Команда "Солнечная сторона". Задание 10. Авторский фик "Озёрные боги"

[reborn-nostra]

Название: Озёрные боги
Автор: Солнечная сторона
Бета: Солнечная сторона
Герои (Пейринг): 5YL!Рехей/5YL!Хибари, Вонгола
Категория: джен, преслэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: экшн, мистика
Размер: 8300 слов
Саммари: Странное и опасное приключение может начаться с обычной поездки на горячие источники
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени, тема "Главный цвет радуги"
Скачать: yadi.sk/d/g1_mJgSq4GINB

На съёмной квартире телефона не было. Ночь была ветреная, около полуночи снова трясло — несильно, балла на четыре, но, наверное, этого хватило, чтобы где-то оборвались линии электропередач.

Рёхей накинул куртку и вышел на улицу. Рабочий квартал Гинована пустовал, даже круглосуточных магазинов было мало. За двадцать минут Рёхей обошёл две незнакомые улицы и, наконец, нашёл будку с телефоном. Сквозь стекло ночь казалась совсем непроглядной. Рёхей смотрел в темноту, слушал длинные гудки и ждал, почему-то особенно отчётливо представляя завалы одеяла и бледное, нахмуренное во сне лицо.

Но голос в трубке был совсем не сонный.

— Надеюсь, это важно, — сказал Хибари, и Рёхей улыбнулся своему отражению.

— Не особенно.

Хибари помолчал.

— Откуда ты звонишь?

— Из будки. Забыл купить новый сотовый.

— Завтра купи.

— Ага.

Порыв ветра качнул деревья. Ненастный выдался март.

— Как учёба? — спросил Рёхей. — Криминалисты уже прячутся от тебя?

— Здесь отвратительные порядки. Старосты какие-то инвалиды. — Хибари подумал и признал: — Но преподаватели хороши. Не как малыш, но на уровне.

Рёхей удивлённо хмыкнул. Хибари представлялся ему злым подлетком, залезшим в загон ко взрослым псам.

— Кстати о малыше, — сказал он. — То есть... то есть о Реборне. Я из-за него и звоню.

В трубке завозились и зашуршали, словно Хибари устраивался поудобнее. Рёхей спохватился:

— Ты там один? Твой сосед, наверное, спит?

— Спит, — согласился Хибари. — Я его выключил. А, подожди...

Кто-то захрипел на периферии слышимости, затем резко замолчал. Рёхей поморщился, невольно потёр шею под правым ухом.

— Зачем?

— Он храпит.

— А так он хрипит! — рявкнул Рёхей. — Только не говори, что каждую ночь...

— Нет, зачем каждую, — невозмутимо ответил Хибари. — Он редко приходит ночевать.

— Ты его убьёшь, — обречённо сказал Рёхей. — Как отвертишься? Или ты уже сколотил группу поддержки, которая закапывает твои игрушки?

— Я никого не убил в Намимори.

— Да ну? — удивился Рёхей.

— Уверен.

Рёхей пожал плечами, словно Хибари мог его видеть.

— Ты говорил о Реборне, — напомнил Хибари.

— А! Да. Реборн хочет собрать нас на этих выходных. Поедем в Канагаву на источники.

Хибари тут же потерял интерес к разговору.

— И зачем ты говоришь это мне?

— Затем, — радостно сказал Рёхей, — что ты едешь с нами!

Хибари не потрудился ответить. Рёхей понял, что он сейчас положит трубку, и заторопился.

— Реборн и Колонелло будут с нами. Понимаешь? Они что-то устроят, как всегда. Тсуна не обрадуется, но тебе будет интересно.

— У меня вполне интересная жизнь.

— А я думал, что в столице тебе пришлось присмиреть, — бесхитростно сказал Рёхей. — Сколько у тебя выговоров за драки, десять?..

Трубка загудела. С досады Рёхей так вдавил её в пазы, что корпус телефона затрещал и просел внутрь себя.


Собирались в Одаваре. Автобаза была полна народа: в выходной весенний день люди рвались в горы подальше от больших городов. Рёхей поплутал между площадок и по гулкому автовокзалу, не встретил никого из знакомых, проголодался и ушёл в кафетерий.

Толпа текла мимо; мигали настенные телевизоры, сильно пахло кофе. Было весело и шумно, тянуло весенним сквозняком, горы в высоких окнах казались удивительно близкими — на лесистых склонах даже можно было различить туристические дороги. Рёхей, не склонный к долгим размышлениям, тем не менее впал в задумчивость: он вспоминал, как пять лет назад на любые общие поездки собирались возле дома Тсуны или на перекрёстке у школы, а по возвращению разбегались по домам с уверенностью в скорой встрече.

Теперь Тсуна, Хибари и Ямамото учатся в Токио; Гокудера на время получения вышки вернулся в Италию; Мукуро ещё три года назад подался в Индию, и с тех пор о нём ничего не было слышно. Хром поступила на медицинский в Киото, а Ламбо доучивается в школе Намимори. Они всё ещё Семья, и через пару лет вновь соберутся вместе — даже бродяга Мукуро, даже самоуверенный одиночка Хибари, — но пока что они обычные студенты, которых объединяют только похожие кольца — как может объединять эмблема закрытого клуба.

Рёхей хотел было подумать ещё о словах Реборна, что после учёбы большинству из них придётся переехать в Италию, но тут жареные креветки закончились. Рёхей вновь отправился на обход автобазы, надеясь, что кто-нибудь уже появился.

Первым он встретил Ямамото. Высоченный и загорелый, небрежно одетый, как будто только что с тренировки, он стоял в центре неровного круга восхищённых девушек и не замечал этого. Рёхей протолкался к нему, схватил за плечо.

— Рёхей! — обрадовался Ямамото и немедленно полез обниматься. Рёхей хлопал его по спине, тряс за плечи и умильно разглядывал повзрослевшее лицо — «похудел, испился на столичных вечеринках, а?!» — и радовался, что Ямамото остался всё тот же: улыбчивый и ясноглазый, совершенно замечательный парень.

— А где все?

— Нет никого, опаздывают.

— А ты-то!..

— А я что?

— Обещал приехать в Токио!

— Да меня в октябре на материк забросили!.. Сам как? Кромсал кого-нибудь без нас?

Ямамото смеялся, ерошил волосы.

— Куда там, — говорил легко и отводил глаза, — деревяшкой махал, только и...

Рёхей указал на свежий узкий шрам на его подбородке, и Ямамото пожал плечами. Рёхей не стал расспрашивать. Через двадцать минут они вышли на пятую площадку и обнаружили, что народ уже собрался и толпится вокруг рюкзаков. Стоял вытянувшийся жилистый Тсуна, по обыкновению лохматый и неуверенно улыбающийся; рядом с ним, нависая и кренясь от желания быть ближе, высился загорелый, беловолосый Гокудера. На Тсуну он смотрел с обожанием, исподтишка, говорил неловко, и акцент звучал особенно отчётливо. У самого края бордюра стояли Реборн и Колонелло. Оба выглядели на четырнадцать. Одинаково нескладные, одинаково худые, они по-школьному пихались локтями, ловили друг друга за шеи и втолковывали что-то, периодически начиная громко ржать. Леон выглядел большими зелёными наушниками; на глазах у Рёхея Колонелло стащил их с шеи Реборна, почесал по гибкой дужке, и Леон обратился в самого себя — пучеглазого, хвостатого и в высшей степени довольного жизнью.

— Кажется, всем весело, — констатировал Ямамото. — Но где Хибари?

Рёхей вспомнил недовольный голос в телефонной трубке, запоздало возмутился и развёл руками.

