Трэш, угар и ананасы!
Название: С возвращением
Автор: esplodio
Бета: Iraeniss и jf,j
Герои: Ланчия, Рокудо Мукуро, Базиль
Категория: джен
Рейтинг: R
Жанр: angst
Размер: мини (2675 слов)
Саммари: Семья всегда возвращает то, что ей принадлежит.
Дисклаймер: все принадлежит Амано Акире.
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Лишенный воли».
Предупреждение: спойлерперсонаж сходит с ума, галлюцинации.
У него странные глаза: разноцветные, в одном вместо зрачка застыл кривой иероглиф. Мальчишка смотрит настороженно и цепко – настолько, что Ланчии становится не по себе.
– Его зовут Рокудо Мукуро, – босс говорит так, будто это имя должно все объяснить. – Он из той самой проклятой семейки Эстранео, единственный выживший или вроде того. Не разговаривает. Позаботишься о нем?
Ланчия кивает. Он кивает в ответ на любые приказы – благодарность семье для него превыше здравого смысла, – но в этот раз он удивлен. Ему двадцать лет, он умеет сражаться и убивать, не больше – трудно найти менее подходящую няньку для мелкого мальчишки, который даже говорить не может.
– Я попробую, – предупреждает он.
– Спасибо, – босс смотрит на него с явным облегчением. – Я знал, что на тебя можно положиться.
Первый вечер наедине с мальчишкой кажется Ланчии пыткой. Рокудо сидит в углу комнаты, не отвечает на вопросы, но смотрит на Ланчию вдумчиво и пристально – наверное, именно так глядят инженеры на сложное устройство, пытаясь понять, как им управлять.
Ланчия передергивает плечами. Что за вздор? Он же совсем ребенок!
– Хочешь молока? – наконец спрашивает он у мальчишки.
Мукуро серьезно кивает.
***
В аэропорту Намимори Ланчия прощается с Базилем, а затем долго стоит, рассматривая табло с расписанием рейсов и едва шевеля губами. На темном дисплее поочередно высвечиваются названия знакомых городов: Милан, Парма, Сицилия, Венеция, Рим.
Пожалуй, Рим подойдет.
Салон эконом-класса душный и тесный, особенно для такого человека, как Ланчия. Глухо чертыхаясь, он пытается вытянуть ноги поудобнее, не сшибить откидной столик, не сломать поручни. Это сложно, да и он отвык от долгих сознательных перелетов, но в итоге ему все-таки удается найти удобную позу и уснуть, прислонившись лбом к холодному стеклу иллюминатора.
Ему снится дом. Квартира на пятом этаже старого здания, кирпичные стены, яркие кляксы плакатов, забытый цветочный горшок, в котором давным-давно ничего не растет. За окнами шумят и пестрят улицы Неаполя, веет прохладой, запахами кухни и тревогой.
Ему снится дом, в котором Ланчия не чувствует себя в безопасности. Из-за окон за ним неотступно следят чьи-то глаза – он чувствует это и боится. Ланчия жмется к стене комнаты, чтобы его не было видно из окна, но ощущение никуда не исчезает – только сильнее въедается в затылок.
Он просыпается от боли: кажется, ударился о спинку кресла, вздрогнув во сне. Дом по-прежнему за тысячи километров отсюда, здесь же – полупустой салон, мерный шум двигателя, глянцевый журнал с девушкой на обложке, небрежно брошенный на соседнее кресло. Глаза у девушки яркие, синие.
Вздрогнув, Ланчия тянется за бутылкой воды, резко сворачивает крышечку. Он зол на себя: терять самообладание от сна и от чужих глаз на случайной обложке не только глупо, но и опасно – особенно теперь, когда он может рассчитывать только на себя. Многие до сих пор помнят его как Рокудо Мукуро и хотят с этим Мукуро поквитаться.
Придя в себя, Ланчия засыпает опять. На этот раз он спит без снов и просыпается уже на подлете к Риму.
***
Через несколько недель Рокудо Мукуро начинает говорить. Сначала – простые слова вроде «да», «нет», «не хочу», «спасибо». Позже он уточняет и повторяет чужие имена, объясняет, почему не хочет того и хочет этого, чаще улыбается.
