Команда Vongola Primary. Задание 12. Авторский фик «Автомобиль, две перепелки...»

[reborn-nostra]

Название: Автомобиль, две перепелки и костыль, плюс совесть Джи
Автор:  Ю-эр
Бета:  Aizawa,  Пухоспинка
Герои (Пейринг): Алауди, Спейд, Первое поколение
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: юмор
Размер: мини (2 759 слов)
Саммари: «Уезжая, Джотто велит нам любить и беречь автомобиль, как собственного босса»
Дисклаймер: аниме и манга Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Главное, чтобы не узнал Босс»

Автомобиль стоит прямо на красивом, ровном, идеально подстриженном газоне.
С синего до рези в глазах неба сияет солнце. Теплому утру не дает стать нестерпимо жарким только легкий ветерок с моря. Соленый и нежный, он шевелит листву на деревьях неподалеку и занавески в открытых окнах особняка.
Полированный темно-шоколадный металл автомобиля ловит солнечные отблески, два позолоченных фонаря охраняют синюю эмблему на капоте. Кофейного цвета кожаный навес погружает задние сиденья в полутьму и прохладу.
Неплохо.
— Божественно, — говорит Лампо.
— Все-таки купил, — ворчливо бормочет Джи. — Все-таки Фиат.
Джотто мурлычет что-то утвердительное и сгоняет с эмблемы жука.
— Поддержал национального производителя, — говорит Джи. — Ну, хоть что-то.
Лампо кидает на него сердитый взгляд:
— До скольких он разгоняется?
Джотто делает торжественную паузу.
— Почти до семидесяти пяти.
— Мадонна… Три цилиндра?
— Четыре. Шестьдесят лошадиных сил.
— Божественно.
Я хмыкаю, но молчу.
— Джотто, — умоляет Лампо, — давай сделаем круг!
И они делают круг. А потом еще один. А потом приходит садовник и говорит, что выращивал газон семь лет, но теперь, слава Мадонне, увольняется.
С этого теплого весеннего утра, солнца и умасливания садовника и начинается та самая история, которую сицилийцы в течение следующих пяти лет передают друг другу под названием «Автомобиль, две перепелки и костыль», а Джи добавляет к этому — «Плюс моя совесть».
История про Фиат 24-32 HP тысяча девятьсот третьего года выпуска — кузов ландо, четыре скорости, двигатель объемом шесть тысяч девятьсот два кубических сантиметра, шестьдесят лошадиных сил, четыре цилиндра и — если разогнаться птицей — скорость в семьдесят пять километров в час.


Через пять дней, уезжая, Джотто велит нам любить и беречь автомобиль, как собственного босса.
— И помойте хоть раз, — добавляет он. — Ах, Тоскана, ты разлучаешь меня с самым дорогим. И с друзьями.
Спейд смотрит на Фиат с тоскливым отвращением, потому что не любит технику вообще и технику, на которой нужно ездить, в частности; Лампо смотрит на Фиат с любовью.
Фиат, как мне кажется, смотрит на нас многообещающе.
Джотто уезжает.
Два благословенных дня все спокойно, а на третий Спейд заявляется ко мне в кабинет.

Спейд вообще любит приносить плохие новости.
Я уже умею довольно точно угадывать масштаб произошедшего несчастья по выражению его лица — градация проходит от катастрофы (улыбка) до мелкой неприятности (цветущий вид).
— Здравствуй, друг мой, — говорит Спейд и расплывается в широкой улыбке.
Не иначе, кто-то умер.
— Произошло страшное, — говорит Спейд и ждет. Еще он любит, чтобы плохие новости из него вытаскивали клещами.
Ага, как же.
— Это я вижу, — отзываюсь бесстрастно и начинаю мысленный отсчет.
На тридцатой секунде Спейд ломается.
— Лампо разбил автомобиль Джотто. Фиат, — зачем-то поясняет он, как будто у Джотто весь газон заставлен авто различной степени ценности, и Лампо бьет их по одному каждую неделю.
Странно. Это тянет на насвистывание Марсельезы. На пританцовывающий шаг. Никак не на улыбку.
— Обстоятельства?
Спейд картинно возводит глаза к потолку и округляет широкий рот.
— Рассказывай, — велю я.
Спейд усаживается на стул и закидывает ногу на ногу.