— Я не смог уговорить его поехать. Упрям, как осёл.

Подошёл томный Ламбо.

— Такеши, — сказал он страдающим голосом. — Рёхей. Рад встрече.

Рёхей с воплем сгрёб его в объятия, и Ламбо испуганно забился.

— А сопляк-то вырос! — ревел Рёхей, впечатывая кулак в кудрявую макушку. — Ты погляди, Ямамото, как вымахал!

— Рёхей, отпусти-и!

— Это же Рёхей?

— Ямамото!

— Задуши эту корову, задуши!

— Старший, не надо!

Ламбо страшно закричал, и Рёхей от неожиданности выпустил его. Ламбо плюхнулся на задницу, проворно уполз за Тсуну и стал обиженно смотреть из-за его коленей.

— Ну что ты орёшь как девчонка, — огорчённо сказал Рёхей. Он обнял Тсуну, обменялся тычками с Гокудерой и, наконец, дошёл до Реборна и Колонелло.

— Учитель, — сказал он и поклонился взъерошенному четырнадцатилетнему Колонелло.

— Привет, эй, — сказал тот, одобрительно рассматривая Рёхея; последние полгода он провёл на материковой базе в Корее, и время это было трудным: он похудел, обточился, двигаться стал лучше, загорел дочерна и смотрел по-новому, серьёзно и пристально, как будто из засады.
Рёхей в свою очередь с интересом рассматривал обоих. Перемены, случившиеся с бывшими Аркобалено, его изумляли: у них год шёл за два, характер под влиянием бушующих гормонов был пугающе нестабилен, а пламя не поддавалось контролю. Рёхей не вникал в их проблемы, но одно время постоянно слышал пророчества Верде, которые Тсуна, волнуясь, пытался обсудить с Реборном: Верде, этот мрачный попугай, был уверен, что Аркобалено за двадцать лет достигнут глубокой старости и умрут мучительной смертью, как только станут слишком слабыми, чтобы контролировать Пламя. Этот посыл Рёхей отлично понимал. Когда ты оказываешься в том состоянии, когда писать можно только через трубку и в мешок, тебя может доконать любая мелочь — и пусть это случится быстро, спасибо, Будда.

Но, ко всеобщей радости, Верде просчитался. Через пять лет после снятия проклятия темпы роста замедлились, а Реборн достиг первых серьёзных успехов в контроле над Пламенем. Когда Тсуна говорил с Рёхеем последний раз, он сказал, что Реборн, хоть и ведёт себя как мальчишка, в футбол всё же не играет и джей-рок не слушает.

— Я был уверен, что не обойдётся без джей-рока, — сказал тогда Тсуна.

— Только металл, только экстрим! — рявкнул Рёхей, и Тсуна вздохнул.

Теперь по лицу Тсуны было понятно, что он не ждёт от поездки ничего хорошего. Он с ужасом смотрел на сияющего зловещим энтузиазмом Реборна, потирал локти и всё топтался на месте, как нервная лошадь.

— Ты бывал в Хаконе, Тсуна? — мягко спросил Ямамото. Тсуна покачал головой. — А я бывал. Отличное место, красивое озеро. Если успеем, сходим в музей и святилище Гонгэн. А какие там суши!..

Тсуна затравленно улыбался и кивал.

— А я думал, мы только в онсен едем, — вдруг сказал он, расширив глаза. Реборн обернулся к нему, издевательски улыбаясь.

— Пешие прогулки по горам полезны для здоровья, — сказал он, и Тсуна застонал.

Подъехал пустой автобус.


Леса по весне были мокры и холодны, но уже покрыты молодой зеленью; тёмная влажная земля пахла минералами и сыростью, река ещё не надулась дождевыми водами и открывала каменистые берега. Некоторое время из окон автобуса были видны только холмы, но затем начался город Хаконе. Длинный и тихий, он надолго протянулся между лесистыми склонами, а затем, пропав на некоторое время, раскинулся на берегах Асиноко.

К приезду на станцию Юмото Рёхей успел сцепиться с Гокудерой и уронить багаж с верхних полок на голову Ламбо. Под вопли шофёра, испуганные увещевания Тсуны и рыдания Ламбо (а ещё возмущённые крики остальных пассажиров) Рёхей вжал Гокудеру в угол между креслом и стеклом и не раздумывая, на эмоциях, ткнул его кулаком под рёбра. Гокудера озверел. Автобус встал, не доехав до станции двести метров. Рёхей головой вперёд вылетел в вовремя открывшиеся двери, а следом, как разъярённый кот, выпрыгнул Гокудера.

Когда они, стиснув друг друга словно давно расставшиеся братья, врезались в почтовый ящик на обочине дороги, Рёхей понял, что пора прекращать. Гокудера останавливаться не собирался; судя по всему, пожив в Италии, он растерял те крохи выдержки, что приобрёл за пять лет жизни в Японии. Рёхей не знал, чем занимался Гокудера у себя на родине, но точно знал, чему научился на четырёх военных базах за последние два года. Калечить члена своей Семьи он не хотел.

Поэтому, когда Гокудера пригнулся и ударил сбоку и снизу, как змея, метя в кадык, Рёхей перехватил его руку, пропустил мимо себя и закрутил в собственной инерции. Гокудера потерял равновесие и заплёлся в ногах; Рёхей удержал его над самым асфальтом, подтянул к себе и завёл руку за спину.

— Паршиво дерёшься, — сказал он. — Лучше математику всякую считай.

Гокудера рвался, чуть не высаживая плечевой сустав. Рёхей краем глаза заметил, что автобус давно уехал, а рядом маячит бледный испуганный Тсуна.

— Отпусти его, — попросил он.

— Да я-то отпущу, — с досадой ответил Рёхей. — Но он опять полезет...

— Ты у меня разлетишься на три улицы, — рявкнул Гокудера. Ямамото хохотнул в отдалении.

Рёхей подумал и отпихнул от себя Гокудеру; тот пробежал, смешно вскидывая ноги, упал на четвереньки и тут же вскочил, чёрный от злости. Он шагнул было к Рёхею, но Тсуна встал у него на пути.

— Хватит! — заорал он. — Мы в чужом городе, на людной улице! Хотите провести выходные в полиции?!

— Это не то, что должен говорить босс, — сказал Реборн. Он сидел на ограде и наблюдал за всем, неприятно, взросло щурясь. Тсуна дико взглянул на него и вдруг улыбнулся.

— Да ну, — сказал он, — ерунда. Они всегда дерутся. Они, то есть мы, мы всё ещё друзья. — Он оглядел зарёванного Ламбо, безмятежного Ямамото, взбешённого Гокудеру и, обернувшись, с тревогой взглянул на самого Рёхея, всё ещё стоявшего в ослабленной защитной стойке. — Ведь так? — спросил он.

— Да, — удивлённо ответил Гокудера и перестал хмуриться. — Конечно.

И все расслабились.

Ямамото разобрал вещи, в спешке выкинутые из автобуса на асфальт; Колонелло походя сказал Рёхею: «Не прыгай, эй, ноги на земле», и Рёхей принял к сведению; Гокудера, помявшись, подошёл и попросил прощения за свои слова о спецназовцах, на что Рёхей ответил: «Ничего, ты гражданский, ты не знаешь».

Растянувшись гуськом, они пошли к станции. Рёхей, довольный неожиданной разминкой, чувствовал себя превосходно; поэтому, хоть он и слышал, о чём говорили Тсуна и Реборн, шедшие позади, в смысл не вникал.