Теперь он действительно похож на десятилетнего мальчишку, а не на фарфоровую холодную куклу, и Ланчия не может не гордиться этим. Конечно, в мафии не возятся с детьми, но единственный выживший мальчишка Эстранео им нужен – и Ланчия пытается сделать все, чтобы того расшевелить и приручить.
Он привыкает и сам понемногу: Рокудо спокойный, не капризный и очень понимающий. Наверное, это из-за экспериментов, которые он пережил: врачи Семьи сказали, что у мальчишки много шрамов и швов на теле, некоторые совсем свежие.
Ланчии жаль его, но совсем немного. Его собственный опыт подсказывает ему: даже такие шрамы можно излечить. И он верит, что поможет Рокудо с этим.
***
Рим старый, пыльный и очень красивый, несмотря на толпы туристов и гомон на площадях. Ланчия берет такси, доезжает до Колизея и долго любуется на иссеченные ветром стены. Древняя арена кажется ему очень символичной: Ланчия слишком долго чувствовал себя гладиатором, зависимым от взмаха руки своего повелителя.
Теперь его «повелитель» гниет в тюрьме – на своем законном месте, под своим законным именем, а Ланчия, наконец-то, принадлежит самому себе… и еще, пожалуй, Италии.
До того, как Базиль выйдет на связь и узнает о его окончательном решении насчет ЦЕДЕФ, у него есть еще две недели ничем не омраченной свободы. И эти две недели он проведет дома.
Ланчия криво улыбается – почти забыл, как делать это искренне, а не для устрашения противников Рокудо – и краем глаза замечает, как вздрагивает проходящая мимо девушка. Плевать. Он научится заново. После освобождения от Мукуро это наконец-то стало возможным.
Следующие две недели Ланчия ест пиццу в случайных ресторанчиках, обжигая пальцы, покупает майки с логотипами футбольных команд и потертые джинсы вместо старой, безликой одежды и много путешествует по Риму – пешком, на такси, на взятом напрокат мотоцикле.
Никто не узнает его; никто не знает, как его зовут.
Разве это не рай на земле?
***
– Мне нравится здесь, – говорит ему Рокудо как-то вечером. Они сидят в комнате мальчишки, и Ланчия учит его играть в карты – наверное, это самая невинная игра из всех, правила которых он знает.
– Нравится? – смеется он. – Еще бы.
Рокудо самый младший в Семье – младше, чем был Ланчия, когда его подобрали с улицы, – и нет ничего удивительного в том, что мафиози с ним по-своему возятся. Кто-то приносит мальчишке книги, кто-то отдает свой десерт во время ужина, а однажды Ланчии даже приходится перехватить револьвер, который собирается подарить Рокудо пьяный Леоне.
Не похоже, чтобы для Рокудо имели хоть какое-то значение эти подарки – он всегда принимает их со сдержанной вежливостью, осторожно улыбается и благодарит. Но потом Ланчия находит в саду забытую книгу, на подоконнике – нетронутое печенье, а Рокудо – Рокудо сидит на своей кровати, обхватив руками колени, и смотрит то в потолок, то в раскрытое окно странным, нечитаемым взглядом.
И все же ему здесь нравится.
Ланчия осторожно кладет ладонь на темную, взъерошенную макушку и улыбается мальчишке так тепло, как только умеет.
– Все будет еще лучше, – обещает он.
Рокудо внимательно смотрит на него своими удивительными разноцветными глазами.
***
В последнюю ночь в Риме Ланчии снится прошлое. Влажные, липкие пальцы гладят его шею, подбираются к затылку – оттуда, прямо из волос, вверх тянется тугая и толстая нить, растворяется в воздухе. Нити растут из плеч, из рук, из выпирающих позвонков на спине, одна – самая толстая – выходит из сердца. Это не больно, ничуть. Но очень безнадежно.
– Ты мой, слышишь? – шепчет ему пустота, заходится тихим смехом. – Ты мой, только мой.