— Он ехал по Сан-Мартино, — говорит Спейд. — Свернул налево на Ломбардо Пелегрино.
Хотел покрасоваться, думаю я. Потому и поехал по Сан-Мартино. Улица широкая, люди живут обеспеченные. И только немногие из них — обеспеченные легально.
— Как ты наверняка знаешь, на Пелегрино живет Дон Бернарди. Ну, тот, который кур разводит.
— Перепелок, — поправляю машинально.
— Маленьких злобных пернатых ублюдков, — отмахивается Спейд. — Ходят слухи, что плотоядных.
А еще ходят слухи, что это вовсе не слухи. Я потираю подбородок ладонью, и тут до меня доходит.
— Ты хочешь сказать…
— Да, — Спейд сияет. — Лампо потерял управление из-за выскочившего на дорогу старичка, вильнул, протаранил забор и врезался прямо в птичий загон. Две из десяти куриц отлетели в мир иной.
О, Мадонна.
— Бернарди их обожает, — мрачно констатирую факт.
Странно, что Лампо вообще вернулся живым.
— Кстати, а Лампо не пострадал?
Спейд пожимает плечами и скалится:
— Разбитый нос и порез на щеке, в остальном — отделался ушибами. Учитывая состояние машины — поразительное везение.
— Хорошо, — я собираюсь с мыслями. — Разбитый автомобиль, две перепелки — это все?
— О, нет, друг мой. Думаешь, я просто так упомянул старичка?
— Я надеялся на это.
— Ну так зря. Это был Кальпи.
— Кальпи-викарий? Фанатик Кальпи, которого Джотто чудом уговорил не проклинать нас на каждой проповеди?
— Теперь он Кальпи-я-буду-проклинать-вас-снова-и-снова-и-до-конца-моих-дней. Когда старичок резво отскочил от несущейся на него заслуженной смерти, он обронил костыль. Лампо успел его переехать и сломать ровно перед тем, как свернуть в сторону и расправиться с птицами.
Кажется, теперь я понимаю, что именно обещал тогда автомобиль.

— Только совесть не позволяет мне убить тебя, Лампо, — говорит Джи. — Только совесть и осознание того, что виновного все-таки надо будет предъявить живьем.
Светит солнце, но автомобиль больше не сияет. У автомобиля зверски смят капот и погнуты фонари. Автомобиль выглядит печально и зловеще.
Лампо выглядит печально и виновато.
— Ну-ну, — выпевает Асари примирительно. — Это всего лишь материя. Всего лишь вещь.
— Ну-ну, — передразнивает его Джи. — Джотто всего лишь хватит сердечный приступ, когда он это увидит. И все мы всего лишь умрем от чувства вины.
— Все, кроме Спейда, — замечает Наккл отрешенно.
— Надо решать, что делать, — я громко хлопаю в ладоши, чтобы привлечь их внимание. Оборачиваются разом — выдрессированы за долгие годы.
— Считаешь, тут можно что-то сделать? — скорбно спрашивает Лампо.
— Попытаться можно точно, — отрезаю я. — И начать мы должны не с автомобиля.
— Почему?
— Это мы знаем, что ты задавил двух перепелок и костыль. Через два дня выяснится, что ты убил пять птиц и отдавил викарию ногу. А к приезду Джотто окажется, что ты с безумным хохотом гонялся за Кальпи по всей Мессине, попутно хватая перепелок и сворачивая им шеи. И все это — чтобы продемонстрировать власть Вонголы. Это же Сицилия.
— Это Сицилия, — вздыхают все согласно.

— Изыдите, — говорит Кальпи и захлопывает дверь у нас перед носом. Потом открывает снова: — Этот костыль был подарен мне благодарной паствой! Ничто не сможет мне его заменить. Преступники!
Дверь закрывается.
— Набивает себе цену, — говорит Спейд понимающе. — Сам часто так делаю.
— Это же Кальпи, — Джи вздыхает. — Он, к сожалению, абсолютно искренен.
Он стучит снова:
— Послушайте, нам очень жаль! Мы готовы искупить!
— Горите в аду! — доносится крик изнутри.
— Как я и предвещал, он не идет на мирное разрешение проблемы, — переводит Джи.
— Переходим к угрозам? — Спейд отращивает на руках десяток длинных шипастых щупалец.
— Мы не будем переходить к угрозам. Моя совесть этого не позволит.
Спейд поворачивается ко мне:
— Уверен, твоя совесть говорит совсем другое.
С трудом успеваю подавить усмешку. Спейд — манерная и изворотливая сволочь, но целесообразной жестокости ему не занимать. Он выводит меня из себя и почти мне нравится.
— Ставь корзинку с фруктами на порог и пошли отсюда, — велю ему. — Потом вернемся.
Перед тем, как уйти, Спейд успевает вытянуть из-под салфетки сочную грушу.
Делаю вид, что не заметил.
Главное, не забыть потом записать это ему в личное дело.