— Ты ведь так не думаешь, — говорил Тсуна, — я имею в виду, это ведь не серьёзная проблема? Они давно не виделись... отвыкли от друга... они всегда плохо ладили! Сейчас посидим в горячей воде, успокоимся, поговорим об учёбе...

— Члены твоей Семьи должны ладить, даже видя друг друга раз в десять лет, — сказал Реборн, и Тсуна сердито вскрикнул. Рёхей даже сбился с шага.

— Должны ладить! А Мукуро? А Хибари?! Хибари даже не приехал! Он и разговаривать со мной не стал!

— Это значит, что ты паршивый босс.

— Какой есть, — тихо, тяжело сказал Тсуна. Рёхей одобрительно улыбнулся этому тону.


— А почему не одноместные номера? — занудно спросил Ламбо и получил подзатыльник от Гокудеры.

Рёхей подошёл к окну. За густыми кронами виднелась далёкая, размытая сквозь дымку вершина Фудзи. Асиноко, просторное и спокойное, отражало небо и лес; у причалов стояли нарядные туристические баркасы и клипера. Ямамото оказался прав: в Хаконе было красиво.

Глядя на озеро, Рёхей вспомнил кое-что и оживился.

— Эй, Тсуна, знаешь легенду о Драконе?

— Эээ, — сказал Тсуна. — Храм Дракона?.. Красные ворота?... Помню. То есть нет. Не помню.

Рёхей кинул рюкзак к стене.

— Пойдём, — сказал он, — к озеру. По дороге расскажу. Это мегалегенда!

— Но вещи, — вякнул Тсуна, уже влекомый к двери. В коридоре их увидел Гокудера и тут же вцепился в Рёхея, как клещ.

— Куда ты Десятого тащишь? — бубнил он, спускаясь следом по лестнице. — Он устал! Он голоден! Десятый, ты голоден? Эй, тупица, отпусти Десятого, кому сказано!

— Потом, потом пожрёте, — отмахивался Рёхей. Тсуна еле поспевал за ним, перескакивая ступеньки. Какая-то молодая пара проворно убралась с их пути и неодобрительно зашипела вслед. Тсуна хотел было извиниться, но Рёхей уже тащил его по вестибюлю к террасе. На улице обнаружилось, что Ламбо увязался следом, а Гокудера и не думает идти обедать без Десятого. К озеру пошли вчетвером.

Лестницы, вырубленные в склоне Комагатаке, казались бесконечными. Шумел лес. Рёхею всё вокруг напоминало о марш-бросках через материковые джунгли, и это были отличные воспоминания — воспоминания о том времени, когда надо проявлять настоящую силу, чтобы выжить.

— Помедленнее, Старший брат, — простонал Тсуна. Рёхей оглянулся. Гокудера упрямо сопел над плечом Тсуны, а Ламбо основательно отстал.

— Шевелись, корова! — крикнул Рёхей.

— Ты хотел рассказать что-то, — напомнил Гокудера, и Рёхей изумился:

— Точно, а я уже и забыл. Шевелись, корова, я расскажу кое-что интересное!

Ламбо тут же оказался рядом. Лицо у него было совершенно незаинтересованное. Рёхей сбавил шаг, чтобы его все слышали.

— Это очень крутая история, — заверил он. — Про дракона. Этот дракон жил давным-давно и, естественно, ел только молодых красивых девушек.

— Никогда этого не понимал, — пробормотал Гокудера. — Зачем переводить молодых красивых девушек? Съешь корову, а молодую красивую девушку... — тут он посмотрел на Ламбо и сунул сигарету в зубы, вдруг став невероятно похожим на Шамала.

— Тихо, я рассказываю. Так вот, люди это всё не одобряли. Они вызвали оммёдзи, он поймал дракона и заточил его на дне озера.

— Утопил? — спросил наивный Тсуна.

— Нет, заточил. Привязал к коряге, как собаку на цепь сажают. И этот дракон сидит на цепи уже шесть тысяч лет!

— Шесть тысяч лет назад здесь не было оммёдзи! — рявкнул Гокудера.

— Как не было?

— Да вот так! Тогда колдуны были только у шумеров, и это были вовсе не оммёдзи!

— Ты недооцениваешь историю нашей страны! — возмутился Рёхей. Гокудера отмахнулся. Рёхей не собирался это так оставлять, но Тсуна спросил:

— Что стало с драконом?

— Он сидит на дне озера, — снисходительно объяснил Ламбо. — Плачет. Раскаивается. Это историю знают все, юный Вонгола. Его слёзы делают воды Асиноко целебными.

Гокудера пробормотал что-то про целебные минеральные источники. Тсуна озадаченно смотрел на Рёхея, кивающего словам Ламбо.

— Это мегалегенда, Старший брат? По-моему, это просто очень грустная легенда.

Рёхей пожал плечами:

— Так и есть. Все истории о преодолении себя и проверке своих сил грустные. Понимаешь, Савада? Он сидит на дне озера и не пытается освободиться. Он раскаялся и с тех пор тратит свои силы не на попытки бегства, а на помощь кому-то.

Гокудера сказал неприятным голосом:

— По-моему, он не думает о таких вещах. Он просто плачет от того, что больше не может есть молодых красивых девушек.

— Ты ничего не понимаешь в превозмогании! — взревел Рёхей, а Ламбо сказал:

— Мы почти пришли.

Озеро мелькало в просветах деревьев. Потянуло холодом, запахом ила; блики солнца резали глаз. Тсуна первый вышел к короткому деревянному пирсу и застыл в самом его начале, отбрасывая резкую тень. Рёхей вышел следом и увидел человека на дальнем краю пирса; но незнакомец не интересовал его. Он смотрел на красные ворота, вырастающие из воды. Воплощение покоя и смирения, они отражались в слабой ряби волн; а цветом своим они напоминали рану — или память, которая будет жечь тебя, даже если ты давно, очень давно похоронен на озёрном дне, а холодная вода течёт сквозь твоё тело.

Рёхей, не щурясь на солнце, всё смотрел на ворота и пропустил тот момент, когда незнакомец на краю пирса обернулся.

— Хибари! — воскликнул Тсуна, и Рёхей очнулся:

— Что?

Тсуна смотрел на человека, чью тёмную куртку вздувал ветер.

— Хибари, — повторил он и улыбнулся. — Всё-таки приехал.


Вечером пошли в онсен, не дождавшись Реборна и Колонелло. Тсуна нервничал, уверенный, что Реборн что-то задумал.

— Да брось, Тсуна, — сказал Ямамото, — они просто загуляли.

Вечерело. В купальнях было много народу. В предбаннике пришлось разбрестись в поисках свободного места; моясь, Рёхей поначалу высматривал среди окружающих Хибари, но пялиться в купальне было неприлично, и он уткнулся взглядом в свои колени.

Хибари так и не сказал, где остановился. Тогда, стоя на ярком весеннем солнце, он выглядел очень бледным и раздражённым — словно созерцание Асиноко совсем не успокоило его. Он не пожелал разговаривать с Тсуной, а с Рёхеем говорил отрывисто, словно бы через силу, и совсем замкнулся, когда Рёхей спросил об учёбе. Он быстро ушёл, но перед этим Рёхей успел уговорить его прийти в онсен при их отеле.

Ламбо очень забавно отпрыгнул в сторону, когда Хибари проходил мимо.

Кто-то хлопнул Рёхея по голому плечу.

— Мы уже идём, — сказал Ямамото, и Рёхей поспешно встал под душ. Потом он догнал всю компанию, и они вместе вышли под открытое небо.