После того, как невидимый Мукуро целует его в шею, а нити, вспыхивая серебристым светом, вздергивают Ланчию вверх, как беспомощную марионетку, он просыпается. За окнами мотеля – ночные огни любимого им вечного Рима, в котором точно нет Рокудо, но ему все равно не по себе. Ланчия долго вертится на кровати и засыпает только под утро.
***
– Ты убил их, – удивленно говорит Рокудо, рассматривая остывающие тела. – Так быстро и легко.
Это их первое задание вместе: Ланчия исполняет, мальчишка наблюдает – не больше. Рано или поздно ему придется замарать свои руки в крови, но пока достаточно и того, что он смотрит и учится.
– Убил, – кивает Ланчия хмуро, не зная, что еще добавить. Быстро? Легко? Так оно всегда и происходит.
Рокудо спокойный даже сейчас – настолько спокойный, что Ланчия не может понять, шокирован он или восхищен. Он рассматривает трупы пристально, не отворачиваясь, а затем поднимает голову и светло улыбается Ланчии.
– Ты сильный.
Ланчия не считает, что этим стоит восхищаться, но улыбается мальчишке в ответ.
***
Венеция – прекрасный умирающий город, пахнущий затхлой водой и прогнившими сваями. У одного из каналов Ланчию ждет Базиль: ему нужен долгожданный ответ. Тем не менее, он не оборачивается, пока Ланчия не встает у него за спиной.
– Вы немного бледный, – со сдержанным удивлением говорит Базиль ему.
– Пустяки, – Ланчия пытается небрежно повести плечами, но выглядит это, как нервное передергивание. Он плохо спит последнюю неделю и всерьез задумывается над тем, чтобы купить снотворное. – Давай сразу к делу.
– Хорошо, – тот кивает. – Но я думаю, вам захочется узнать: Рокудо Мукуро пытался сбежать. Его поймали и заточили на нижнем уровне Вендикаре.
– О, – на самом деле, Ланчии хочется ответить вовсе не это. На самом деле, он рад, он обескуражен и отчасти даже раздражен – откуда же тогда берутся сны и непонятная тревога? – Ты прав. Это действительно стоит знать.
Базиль понимающе кивает, но не говорит больше ничего – ждет ответа. Ланчия смотрит задумчиво на канал. Он не хочет привязываться. Он боится привязываться. Но ЦЕДЕФ – не Семья, отношения там не должны быть такими близкими. Да и Мукуро больше ничего не сможет ему сделать.
Ланчия не хочет прожить всю оставшуюся жизнь, опасаясь, убегая и избегая тех людей, которые идут ему навстречу.
– Я присоединюсь к вашей организации, – говорит он.
Базиль улыбается, и Ланчия с удивлением понимает, что тот действительно рад. Он рад и сам, хоть и не показывает этого: наконец-то у него появился шанс начать все заново.
Занавески в номере венецианского мотеля темные, тяжелые – но не настолько, чтобы их не раздувало ветром. Сидящий у окна Ланчия то и дело фыркает раздраженно, отмахиваясь от лезущей в лицо плотной ткани.
Завтра они с Базилем отправляются на Сицилию. Ланчия рад этому: он возвращается к людям и прощается с одиночеством, тоской и тревогой.
Занавески колышутся вперед-назад, задевают скулу невесомо, почти нежно. Занавески меняются, текут – из темной ткани появляются темные, узкие кисти, знакомые руки, тянутся к шее, к лицу, к губам. Ланчия отшатывается в ужасе.
С грохотом падает стул на высоких ножках. В полутемном номере никого нет; руки исчезли; занавески – это только занавески, ничего больше.
На то, чтобы восстановить дыхание и успокоиться, у него уходит почти пять минут.
***
Дверь в комнату Ланчии открывается почти сразу же после того, как очередная молния вспыхивает за окнами. Грозы на Сицилии – это чистое буйство стихий, громкое и страшное.
Все же, он никогда не думал, что это может напугать мальчишку. Рокудо, которого не смущают трупы, но который при этом боится грозы – это удивительно. И даже трогательно.
– Иди сюда, – хлопает он по кровати рядом с собой, и Рокудо с самым независимым видом ложится рядом с ним, натягивая одеяло до подбородка. Ланчия треплет его по голове, ощущая себя практически его старшим братом.