— Попытаемся решить вопрос с Бернарди, — устраиваюсь в кресле поудобнее. В особняке прохладно и хорошо. Положил бы ноги на стол, но нельзя — это разрушит мой тщательно пестуемый суровый аскетичный облик.
— Я знаю, где можно достать таких куриц, — говорит Джи.
— Перепелок, — поправляет Спейд голосом святого.
— Птиц. Я знаю, где можно достать таких птиц. В Трапани.
Лампо перестает качаться на стуле:
— Это же там, где я жил!
— Припоминаешь небольшую птицеферму?
— В детстве у меня были немного другие приоритеты, курицами я не особенно интересовался, — Лампо разводит руками.
— Перепелками.
— Спейд. В любом случае, завтра ты, Лампо, и Асари поедете покупать двух, — Джи молитвенно складывает ладони перед грудью. — И проблема будет решена.
— Люблю животных, — делится Асари. — Думаю, поездка будет приятной.

Они возвращаются на следующий день, после полудня. Асари в перьях. Лампо тоже.
Перепелки орут из клеток и, похоже, жаждут крови.
Умиротворение Асари кажется слегка треснувшим.
— Немного… агрессивные существа, — задумчиво произносит он, вытряхивая перья из-под шапки и воротника. — Несколько… сердитые.
— И очень плотоядные, — зло говорит Лампо, потирая свежий порез над бровью.
Асари пытается успокоить перепелок Пламенем, но они не поддаются и стараются клюнуть его через решетку.
— Пока вас не было, мы ходили к Кальпи, — сообщает Джи. — И он был вдвое менее дружелюбен, чем эти птицы. Хотя корзинку вроде бы взял.
— Любопытно, успел ли он нас публично проклясть?
— Его проповедь будет в воскресенье. Наверняка дождется массового скопления народа, — предполагает Наккл.
— Знаете, что я думаю, — Спейд прислоняется плечом к косяку двери. — Мы можем подкинуть этих канареек в окно к Кальпи. Пусть взаимоуничтожатся. Одной проблемой меньше.
Лампо фыркает.
Тоже мне остроумец.
— Но тогда у нас не будет птиц, чтобы подкинуть их Бернарди, — возражаю серьезным голосом.
— Съездим и купим но… Подожди-ка. Что значит — подкинуть?
Джи пожимает плечами.
— Мы тут посовещались с Алауди и решили, что лучше всего будет поместить этих двух демонов во двор к Бернарди ночью. Он — человек вспыльчивый. Мало ли что устроит при личной встрече. А так — птицы, эээ, восполнены! И вроде бы ничего не случилось.
Спейд долго смотрит на меня, потом приоткрывает рот, будто собираясь что-то сказать, но молчит.
В некотором роде это исторический момент.

— Напомните, зачем я здесь? — интересуется Таддео Каваллоне.
Кстати, хороший вопрос.
— Ты — наш единственный титулованный знакомый, — Джи осторожно заглядывает в щель в заборе. — Если попадемся, прикроешь нам зад.
Каваллоне понятливо кивает, откидывается спиной о забор и прижимается щекой к верхушке своей трости. Он явно чувствует себя не в своей тарелке.
Ночь, как назло, выдается холодная и неуютная.
А может, сложно чувствовать себя уютно, когда тебе двадцать один год, ты — успешный детектив и сейчас стоишь перед только-только залатанным забором мафиози-истерика, собираясь подкинуть в его птичий загон двух перепелок.
— Спейд, ты куда собрался? Сейчас же вернись.
Спейд неохотно разворачивается и усаживается на траву.
— Без твоих иллюзий мы рискуем вляпаться в большие неприятности, — на самом деле, не назвал бы он эту идею идиотской, не попал бы сюда.
— Любопытно, как тогда называется то, в чем мы находимся сейчас, — бормочет он, ежась в тонком щегольском плаще.
— Я бы сказал, но мне не положено знать таких слов, — отзывается Лампо вполголоса. — И перед Таддео неудобно.
— Знал бы ты, какие слова известны мне, — доброжелательно говорит Каваллоне. — Но так или иначе, ваша авантюра кажется мне весьма забавной.
На небе сияют звезды. Воздух затоплен чириканьем цикад, сыростью и едва слышным гневным шипением перепелок, запертых в клетке. Клювы им Асари предусмотрительно завязал.
Тишина, умиротворение и мы, готовые уничтожить и первое, и второе.
Все, как обычно.
— Пора, — говорю я.
Все поднимаются. Джи взламывает Пламенем замок в калитке, и мы проскальзываем внутрь.
— Будем развязывать им рты? — шепчет Лампо.
— Нет, — тихо отзывается Джи. — Либо нас выдадут их вопли, либо они нас сожрут. Просто засунем в загон к осталь… Вот черт.
Загон оказывается пуст.
— Он что, забирает их на ночь в свою комнату? — яростно шепчет Спейд рядом со мной. — Ложится спать с ними? Укрывает одеялом?
— Нет, — мрачно говорят сзади. — Он стоит сзади и предлагает вам медленно обернуться, чтобы посмотреть в дуло его пистолета.
Мы медленно оборачиваемся. Бернарди выглядит сонным и недружелюбным.
— У меня есть титул, а они со мной, — неуверенно замечает Каваллоне.
Не вовремя вспоминаю, как его Семья пыталась запретить ему с нами общаться.
Возможно, в этом было какое-то рациональное зерно.
— Сочувствую вам по обоим поводам, сеньор, — сухо сообщает Бернарди. — А теперь давайте все зайдем в дом и мирно обсудим нашу ситуацию. И не стоит пытаться применять ваши трюки. Скоро возвращается ваш босс, и последствия будет расхлебывать именно он.

