари: дон Вонгола учит наследника быть настоящим боссом
Дисклаймер: всем владеет Акира Амано
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Семья превыше всего»
Ссылка на скачивание в формате .doc: sendspace
Продолжение в комментариях