Засыпая, мальчишка обнимает его холодными, почти ледяными руками, и от этого становится немного не по себе.
***
Штаб-квартира ЦЕДЕФ на Сицилии кажется Ланчии откровенно чудной. Это большое подземное здание, наполненное, на первый взгляд, совершенно безумными людьми. Они выглядят странно, они говорят странно, они ведут себя так, как уж точно не подобает членам огромной сверхсекретной организации, но удивительным образом этот огромный сумасшедший организм функционирует как единое целое.
Ему выделяют маленькую аккуратную комнату на втором этаже базы. Остаток вечера Ланчия проводит в ней, осматривая мебель и ощупывая безликие бежевые стены. Все глухо. Все надежно. Мукуро ни за что не пробраться внутрь.
Близится ночь: на базе ЦЕДЕФ это можно уловить по медленно угасающим лампам; коридоры постепенно пустеют, окрашиваются в мерный и теплый кремовый цвет. В комнате Ланчии тихо: не работает телевизор, не играет музыка, не гудит процессор ноутбука. Ланчия напряженно смотрит на пустую стену и ждет.
Он всегда приходит откуда-то, откуда не ждешь. Льется из занавесок, тянется из пустоты, вырастает из стен, как какой-то паразит – и смеется. Он слишком часто смеется: гораздо чаще, чем в детстве, гораздо радостнее, чем в Кокуе Лэнде.
Про себя Ланчия считает минуты и загадывает – глупо, как в юности: не появится до одиннадцати, значит, все прошло.
За минуту до одиннадцати он чувствует боль. Боль идет из глубины тела и становится все сильнее в районе живота, пульсирует, давит. Ланчии страшно, но он задирает футболку – и вздрагивает от ужаса и отвращения.
На смуглом животе багровеют толстые грубые швы, вздрагивают при каждом вдохе, будто вот-вот готовы разойтись. Он прижимает их рукой и чувствует, как растет под швами нечто большое и жуткое, ширится в нем от пупка до грудной клетки и готовится вырваться наружу.
Сквозь пальцы течет густая плохо пахнущая черная жидкость. При одном взгляде на нее Ланчию начинает мутить – он зажимает рот свободной ладонью и надеется, что та же жидкость не потечет и из горла.
– Тебе никуда не деться, – смеется голос у него в голове. – Ты никуда от меня не сбежишь.
Ланчия падает на кровать и закрывает глаза – плотно, совсем как в детстве, когда он верил, что это спасет от монстров под кроватью. Спасают ли зажмуренные глаза от кошмаров в собственной голове? Ему хочется верить в это.
Теплая вязкая жижа льется по пальцам – прямо на живот, на кровать, оттуда на пол, наверное. Ланчия не открывает глаз, не смотрит туда, где швы под ладонью дрожат, готовые вот-вот разойтись.
За миг до того, как это происходит, он теряется в спокойной тихой черноте.
***
Гроза проходит за ночь. Наутро за окнами солнечно и легко; Ланчия с силой потягивается на кровати – и только тогда морщится от легкой боли: на ладони красуется свежая царапина.
– Странно, – бормочет он, разглядывая ее. – Как это могло произойти.
– Действительно странно, – Рокудо тянется посмотреть на царапину. – Глубокая. Ты во сне поцарапался, что ли?
– Не знаю, – Ланчия пожимает плечами и поднимается. – Пустяки. Тебе пора в душ, а потом мы пойдем завтракать.
Мальчишка кивает и спрыгивает с кровати, но оборачивается у порога.
– Наклей на нее пластырь, – серьезно советует он.
Ланчия смеется.
Этот день – последний, который он помнит свободным.
***
Рим, Венеция, Сицилия, Парма, Милан.
Зачистка местных наркоторговцев. Передача документов союзнику. Слежка за мафиози из конкурирующей Семьи.
Ланчия пьет снотворное. Ланчия просто пьет.
Иногда это даже помогает.