Воздух холодил. В вечернем небе зажигались звёзды. Курящиеся паром водоёмы каскадами спускались по склону: перевитые лестницами и водопадами, выложенные блоками необработанного гранита и сланца, заполненные людьми. Пахло влажно и ошарашивающе: йодом, серой, зелёным чаем, медью. Рёхей вдохнул запах полной грудью и почувствовал, как волоски на шее становятся дыбом.

— Какой водоём выберем? — спросил Тсуна, и Рёхей вытянул шею.

— Вон тот, у самого леса, совсем пустой. Только один человек сидит.

— Странно как-то, — неуверенно сказал Тсуна, но Ламбо уже шёл вниз вдоль бамбуковой стены, отделявшей мужскую половину от женской. Остальные потянулись за ним, придерживая полотенца на бёдрах.

— Странно, — бубнил Тсуна на ходу, — а вдруг он больной? Или пьяный? Или извращенец?!

— Я защищу тебя, Десятый! — гаркнул Гокудера, и на него обернулись. — Если это извращенец, я выкину его в лес!

Тсуна залился краской.

Рёхей шёл сквозь пары, чувствуя, как влага оседает на коже. Плевать он хотел на человека в онсене. Если им что-то в нём не понравятся, они выкинут его в другой водоём, да так тихо, что никто не заметит. Рёхей был уверен, что за прошедшее время вся Семья наконец научилась работать тихо; а если нет, то Рёхей справится и в одиночку, это уж точно.

Но оказалось, что в водоёме сидел не больной, не пьяница и не извращенец, а Хибари.

— Кёя! — воскликнул Рёхей. Он услышал, как Тсуна рядом пискнул придавленной мышью.

Хибари, покрасневший и с волосами, прилипшими к вискам, выглядел непривычно. Он сидел, положив локти на каменный бортик водоёма и вытянув длинные ноги: вода доходила ему до подбородка и туманила очертания тела. Он мрачно глянул исподлобья и отвернулся.

— Пришёл всё-таки! — радовался Рёхей, залезая в воду. — Я так и знал, что ты...

— Убери полотенце, — велел Хибари.

— А, да. Почему ты сразу не сказал, что приедешь? Почему не встретился с нами в Одаваре? Чёрт! Я и правда поверил, что ты не приедешь! Что за привычки, Кёя?..

Хибари смотрел на Рёхея взглядом убийцы.

— Я приехал по собственному желанию, — сказал он презрительно, — а не резвиться с вами.

Рёхей дотянулся и толкнул его пяткой в бедро. Хибари молниеносно схватил его за щиколотку, но Рёхей отбился и отодвинулся. Он засмеялся:

— Я тоже соскучился.

Хибари посмотрел вверх.

— Или залезайте, или валите отсюда, — сказал он. Рёхей вывернул шею. Тсуна опять топтался, а Гокудера хмурился. Ламбо исчез, как не было его.

— Рад тебя видеть, Кёя, — искренне сказал Ямамото и залез в воду рядом с Хибари. — Уверен, тебе нравится то место, где ты сейчас учишься. Полиция точно для тебя.

— А, может, мы... — еле слышно сказал Тсуна, но осёкся, вздохнул и сел рядом с Рёхеем. Под пристальным взглядом Хибари он сник, завозился неловко.

— А ты всё такое же ничтожество? — спросил Хибари.

— Савада? — взвился Рёхей. — Савада — крутейший парень из всех, кого я когда-либо знал!

— Здесь нельзя орать. Веди себя тихо.

— Старший брат, это неважно.

— Возьми свои слова назад!

— Заткнись, или я выкину тебя отсюда, клянусь!

Поблизости кто-то поскользнулся и грохнулся на каменный пол; раздались знакомые рыдания, и Хибари немедленно заметил:

— Ваш телёнок нарушает порядок.

Тсуна пулей вылетел из воды. Гокудера, ворча, вылез следом. Ямамото посмотрел на Хибари, посмотрел на Рёхея и сказал:

— Пойду я... помогу им...

— Поможешь искать Ламбо? — удивился Рёхей, но Ямамото уже ушёл. Рёхей поразмыслил и проговорил:

— Всё из-за тебя. Ты напрягаешь людей.

— Слабаки.

— Да нет же, — разъяснил Рёхей, — это у тебя лицо страшное.

— Сломать тебе шею, что ли, — задумчиво сказал Хибари. Рёхей пересел ближе, привалился плечом. Хибари посмотрел неприязненно, но не отодвинулся.

— Что-то не так в Токио? — спросил Рёхей.

— Шумно.

— Удивительно, что ты уехал из Намимори. Скучаешь?

Хибари не ответил; Рёхей почувствовал, как окаменело его плечо. Он посмотрел на Хибари, на его острый профиль и холодные глаза.

— Вернёшься после учёбы, — сказал он. — Станешь шефом полиции... Может, даже по всей префектуре...

— Может, — согласился Хибари. Рёхей притих, расслабляясь в горячей воде. Он смотрел в лес над дощатым забором и думал — о всяком он, в общем-то, думал: и о джунглях близ Пхукета, и о рядовом Колсби, показавшем однажды, как закрывать рот пленному рыболовным крючком, если нет изоленты, а от кляпа он может задохнуться... о Киоко, которая наверняка станет замечательным педиатром, о Тсуне, который, конечно, повзрослел, но недостаточно, о том, как же хочется удона в бульоне и жаренных с имбирём куриных колобков...

— Я не вернусь в Намимори, — сказал Хибари, и Рёхей очнулся от раздумий.

— Почему?

Хибари опустил голову. Что-то в этом движении было знакомое.

— Я должен остаться в Токио. Капитан уголовного розыска через три года после выпуска. Подполковник через восемь. Потом я перейду в МИД, отдел внешней разведки, и там...

— Подожди, — сказал ошарашенный Рёхей. — Откуда ты это всё взял?

— Не я, — сказал Хибари и улыбнулся страшной улыбкой. А Рёхей вдруг вспомнил, где он слышал этот тон и видел этот судорожный наклон головы. Однажды, ещё в младшей школе, Хибари рассказал ему о своей семье.

— Но ты так любишь Намимори!

— Люблю.

Это было неправильно. И то, что Хибари говорит таким странным, совсем ему не подходящим голосом, и жизнь, распланированная заранее. Чем больше Рёхей думал об этом, тем шире расходилась красная трещина ярости в его сознании.

— Ты сам можешь решать! — рявкнул он. — Захочешь — возвратишься!

Хибари помолчал, а затем сказал фразу, которую Рёхей понял не сразу, а поняв, почувствовал холодок на спине.

— Вернусь, — сказал он, — но только убить старика...

Рёхей смотрел на него, растерянный.

Он вспомнил августовский день на заднем дворе поместья Хибари. Они сидели на берегу маленького пруда в тени старой раскидистой дзельквы, на Хибари была белоснежная футболка и джинсы, закатанные выше лодыжек. Он рассказывал о своём роде: о том, что при Хидэёси его предок был даймё Намимори, тогда — деревни и россыпи посёлков вокруг. Он получал триста коку риса в год. Род Хибари пережил все превратности эпохи сёгуната, но затем пришли чёрные корабли Перри.

— Чем помешали корабли? — удивился тогда Рёхей. Хибари посмотрел снисходительно.

— А ты совсем не знаешь историю, да?

— Знаю! Просто забыл.

— Сонно-дзёи, — сказал Хибари, и взгляд у него стал задумчивый. — Всё для Японии. Так думал мой род.