Одно хорошо — у Бернарди тепло, и Спейд наконец перестает демонстративно трястись.
Бернарди и пистолет усаживают нас за большой стол, предлагают чего-нибудь выпить.
Я решаю повременить с попыткой отнять у него оружие.
— Мы бы предпочли сразу разобраться в нашей… ситуации, — деликатно предлагает Джи. — Заметьте, мы не хотели ничего украсть — наоборот, мы возвращали вам потерю. Точнее, возмещали. Искренне и от души.
Бернарди тяжело опускает в кресло и подпирает щеку ладонью, поставив локоть на колено. На вид ему лет пятьдесят, волосы, во всяком случае, уже седые, а лоб с высокими залысинами.
— Мальчик, — обращается он к Лампо. — Главным образом, я хотел поговорить с тобой.
Лампо вжимается в стул.
— Мальчик мой, — до ужаса ласково произносит Бернарди. — Давай договоримся. Ты задавил двух моих перепелок, верно?
Лампо нервно кивает.
— А мы скажем общественности, что всех.
Некоторое время все молчат.
— Ч-что? — изумляется Лампо.
— Всех, — терпеливо повторяет Бернарди. — Так уж получилось. Вот такое горе. Своих двух пернатых чудовищ можете забрать обратно. Я даже готов возместить вам их стоимость.
— Простите, — Джи выдавливает из себя сегодня просто максимум деликатности. — Мы не совсем понимаем — а в чем причина такой просьбы? Не то чтобы мы были против, конечно… Но ведь вам так дороги эти…
— Нет, — отрезает Бернарди. — Не дороги. Будь моя воля — сам бы их всех перестрелял.
Он гладит пистолет.
— Их любит моя жена, — наконец, говорит он. — Не знаю, что ей приглянулось в этих проклятьях рода человеческого, но она возится с ними второй год. А я вынужден наслаждаться шумом, запахом, перьями и невозможностью выйти во двор без хорошей тяжелой трости. Так что этот инцидент — чудо с небес, и ведь именно тогда, когда она уехала на пару дней — какая удача, — он вздыхает. — Продам кому-нибудь их всех, а Джемме скажу, что погибли. Расстроится, конечно, но я уж что-нибудь придумаю. Пусть золотыми рыбками увлечется, что ли.
Он поднимает на Джи усталый взгляд.
— Согласны?
— Разумеется, — говорит Джи после паузы.
— Ну вот и прекрасно, — Бернарди улыбается, впервые с момента встречи. — Так что насчет стоимости птиц? Все же они дорогие.
— Возмещения нам не нужно, — быстро произношу я. — Мы бы не отказались от помощи. Вы знаете викария Кальпи?
Бернарди пожимает плечами:
— Знаю, безусловно, знаю. Этот святоша постоянно заглядывает к нам — нравятся ему, понимаешь ли, джеммины птицы. Похоже, избавлюсь заодно и от него, — он еще больше веселеет.
Кальпи у нас любят.
Спейд приподнимает брови и многозначительно косится на меня, но я и сам прекрасно понимаю, в чем дело.
— Ему нравятся эти перепелки?
— Крайне. Все хотел получить хоть одну, но денег не хватало. Так в чем нужна помощь?
— Уже ни в чем, — сдержанно улыбается Джи. — Уже ни в чем.
Провожая нас до двери, Бернарди спрашивает:
— А что с машиной? Серьезно пострадала?
— К сожалению, да, — Джи разводит руками. — Не думаю, что найдется механик, способный ее починить.
— А вы знакомы со Сфимидой? Механик, очень талантливый. Возможно, сумеет вам помочь. Загляните в его мастерскую на Марэгроссо.
На прощание Бернарди жмет Лампо руку:
— Благодарю за уничтожение моих птиц, молодой человек.
— Спасибо, что не выстрелили сразу, — бормочет Лампо.