Чаще он просыпается от кошмаров с участием Мукуро. Ассоциации с гладиатором теперь кажутся Ланчии довольно невинными: в снах Мукуро вырезает свое имя у него на коже, перекатывает глазные яблоки в ладони, сшивает его тело со своим. Доходит до того, что Мукуро отражается в воде каналов, видится ему в переулках, на месте лиц знакомых и жертв, начальников, любовников и любовниц. Такого не происходило раньше. Такого не может происходить сейчас, когда Мукуро был заточен глубоко под землей.
Но Ланчия продолжает плохо спать, терять рассудок и себя.
Через месяц он решает уйти из ЦЕДЕФ.
Решение дается тяжело, но другого выхода он не видит: его галлюцинации и сны могут быть опасны. Ланчия боится, что однажды он опять придет в себя и увидит забрызганные кровью стены базы и автомат в своих руках.
– Мне очень жаль, – Базиль смотрит на него так, будто понимает, что с ним происходит. Возможно, так и есть: его комната находится не так далеко от комнаты Ланчии. Возможно, он слышал, как кричит тот во сне.
– Мне тоже, – искренне отвечает Ланчия.
– Я хотел рассказать, – неохотно добавляет Базиль. – Рокудо Мукуро выбрался из Вендикаре.
Это одновременно худшее и лучшее, что Ланчия мог услышать. Ему стоит поблагодарить Базиля или хотя бы сказать что-то на прощание, но какое-то время он просто стоит в ступоре, и только потом хрипло спрашивает: – Где он?
– В Намимори, – кажется, так смотрят на обреченных. – На прежнем месте.
Самолет вылетает вечером. На этот раз Ланчия летит первым классом; в салоне прохладно и просторно, но ему все равно тяжело дышать. Перед глазами пляшут темные круги, тьма сгущается у иллюминаторов и проползает в салон, где клубится, облепляет ноги. Пахнет кровью и чем-то затхлым. Ланчия улыбается.
Дорогу от аэропорта до Кокуе Лэнда он почти не помнит. Дорогу по высоким ступенькам до полуразрушенного здания кинотеатра помнит еще хуже: все кажется ему странным, измененным, длинные ржавые фонари отбрасывают кривые тени, из кустов слышится шепот и смех. Наваждение отпускает только тогда, когда он подходит к кинотеатру.
Там все тихо. Все знакомо. Там его ждут.
Он поднимается на третий этаж, проходит знакомые комнаты: несмотря на то, что Мукуро контролировал его все то время, пока Ланчия был здесь, маршрут ему хорошо знаком. Рокудо ждет его там, где и всегда – у входа в зал, сидя на старом диване, как на королевском троне. Рокудо улыбается ему ласково и понимающе, и от этой улыбки Ланчия вздрагивает.
Ему казалось, что это будет страшно и больно – как в его воспоминаниях, галлюцинациях и кошмарных снах. На самом деле же ему становится легче. Будто он вернулся домой, на свое место. Будто понял что-то важное.
Ланчия делает несколько медленных, тяжелых шагов к Рокудо – и падает, лишенный сил, раздавленный тем, что он видит, и тем, что творится у него в голове. Мукуро тянется к нему и аккуратно укладывает его голову к себе на колени, начиная массировать виски.
– Ты, – Ланчия хрипит, пытаясь повернуть голову и взглянуть на него. – Что ты со мной сделал?
Мукуро смеется – глухо, совсем не так, как в детстве, – перебирает его волосы ободранными пальцами.
– Я ничего с тобой не делал. Ты сам решил вернуться. Я рад этому.
Ланчия пытается что-то возразить, но прохладные, пахнущие кровью пальцы ложатся ему на губы.
– Тише, – шепчет Мукуро. – Отдыхай.
Он закрывает глаза и в кои-то веки спит без снов.
– Я соскучился, – улыбается Рокудо и гладит спящего Ланчию по щеке.
Автор: esplodio
Бета: Iraeniss и jf,j
Герои: Ланчия, Рокудо Мукуро, Базиль
Категория: джен
Рейтинг: R
Жанр: angst
Размер: мини (2675 слов)
Саммари: Семья всегда возвращает то, что ей принадлежит.
Дисклаймер: все принадлежит Амано Акире.