Тогда Рёхей не стал переспрашивать. Если бы спросил, Хибари бы снова посмотрел пренебрежительно, и пришлось драться. Был редкий день, когда Рёхею не хотелось драки — слишком жарко. Но это не значило, что он забыл о странных словах. Иногда ему удавалось запомнить по-настоящему интересные вещи. Дома он залез в самый конец учебника истории и узнал, что такое Сонно-Дзёи и что делали люди в пятидесятых-семидесятых годах девятнадцатого века, задавшиеся целью защитить свою страну. Известие о том, что благородный самурайский род Хибари пал, обвинённый в терроризме, не особо удивил его. Глядя на Кёю, можно было предположить нечто подобное.

И Намимори, думал Рёхей. Возможно, глубоко в душе Хибари уверен, что он всё ещё наследный даймё этих мест. Ему не нужен рис, но он карает подданых за непочтительность и нарушение порядка, и защищает свою землю, если ей угрожают чужаки. Это в воспитании и в крови. Есть люди, которым надо чем-то владеть и защищать это от посягательств. Без такой вещи жизнь кажется им пустой.

А теперь он собирается остаться в Токио!..

— Я пошёл, — сказал Хибари. Он вылез из воды — белокожий, поджарый, с широкими развёрнутыми плечами, — подхватил полотенце и пропал в завесе пара. Рёхей смотрел ему вслед. Он вдруг подумал: а что если отыскать его отель этим вечером и прийти в номер?..

Зачем?

Мысль была странная, словно чужая. Рёхей поёрзал, нахмурился. Яйца поджались, член дрогнул. Рёхей потёр лицо, прогоняя видение гладкой спины со впадиной позвоночника и прогнутой поясницей. Вспомнилось сосредоточенное лицо Хибари, влага на губах, волосы, налипшие на лоб. Как он двигается... и наверное, в постели он молчит...

— Охренеть что такое! — взвыл Рёхей и ударил кулаком по воде. Надо было вылезать и идти под холодный душ, но Рёхей не мог идти с оттопыренным полотенцем. Нет ничего хуже, чем прослыть извращенцем. Раздражённый, Рёхей откинулся на каменный борт и уставился в тёмную громаду леса за забором. И подавился.

Над забором маячила голова.

Гнусная это была рожа. Приплюснутая и бледная, с длинными тёмными глазами и широченным ртом, она парила в темноте, как воздушный шарик. Взгляд её змеиных глаз блуждал по прудам и людям, пока не остановился на Рёхее.

«Я перегрелся», — решил Рёхей.

Рожа всё пялилась, покачиваясь, как высунувшаяся из травы змея. Потом она вдруг метнулась вбок, и Рёхей проследил за ней взглядом. Он слишком удивился, чтобы пугаться. Рожа остановилась, словно в задумчивости, а потом вдруг перегнулась через забор и спросила неприятным плачущим голосом:

— Ты меня видишь?

Рёхей оглянулся. К нему до сих пор никто не подсел.

— Вижу, — подтвердил он, тараща глаза от изумления. Рожа совсем по-женски ахнула и скрылась в темноте.

Рёхей вскочил, громко плеснув водой. В два прыжка он выскочил из водоёма, разбежался и запрыгнул на забор. Доски качнулись, но выдержали. Рёхей подтянулся на руках, перевалился на другую сторону и спрыгнул. Ноги угодили на откос, поросший травой, и Рёхей поскользнулся, свалился на задницу и скатился, весь измазавшись в холодной влажной земле.

— Эй! — заорал он, вскакивая на ноги. — Морда! Покажись! Я тебя видел! Э-эй!

— Странный человек, — простонали сбоку, — не кричи, а то ведь ответят...

Рёхей прыжком развернулся и приготовился бить.

Рядом стояла давнишняя рожа. Оказалось, она была одета в тёмно-синее женское кимоно и боса; шея у неё была длинная, кривая и перехваченная красно-чёрной полосой.

— Баба, — сказал ошарашенный Рёхей. — Ты вообще кто?

Женщина, подёргивая плечами и всё потирая руки, отодвинулась в тень деревьев.

— Ты что, оммёдзи? — спросила она подозрительно. — Ну так отстань, я людей не трогаю. Я приличная.

— Какой ещё оммёдзи, — грубо сказал Рёхей. — Ты кто, спрашиваю?

— Вот дурак, — сказала женщина. — Точно не оммёдзи?

— Точно.

Она повернулась и пошла в лес. Голова шаталась, как цветок на сломанном стебле. Рёхей пошёл вслед за ней, изнывая от любопытства.

— Отстань! — вскрикнула женщина. — Не ходи за мной!

Рёхей сорвался с места. Женщина шарахнулась, затрещала ткань — Рёхей ухватился за широкий рукав кимоно.

— Ты что, привидение? — спросил он с восторгом. Вблизи женщина уже не казалась чудовищем, скорее просто страшненькой. Она пихалась локтями и пыталась отобрать свой рукав; в шее у неё отчётливо щёлкало и скрипело.

— Ну отпусти! — завыла она и зажмурилась. Рёхей, вдруг смутившись, отпустил.

— Просто я никогда не видел привидений, — сказал он и задумался. — А, нет, один раз видел. Мы с друзьями на кладбище ночью ходили...

Женщина судорожно оправлялась, словно Рёхей успел повалять её.

— Ну увидел, — проскулила она. — Что ещё?

Рёхей пожал плечами.

— Да ничего.

Она уставилась на него тёмными стеклянными глазами. Рот у неё кривился, как у инсультника.

— Всё? Я могу идти? Не погонишься?

— Иди, — уныло сказал Рёхей, так и не придумав, что спросить. Женщина засеменила, оглядываясь. Её оби почти развязался.

— Стой, стой! — заорал Рёхей. Женщина застыла, подняв плечи. Рёхей обежал её и заглянул в лицо; он выдохнул: — Правда, что в озере дракон живёт?

Бледные худые руки застыли в воздухе. Женщина подняла голову, посмотрела Рёхею в лицо. Между бровей у неё залегла складка.

— Почему спрашиваешь? — тихо спросила она. — Люди уже знают?

— О чём знают?

— Не могут не знать, — бормотала она. — Как же, как же... пять лодок уже затонуло... сели вон идут... а какие сели в лесу?!..

Рёхей взял её за костлявое плечо.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Есть там дракон или нет?

— Умер хозяин, — буднично сказала женщина и вытерла немигающие глаза. — Отмучился.

Рёхей таращился, не понимая.

— Кто умер? Дракон?!

— Хозяин. Дракон, да.

— Но как он мог умереть?! — возмутился Рёхей. — Он же дракон! Он же... он же божество, да?

Женщина посмотрела на него, скривившись.

— Он всю жизнь на цепи просидел, — сказала она с ненавистью. — Был совсем молодой, когда его на дне оставили. Сидел и сидел, как каторжник. И плакал. Как не прислушаешься — плачет. И днём и ночью. И кричит. Кто-то другой давно бы озлился и уничтожил город, а он только раскаивался.

— Дела, — протянул Рёхей. — Нет, значит, дракона...

Они помолчали.

— А кто теперь здесь хозяин? — спросил Рёхей.

— Ты всегда суёшь нос не в своё дело?

— Да я просто спросил!..

Женщина, кажется, смирилась, что так просто её не отпустят. Она сказала:

— Нашли тут какого-то паренька... Молодой, но сильный. Послезавтра, говорят, на озере состоится приём, объявят нового хозяина Асиноко.

— Можно прийти? — улыбнулся Рёхей. Женщина бросила на него острый взгляд.

— А попробуй.

Она ушла, сильно сутулясь. В темноте леса Рёхей увидел цепочку далёких огней, как будто шла процессия с бумажными фонариками. Он потёр глаза, но огни никуда не делись. Лес шумел как-то по-новому, словно между деревьев бродили и переговаривались; отчётливо слышалось, как кто-то ругается и плачет. Рёхей поёжился, с опозданием поняв, что замёрз, и полез через забор обратно в онсен.