На следующий день мы отправляемся к Сфимиде.
— Это значит — «акула-молот», — поясняется Джи. — Таддео сказал. Видно, прозвище.
— Многообещающе, — говорит Спейд с сарказмом. — Наверняка, милейшей души человек.
— По сравнению с теми перепелками все вокруг — ангелы. К слову, Кальпи уже получил свою зверюгу?
— Я отнес сегодня с утра, — Лампо ухмыляется. — Сухо поблагодарил и сказал, что воскресная проповедь будет посвящена чревоугодию.
— То есть, не нам. Ну и слава Мадонне.
На Марэгроссо мало прохожих. Улица узкая, извилистая; впрочем, мастерскую Сфимиды мы находим легко — столько дыма и шума от нее идет.

Сфимида таращится на нас огромными выпуклыми глазами.
Тяжело смотрю на Лампо до тех пор, пока тот не перестает хмыкать. Последнее, что нам сейчас нужно — это оскорбить механика, способного починить автомобиль Джотто.
— Если судить по вашему описанию, я могу справиться с поломкой, — медленно и размеренно роняет Сфимида, будто нехотя открывая маленький рот. — Но это будет стоить определенной суммы.
— Мы заплатим, сколько необходимо, — Джи сияет готовностью сотрудничать. — Совесть не позволит мне недооценить ваш труд.
— Я понять не могу, как Джи вообще живет с такой наглой, требовательной совестью, — бормочет Спейд.
— А я вот не понимаю, как твоя совесть живет с тобой, — кидает Джи через плечо. — Хотя насчет «живет» я не уверен.
Тут не соглашусь. Совесть у Спейда, конечно же, есть, просто она давно прервала с ним все контакты и теперь коротает свой век в уединении.
Сфимида растягивает рыбьи губы в улыбке.
— Я приду завтра и посмотрю, что можно сделать, — говорит он.
Джи жмет ему руку:
— Большое спасибо. Вы нас буквально спасаете, сеньор Джаннини.

А потом приезжает Джотто.
Первым делом он садится в машину и откидывается на спинку сиденья, блаженно улыбаясь.
— Ну что, — говорит он, — я не особенно устал. Лампо, помню, ты хотел прокатиться по Сан-Мартино? Залезай.
Лампо зеленеет, прямо-таки под цвет волос, но берет себя в руки и забирается на соседнее сиденье.
— Странно, — бормочет Джотто тем временем. — Это еще что?
Он достает из-под приборной доски пару перышек, вертит пару секунд. Спейд делает пару шагов вперед и ловко выхватывает перья у него из пальцев.
— Думаю, ветром занесло, Примо.
Джотто улыбается ему, кладет ладони на руль и плавно нажимает на педаль.
— Поехали!
Автомобиль резко стартует.
— По-моему, это больше семидесяти пяти километров, — изрекает Спейд. — А еще, по-моему, рыбоглазый механик копался в нашем авто с каким-то нездоровым энтузиазмом.
— Он бы не стал вставлять туда что-нибудь опасное, — отзывается Джи. — Вообще он показался мне неплохим человеком. Кто знает, может, наши судьбы еще пересекутся.
— Упаси Мадонна. Мне лично вполне хватило одного пересечения. Кстати, как вы думаете, может, расскажем обо всем Джотто?
Джи резко поворачивается к нему:
— Про то, как Лампо почти уничтожил его автомобиль? Как чуть не задавил Кальпи? Как были убиты две, простите, теперь уже десять, перепелок? Как мы ночью лезли во двор к Бернарди и втянули в это Кавалонне? Ни за что. Никогда. Спейд, даже не вздумай.
— Хорошо, хорошо, — Спейд бросает перышки в воздух, засовывает руки в карманы и смотрит автомобилю вслед. Ветер играет с перьями, кидает в разные стороны и, в конце концов, уносит куда-то ввысь, к самым облакам.
— Да и в конце концов, — говорит Джи, — мне просто не позволит этого совесть.
Спейд косится на меня и неохотно кивает. С совестью у нас спорить не принято.