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Лишенный воли».
Предупреждение: спойлерперсонаж сходит с ума, галлюцинации.
– Его зовут Рокудо Мукуро, – босс говорит так, будто это имя должно все объяснить. – Он из той самой проклятой семейки Эстранео, единственный выживший или вроде того. Не разговаривает. Позаботишься о нем?
Ланчия кивает. Он кивает в ответ на любые приказы – благодарность семье для него превыше здравого смысла, – но в этот раз он удивлен. Ему двадцать лет, он умеет сражаться и убивать, не больше – трудно найти менее подходящую няньку для мелкого мальчишки, который даже говорить не может.
– Я попробую, – предупреждает он.
– Спасибо, – босс смотрит на него с явным облегчением. – Я знал, что на тебя можно положиться.
Первый вечер наедине с мальчишкой кажется Ланчии пыткой. Рокудо сидит в углу комнаты, не отвечает на вопросы, но смотрит на Ланчию вдумчиво и пристально – наверное, именно так глядят инженеры на сложное устройство, пытаясь понять, как им управлять.
Ланчия передергивает плечами. Что за вздор? Он же совсем ребенок!
– Хочешь молока? – наконец спрашивает он у мальчишки.
Мукуро серьезно кивает.
***
В аэропорту Намимори Ланчия прощается с Базилем, а затем долго стоит, рассматривая табло с расписанием рейсов и едва шевеля губами. На темном дисплее поочередно высвечиваются названия знакомых городов: Милан, Парма, Сицилия, Венеция, Рим.
Пожалуй, Рим подойдет.
Салон эконом-класса душный и тесный, особенно для такого человека, как Ланчия. Глухо чертыхаясь, он пытается вытянуть ноги поудобнее, не сшибить откидной столик, не сломать поручни. Это сложно, да и он отвык от долгих сознательных перелетов, но в итоге ему все-таки удается найти удобную позу и уснуть, прислонившись лбом к холодному стеклу иллюминатора.
Ему снится дом. Квартира на пятом этаже старого здания, кирпичные стены, яркие кляксы плакатов, забытый цветочный горшок, в котором давным-давно ничего не растет. За окнами шумят и пестрят улицы Неаполя, веет прохладой, запахами кухни и тревогой.
Ему снится дом, в котором Ланчия не чувствует себя в безопасности. Из-за окон за ним неотступно следят чьи-то глаза – он чувствует это и боится. Ланчия жмется к стене комнаты, чтобы его не было видно из окна, но ощущение никуда не исчезает – только сильнее въедается в затылок.
Он просыпается от боли: кажется, ударился о спинку кресла, вздрогнув во сне. Дом по-прежнему за тысячи километров отсюда, здесь же – полупустой салон, мерный шум двигателя, глянцевый журнал с девушкой на обложке, небрежно брошенный на соседнее кресло. Глаза у девушки яркие, синие.
Вздрогнув, Ланчия тянется за бутылкой воды, резко сворачивает крышечку. Он зол на себя: терять самообладание от сна и от чужих глаз на случайной обложке не только глупо, но и опасно – особенно теперь, когда он может рассчитывать только на себя. Многие до сих пор помнят его как Рокудо Мукуро и хотят с этим Мукуро поквитаться.
Придя в себя, Ланчия засыпает опять. На этот раз он спит без снов и просыпается уже на подлете к Риму.
***
Через несколько недель Рокудо Мукуро начинает говорить. Сначала – простые слова вроде «да», «нет», «не хочу», «спасибо». Позже он уточняет и повторяет чужие имена, объясняет, почему не хочет того и хочет этого, чаще улыбается.
Теперь он действительно похож на десятилетнего мальчишку, а не на фарфоровую холодную куклу, и Ланчия не может не гордиться этим. Конечно, в мафии не возятся с детьми, но единственный выживший мальчишка Эстранео им нужен – и Ланчия пытается сделать все, чтобы того расшевелить и приручить.
Он привыкает и сам понемногу: Рокудо спокойный, не капризный и очень понимающий. Наверное, это из-за экспериментов, которые он пережил: врачи Семьи сказали, что у мальчишки много шрамов и швов на теле, некоторые совсем свежие.