— Эй, Тсуна, — сказал Рёхей, когда они вышли из музея. — Ты веришь в привидений?

Тсуна поёжился и ответил:

— Верю. Сам видел.

Рёхей, обрадовавшись, откусил разом половину яблока.

— Вот и я видел, — сказал он невнятно. Тсуна осуждающе посмотрел на него.

— Не пугай меня.

— Да оно не страшное было!

— Рёхей!

— Говорю же, не страшное!

— Ты всё придумываешь!

Рёхей оскорбился.

— Что значит придумываю? Вы вчера ушли, и Хибари ушёл, а я смотрю — над забором морда чья-то...

— Видел что-то странное? — спросил Реборн, возникший из ниоткуда. Рёхей покивал, силясь проглотить остатки яблока. Реборн кивнул: — Ничего удивительного. Люди, обладающие Пламенем, способны видеть многое, недоступное остальным. И не надо трястись, Тсуна!

— Любой будет трястись, — огрызнулся Тсуна. — Я не хочу видеть привидений!

— Тебя не спрашивают.

— Реборн!..

Рёхей задумчиво щурился на залитую солнцем улицу. Значит, вчерашняя встреча ему не привиделась. Он на самом деле разговаривал с женщиной, чья шея щёлкала и трещала, как сломанный шарнир, а дракон из озера умер.

Он плакал. Плакал и плакал, день и ночь, из года в год.

Ужасная жизнь.

— О чём задумался? — спросил Реборн. Рёхей думал о церемонии, которая состоится на озере. О том, что он может пойти туда.

— Интересно! — взревел он. — Здесь проводятся турниры по сумо?!


Два дня пролетели незаметно. В отель возвращались затемно, проводя время на озере и в горах. По настоянию Ямамото покатались на канатке; Гокудера жизни не видел без посещения Храма Дракона, от вида которого Рёхей впал в короткую депрессию; Ламбо рвался на пиратский корабль, и ему не стали отказывать. Тсуна особых пожеланий не высказывал: он был доволен, что на них никто не нападает.

В ботаническом саду произошло кое-что неожиданное. Рёхей прогуливался вдоль кадок с бонсаем и скучал, как вдруг где-то заорал Тсуна. Добежав и сбив по дороге несколько человек, Рёхей увидел, что Тсуна лежит на земле, придавленный жизнерадостным золотистым ретривером. Пёс обнюхивал его лицо, тыкался мокрым носом и вилял хвостом. Рёхей расслабился, отпихнул подальше взвинченного Гокудеру, который собирался отвесить псу пинка, и посоветовал Тсуне не дёргаться. Тсуна посмотрел на него белыми от ужаса глазами, и Рёхей удивился — собак он, что ли, боится?

— Уйди, — пробормотал Тсуна. — Дай мне встать. Это неприлично.

Пёс оскалил зубы... и отошёл. Тсуна отполз к стойке с цветами. Какая-то женщина кричала: «Чья собака? Она напала на мальчика!». Пёс как ни в чём не бывало потрусил мимо Рёхея, на ходу покосившись разноцветными глазами. Правый сиял красным, как неоновая лампочка. Рёхей онемел.

— Ну вот, — пробурчал Гокудера, тоже увидевший морду собаки. — Теперь точно все в сборе.

Хибари не появлялся.

Весь назначенный день Рёхей был на взводе. Его тянуло к озеру. Он ушёл от Ямамото и Тсуны и бродил вдоль причалов на его восточной стороне. Ворота Мира горели красной кляксой, и Рёхею было больно сознавать, что тот, чьё страдание они символизировали, мёртв.

Вечером они всей компанией ужинали в отеле.

— Что будем делать? — спросил Ямамото, расправляясь с тофу.

— Можно пойти надраться, — сказал Гокудера. — Десятому не помешает расслабиться.

— Я расслаблен!

— Тсуна, ты всё ещё нервничаешь из-за Мукуро?

— Да нет же!

— Он просто пошутил.

— У него ужасные шутки!..

— Мне надо уйти, — сказал Рёхей. Все замолчали. Рёхей пожал плечами и широко улыбнулся.

— Ого, — уважительно сказал Гокудера. — Когда только успел? Какая она?

— Худая, — ответил Рёхей, думая о женщине со сломанной шеей. — В синем кимоно.

— Худая, — повторил Ямамото, поднял брови, но из деликатности комментировать не стал. Тсуна завороженно смотрел на Рёхея, словно тот совершил подвиг.

— Старший брат, ты познакомился с девушкой? — мечтательно спросил он. — Ты сам к ней подошёл? Или вы столкнулись где-то?..

Гокудера схватился за голову.

— Десятый! — воскликнул он. — У тебя до сих пор не было девушки? Никогда?!

Тсуна вытаращил глаза, побурел и уткнулся в свою тарелку. Ямамото пихнул Гокудеру локтём в бок, но Гокудера не унимался.

— Нам надо это решить. Я помогу тебе. Я научу тебя теории.

— Да ты-то откуда теорию знаешь? — заржал Рёхей, и Гокудера возвёл глаза к потолку.

— Заткнись, придурок. Я жил с Шамалом. Он говорил только о бабах. О драках и о бабах. Но больше о бабах. Я всё об этом знаю!

Тсуна прошептал что-то вроде: «Не надо, Гокудера, я и сам всё умею», но говорил он тихо, и его почти никто не расслышал.

Рёхей вышел на улицу. По пути он поймал крадущегося вдоль стены Ламбо и отправил его обратно в отель. Ламбо ругался и ныл, но Рёхей был непреклонен. Надвигающийся вечер тревожил его.

Он вошёл в лес. Озеро расстилалось внизу, чёрное и поблескивающее, как разлитый мазут. Рёхей остановился в сомнениях. Он вспоминал старые сказки, в которых людей похищали тэнгу и съедали хари-онаго. Стоит ли человеку присоединяться к параду демонов?

На лестнице зашумели. Рёхей совсем не удивился, вновь увидев цепочку фонариков. Он вспомнил, как собирался с духом, чтобы перейти по бревну над бурной горной рекой. Главное — сделать первый шаг, а потом всё решит твоя сила.

Рёхей пошёл к лестнице.

По ступеням шло великое множество народа. Эта толпа производила пугающее впечатление: деформированная, пёстрая и возбуждённая, как в праздничный день, она шуршала хвостами, подпрыгивала на скрученных конечностях, бряцала латами и перевязями, помахивала бумажными зонтиками — и плыли в холодной весенней ночи сотни горящих фонариков, и стучали гэта по каменным ступеням, и мелькали маски, расписанные тушью. Рёхей подумал было вернуться в отель и сделать себе бумажную маску, как оно было в каком-то мультике, но побоялся опоздать на приём. Он дождался хвоста колонны и пошёл следом за мохнатым существом со сломанным зазубренным мечом на плече. Вопреки ожиданиям, его не учуяли; на него вообще никто не оглянулся, только толкнул в плечо какой-то длинный тощий тип, кубарем катившийся по лестнице — видно, опаздывающий.

В толпе говорили:

— ...жестокий и злой, мальчишка совсем.

— И что же? Поумнеет, повзрослеет, а мы пока тихонечко...

— Почти вчера скончался — а уже бардак. Ни дня не могут...

— Но как же человека? Зачем человека? Что, своих мало?

— Не твоего ума это!..

— А я ещё при Миямото говорил: вытаскивать, вытаскивать его надо, загнётся же в темноте и воде, дракон тебе не каппа какой-нибудь!