Ланчии жаль его, но совсем немного. Его собственный опыт подсказывает ему: даже такие шрамы можно излечить. И он верит, что поможет Рокудо с этим.
***
Рим старый, пыльный и очень красивый, несмотря на толпы туристов и гомон на площадях. Ланчия берет такси, доезжает до Колизея и долго любуется на иссеченные ветром стены. Древняя арена кажется ему очень символичной: Ланчия слишком долго чувствовал себя гладиатором, зависимым от взмаха руки своего повелителя.
Теперь его «повелитель» гниет в тюрьме – на своем законном месте, под своим законным именем, а Ланчия, наконец-то, принадлежит самому себе… и еще, пожалуй, Италии.
До того, как Базиль выйдет на связь и узнает о его окончательном решении насчет ЦЕДЕФ, у него есть еще две недели ничем не омраченной свободы. И эти две недели он проведет дома.
Ланчия криво улыбается – почти забыл, как делать это искренне, а не для устрашения противников Рокудо – и краем глаза замечает, как вздрагивает проходящая мимо девушка. Плевать. Он научится заново. После освобождения от Мукуро это наконец-то стало возможным.
Следующие две недели Ланчия ест пиццу в случайных ресторанчиках, обжигая пальцы, покупает майки с логотипами футбольных команд и потертые джинсы вместо старой, безликой одежды и много путешествует по Риму – пешком, на такси, на взятом напрокат мотоцикле.
Никто не узнает его; никто не знает, как его зовут.
Разве это не рай на земле?
***
– Мне нравится здесь, – говорит ему Рокудо как-то вечером. Они сидят в комнате мальчишки, и Ланчия учит его играть в карты – наверное, это самая невинная игра из всех, правила которых он знает.
– Нравится? – смеется он. – Еще бы.
Рокудо самый младший в Семье – младше, чем был Ланчия, когда его подобрали с улицы, – и нет ничего удивительного в том, что мафиози с ним по-своему возятся. Кто-то приносит мальчишке книги, кто-то отдает свой десерт во время ужина, а однажды Ланчии даже приходится перехватить револьвер, который собирается подарить Рокудо пьяный Леоне.
Не похоже, чтобы для Рокудо имели хоть какое-то значение эти подарки – он всегда принимает их со сдержанной вежливостью, осторожно улыбается и благодарит. Но потом Ланчия находит в саду забытую книгу, на подоконнике – нетронутое печенье, а Рокудо – Рокудо сидит на своей кровати, обхватив руками колени, и смотрит то в потолок, то в раскрытое окно странным, нечитаемым взглядом.
И все же ему здесь нравится.
Ланчия осторожно кладет ладонь на темную, взъерошенную макушку и улыбается мальчишке так тепло, как только умеет.
– Все будет еще лучше, – обещает он.
Рокудо внимательно смотрит на него своими удивительными разноцветными глазами.
***
В последнюю ночь в Риме Ланчии снится прошлое. Влажные, липкие пальцы гладят его шею, подбираются к затылку – оттуда, прямо из волос, вверх тянется тугая и толстая нить, растворяется в воздухе. Нити растут из плеч, из рук, из выпирающих позвонков на спине, одна – самая толстая – выходит из сердца. Это не больно, ничуть. Но очень безнадежно.
– Ты мой, слышишь? – шепчет ему пустота, заходится тихим смехом. – Ты мой, только мой.
После того, как невидимый Мукуро целует его в шею, а нити, вспыхивая серебристым светом, вздергивают Ланчию вверх, как беспомощную марионетку, он просыпается. За окнами мотеля – ночные огни любимого им вечного Рима, в котором точно нет Рокудо, но ему все равно не по себе. Ланчия долго вертится на кровати и засыпает только под утро.
***
– Ты убил их, – удивленно говорит Рокудо, рассматривая остывающие тела. – Так быстро и легко.
Это их первое задание вместе: Ланчия исполняет, мальчишка наблюдает – не больше. Рано или поздно ему придется замарать свои руки в крови, но пока достаточно и того, что он смотрит и учится.