— И всё же объясните мне, почему человек?..

Рёхей тронул за волосатое плечо существо с мечом, шедшее впереди. Существо обернулось, обнаружив свирепую красную морду со свиным носом и толстыми рогами.

— А? — спросило оно.

— О каком человеке вы говорите? — спросил Рёхей. Существо похлопало длинными губами и сказало:

— Ты откуда свалился? Кого нам на правление ставят, дубина?

— И кого? — удивился Рёхей.

— Человека!

Оно отвернулось и пошло дальше, грузно и размеренно переставляя ноги. Рёхей, ничего не понимая, огляделся, но спрашивать больше не решился.

Через двадцать минут спустились к озеру, прямо к Вратам. Рёхей ничего не видел из-за чужих спин, но ему показалось, что вокруг стало слишком светло.

Духи топтались на берегу, не приближаясь к пирсу. Рёхей походил под деревьями и заскучал. Он сжал кулаки: на костяшках засияло золотое пламя.

— Расступись! — завопил он и стал проталкиваться. Мелькали чешуйчатые, синюшные, волосатые и прозрачные бока, кто-то царапался рогами; блестели разноцветные разнокалиберные глаза. Кто-то потянулся когтистой лапой. Рёхей заворчал, тряхнул кулаком, и лапа убралась.

Он протолкался на берег и замер, поражённый.

Озеро сияло. В отдалении плыла, не касаясь воды, огромная платформа, украшенная, как городская площадь к ярмарке. Пирс удлинился: проходя под Вратами, по всей длине освещённый коваными светильниками, он тянулся к самой платформе. Через каждые несколько метров навытяжку стояли пустые доспехи со штандартами, символов на которых Рёхей не мог разглядеть.

— А чего мы ждём? — спросил он ближайшего ёкая, зелёного, одноглазого и усатого. Тот указал на лес.

— Вот их.

Из леса как раз потянулись паланкины. Рёхей вздохнул и приготовился ждать.


Пирс скрипел под ногами. Шелестела вода. Никто не разговаривал, и, оглядевшись, Рёхей увидел, что все ёкаи хранят торжественное выражение на лицах. Тогда он тоже выпрямился, подбоченился и зашагал, растопырив локти — за неимением мечей.

Платформа приближалась. До Рёхея долетел запах сладостей и чего-то жареного, вкусного. Живот подвело. Ёкаи тоже принюхивались: кое-то, не стесняясь, громко сопел, фыркал и с шуршанием облизывал клыки.

Толпа высыпала на платформу, и Рёхей увидел, что она гораздо больше, чем казалась с берега. Многочисленные деревянные мостки отходили от неё и терялись в тени над озером; но стоило подойти ближе — и они выступали, как из тумана, и становились видны остальные площадки, такие же яркие и заполненные духами.

— С размахом вечеринка, — одобрительно сказал Рёхей, и ему ответили согласными возгласами.

Под яркими вывесками продавали еду и играли на деньги; толпа рассеялась, зазвучал смех. Рёхей увидел, что другой конец платформы оцеплен доспехами, и там, растворяясь в темноте, уходит ввысь широкая лестница. Рёхей понял, что наверху — куда бы ни вела лестница, — состоится обращение в божество нового озёрного Дракона.

Человека.

Надо же.

Рёхею не терпелось увидеть его. Что в нём такого особенного, если его выбрали новым духом Асиноко?

Но пока что в том конце платформы было тихо, и Рёхей отправился к палаткам с жареными кальмарами.

Он успел наесться и выиграть десять йен и один обан, когда толпа зашумела. Рёхей оторвался от разглядывания обана — он был уверен, что, когда вернётся на берег, монета истает, — и посмотрел в сторону лестницы. За ней по озеру плыла лодка.

Фонарь светился фиолетовым и отражался дорожкой бликов в воде. Лодка плыла бесшумно и плавно, не было видно всплеска от вёсел. Она причалила к маленькому пирсу у подножия лестницы, и несколько доспехов тут же схватились за канаты. Из лодки вышли трое: два высоких человека в белых хаори и с выбритыми макушками и молодой парень в белом кимоно.

Рёхей уронил обан. В горле пересохло, руки похолодели. Он смотрел на человека в кимоно и не мог поверить своим глазам.

— Пропустите, — сказал он и пошёл вперёд. — Пропустите, это мой друг. — Он шёл всё быстрее, отталкивая стоявших на пути. Трое в белом уже подходили к лестнице. Рёхей набрал в грудь воздух и закричал, срывая горло: — Кёя!

На него оборачивались. Он видел, как доспехи развернулись в его сторону и наполовину вытащили катаны из ножен — но Хибари не обернулся.

— Кёя, какого хера ты делаешь? — заорал Рёхей, и кто-то попытался схватить его за пояс. Он двинул, не глядя, кулаком. Хрустнуло, сбоку вскрикнули и плюхнулись на дощатый пол. Ёкаи стали расступаться.

Доспехи пошли ему навстречу. Рёхей оскалился. Он сжал кулаки и ощутил знакомую тяжесть перчаток. Подумал было вызвать Гарю, но взглянул на пустые доспехи и усмехнулся. С железяками он справится и сам.

Первой атакой на него бросились двое. Рёхей легко ушёл под замах и одним ударом снёс доспех за борт. Второй, скрежеща, рубанул параллельно полу, метя разрезать живот — Рёхей прогнулся, пропуская меч у самой кожи, прыгнул в сторону и ударил в незащищённое плечо. Доспех сложился; полыхнуло жёлтым, взрывная волна разлетелась сияющим диском. Доспех отшвырнуло и протащило, он, как торпеда, врезался в товарищей и сбил их с ног. Неповоротливые и громыхающие, они пытались встать на ноги. Когда Рёхей подскочил к ним, он явственно услышал их вопли ярости, похожие на вой ветра между скал, и почувствовал ледяной запах склепа.

— Это недостойно воинов! — прорычал он и отпустил свет, переполнявший его. — Упокойтесь!

Он ударил в пол.

Платформа дрогнула и просела. Противоположный её конец задрался. Завизжали, падая, ёкаи, с грохотом покатились перевернувшиеся жаровни; реки кипящего масла обварили попавшихся на пути, угли поджигали одежду. С треском сломались мостки, отходившие в темноту; а платформа, нырнув одним концом в воду, замерла ненадолго, затем с чудовищным стоном, вздымая волну, вернулась в горизонтальное положение и закачалась, как детская качель.

Пламя Солнца, взорвавшееся на костяшках пальцев Рёхея и притопившее платформу, раскатилось во все стороны. Оно снесло оставшиеся доспехи в воду и разбросало упавших ёкаев. Визги и крики слились в единый рёв; обернувшись, Рёхей увидел, как в небо улетает вывеска «Самые вкусные сладости».

— Простите, — сказал он, но его никто не услышал. — Простите, что испортил праздник.

Кто-то горящий, крутясь, добежал до края платформы и свалился в воду. Раздалось короткое шипение, от которого Рёхея замутило. Он посмотрел на лестницу, ожидая увидеть Хибари, но лестница была пуста.

Они успели уйти наверх.

Куда — наверх?!

Рёхей кинулся к лестнице, и никто не пытался оставить его. Он взбежал на первые ступени и увидел, как проступают верхние пролёты; он побежал, ожидая в любую секунду свалиться в воду. Резные перила летели мимо. Мелькнули девушки в расшитых кимоно и со множеством шпилек в высоких причёсках; Рёхей успел заметить их испуганные выбеленные лица и лисьи хвосты. Попалась группа худых стариков, по виду — чиновников и писцов, мелькнул и пропал человек в чёрном косодэ и чёрных хакама. У него на бедре висел меч, но человек не сделал попытки остановить Рёхея.

Лестница всё не кончалась.

Когда Рёхей, уже задыхаясь, поверил, что добежит до облаков, его вынесло на площадку.

Здесь было тихо, но у Рёхея кровь грохотала в ушах. Он на мгновение упёрся ладонями в колени и тут же выпрямился.

Сидели давешние люди в белых хаори: серьёзные, молчащие, с лицами, лишёнными возраста. Сидели на самом краю площадки, спинами к пропасти, и ветер полоскал полы их одежд. Перед ними, коленями на отрезе белой ткани, сидел Хибари. Лицо у него было отрешённое. Перед ним лежал вакидзаси. Рёхей был уверен, что на его лезвии выгравирован дракон.

— Кёя? — позвал он. Хибари посмотрел на него, и Рёхей похолодел. Это был отрешённый взгляд человека, мысленно уже умершего. — Но почему? — прошептал Рёхей. — Почему, Кёя?

Он обернулся к людям на краю площадки. На мгновение он задумался: кто из них собирается срубить голову Кёи?

— Почему он?

— Потому что, — ответил один из них, — он хочет защищать.

Дул ветер. Совсем рядом висела огромная ущербная луна.

Рёхей переводил взгляд с Хибари на людей в хаори и думал о Намимори; ещё он вспоминал, какой белой была футболка Кёи в тот жаркий день, когда они сидели в тени дзельквы на заднем дворе — по контрасту с ней бледная кожа Кёи казалась загорелой.

Он думал, что потерял свой Намимори. Ради чести семьи он должен был остаться в Токио — или убить своего старика, какой отличный выбор, — и оставить Намимори кому-то другому. Или вообще без присмотра. Он думал об этом, постоянно думал; возможно, эти мысли не давали ему спать по ночам.

А потом он приехал на Асиноко, которое только что потеряло своего покровителя.

— Долбаное озеро, — сказал Рёхей. — Как будто читает мысли, а?

Кёя, не отвечая, взялся за вакидзаси.

Время словно замедлило бег. Рёхей шагнул вперёд, понятия не имея, что он сделает: попытается отнять клинок или ударит Хибари, чтобы вырубить его. Ноги увязали в воздухе, как в меду. Краем глаза он увидел, что один из людей в хаори встаёт, и в руке его холодно, остро блестит меч.

Хибари взял вакидзаси двумя руками и перевернул остриём к себе. Его глаза блестели, как серебряные монеты.

— Кёя, — сказал Рёхей и услышал свой голос словно со стороны и пущенный на замедленном воспроизведении. — Не надо!

Хибари рывком притянул вакидзаси к животу, и в это мгновение случилось сразу несколько вещей.

Прогремел выстрел. Вставшего человека в хаори, уже занёсшего меч для удара, швырнуло вперёд. Его голова взорвалась фонтаном крови и осколков кости; он упал перед Хибари, и его развороченные мозги — желтоватое губчатое вещество, — рассыпались у его коленей. Руки Хибари вздрогнули, вакидзаси остановился, погрузившись в живот на пару сантиметров — к поясу побежала струйка крови. Грохнул второй выстрел, и сидящий человек в хаори упал лицом вниз, словно его пнули в спину. Под его головой растеклась вишнёвая лужа. Рёхей обернулся, и тут время потекло нормально.

Над краем площадки зависло странное сооружение, похожее на миниатюрный вертолёт. Гудящее и несерьёзного ярко-зелёного цвета, оно поднимало ветер крутящимися лопастями. Поначалу Рёхей не увидел, кто сидит внутри — заметил только блеск дула винтовки, — но затем на площадку спрыгнул Реборн.

— Слишком много попыток самоубийств для благополучного поколения, — сказал Реборн, поглядев на Кёю. — Я поговорю об этом с Тсуной. — Он посмотрел на Рёхея и нахмурился. — Забери у него эту штуку, пока он не отрастил крылья и не нырнул в озеро!

Рёхей очнулся от ступора и кинулся к Хибари. Тот сидел с закрытыми глазами; пальцы побелели на рукояти вакидзаси. Рёхей мягко взял его за запястья и потянул.

— Кёя, — сказал он. — Посмотри на меня.

— Он в отрубе, — сказал Реборн. — Он уже посчитал себя мёртвым. Таким людям трудно вернуться к живым. Но ничего, это пройдёт.

— А ты откуда здесь?!

— Я тоже здесь, эй! — крикнули из вертолёта.

— Да, — сказал Реборн. — Колонелло тоже здесь, хотя Леону не нужен пилот. Откуда я здесь? Из отеля. Прекрати задавать тупые вопросы.

Кёя был похож на статую. Он почти не дышал. На шее выступили жилы, надулись вены на руках. Рёхей всё-таки расцепил его пальцы и отшвырнул вакидзаси в сторону. Он проскользил по доскам и упал за край площадки.

— Клинок Дракона! — взвыли у Рёхея за спиной, и он подпрыгнул. — Ему две тысячи лет!

Рёхей обернулся.

Застреленный человек в хаори, чьи мозги только что лежали на полу, как комки овсяной каши, сидел на коленях и горящим от ярости взглядом смотрел то на Реборна, то на Рёхея.

— Ты, — сказал он. — Ты!..

Реборн непроницаемо смотрел на него.

— Что здесь делают ками из свиты Аматэрасу?!

У Рёхея отвисла челюсть.

— Вас не касаются наши дела! — бушевал застреленный человек. — Нам нужен новый озёрный хозяин! И этот человек подходит! Он безупречен!

— В Верхнем мире так не думают, — ответил Реборн, и Рёхей увидел золотое сияние, исходящее от его кожи — точь-в-точь слабый солнечный свет — Отпусти его и найди кого-то другого.

Застреленный человек побелел от ярости. Но Реборн шагнул к нему, и он, изменившись в лице, упал лбом в пол.

— Прошу прощения! — выкрикнул он. — Мы не знали! Нас не предупредили!..

— Вон, — сказал Реборн, и по площадке пронёсся порыв ветра. Рёхей осмотрелся: люди в хаори пропали. Было тихо, только вертолёт гудел.

— Это что же получается, — сказал Колонелло, — я — дух дождя? Кто тут у японцев дух дождя?

— Амэ-фури-кодзо, — ответил Реборн. — Но это мелочь. Тебя бы они не испугались.

— Эй-эй, — сказал Колонелло. — Ты не раздувайся. Ты вообще мошенник. Богиня Аматэрасу тебя знать не знает.

— Вы нас спасли, — с чувством сказал Рёхей. — Но зачем им надо было убивать его? Он же Хранитель Облака. Он и человеком достаточно силён.

Реборн почесал бровь.

— Нет. Он всего лишь Облако. Как ты и я — всего лишь Солнце. Возможно, с Тсуной поступили бы по-другому, но он Небо. А бог не может выйти из одного цвета. Он должен пройти через смерть, которая не имеет цвета — поэтому у вас хоронят в белом, а у нас — в чёрном. Понимаешь?

— Не особо, — признался Рёхей.

— И не надо, — сказал Реборн. — Это слишком сложно для тебя.

Хибари шумно выдохнул и открыл глаза. Рёхей замер перед ним, радуясь, что вакидзаси свалился в пропасть.

— Я, — сказал Хибари и вдруг задышал часто, как после бега, — я...

Рёхей притянул его к себе — и Хибари, ненавидящий чужие прикосновения, поддался.

— Возвращайся, — сказал Рёхей. — Ты жив.