– Убил, – кивает Ланчия хмуро, не зная, что еще добавить. Быстро? Легко? Так оно всегда и происходит.
Рокудо спокойный даже сейчас – настолько спокойный, что Ланчия не может понять, шокирован он или восхищен. Он рассматривает трупы пристально, не отворачиваясь, а затем поднимает голову и светло улыбается Ланчии.
– Ты сильный.
Ланчия не считает, что этим стоит восхищаться, но улыбается мальчишке в ответ.
***
Венеция – прекрасный умирающий город, пахнущий затхлой водой и прогнившими сваями. У одного из каналов Ланчию ждет Базиль: ему нужен долгожданный ответ. Тем не менее, он не оборачивается, пока Ланчия не встает у него за спиной.
– Вы немного бледный, – со сдержанным удивлением говорит Базиль ему.
– Пустяки, – Ланчия пытается небрежно повести плечами, но выглядит это, как нервное передергивание. Он плохо спит последнюю неделю и всерьез задумывается над тем, чтобы купить снотворное. – Давай сразу к делу.
– Хорошо, – тот кивает. – Но я думаю, вам захочется узнать: Рокудо Мукуро пытался сбежать. Его поймали и заточили на нижнем уровне Вендикаре.
– О, – на самом деле, Ланчии хочется ответить вовсе не это. На самом деле, он рад, он обескуражен и отчасти даже раздражен – откуда же тогда берутся сны и непонятная тревога? – Ты прав. Это действительно стоит знать.
Базиль понимающе кивает, но не говорит больше ничего – ждет ответа. Ланчия смотрит задумчиво на канал. Он не хочет привязываться. Он боится привязываться. Но ЦЕДЕФ – не Семья, отношения там не должны быть такими близкими. Да и Мукуро больше ничего не сможет ему сделать.
Ланчия не хочет прожить всю оставшуюся жизнь, опасаясь, убегая и избегая тех людей, которые идут ему навстречу.
– Я присоединюсь к вашей организации, – говорит он.
Базиль улыбается, и Ланчия с удивлением понимает, что тот действительно рад. Он рад и сам, хоть и не показывает этого: наконец-то у него появился шанс начать все заново.
Занавески в номере венецианского мотеля темные, тяжелые – но не настолько, чтобы их не раздувало ветром. Сидящий у окна Ланчия то и дело фыркает раздраженно, отмахиваясь от лезущей в лицо плотной ткани.
Завтра они с Базилем отправляются на Сицилию. Ланчия рад этому: он возвращается к людям и прощается с одиночеством, тоской и тревогой.
Занавески колышутся вперед-назад, задевают скулу невесомо, почти нежно. Занавески меняются, текут – из темной ткани появляются темные, узкие кисти, знакомые руки, тянутся к шее, к лицу, к губам. Ланчия отшатывается в ужасе.
С грохотом падает стул на высоких ножках. В полутемном номере никого нет; руки исчезли; занавески – это только занавески, ничего больше.
На то, чтобы восстановить дыхание и успокоиться, у него уходит почти пять минут.
***
Дверь в комнату Ланчии открывается почти сразу же после того, как очередная молния вспыхивает за окнами. Грозы на Сицилии – это чистое буйство стихий, громкое и страшное.
Все же, он никогда не думал, что это может напугать мальчишку. Рокудо, которого не смущают трупы, но который при этом боится грозы – это удивительно. И даже трогательно.
– Иди сюда, – хлопает он по кровати рядом с собой, и Рокудо с самым независимым видом ложится рядом с ним, натягивая одеяло до подбородка. Ланчия треплет его по голове, ощущая себя практически его старшим братом.
Засыпая, мальчишка обнимает его холодными, почти ледяными руками, и от этого становится немного не по себе.
***
Штаб-квартира ЦЕДЕФ на Сицилии кажется Ланчии откровенно чудной. Это большое подземное здание, наполненное, на первый взгляд, совершенно безумными людьми. Они выглядят странно, они говорят странно, они ведут себя так, как уж точно не подобает членам огромной сверхсекретной организации, но удивительным образом этот огромный сумасшедший организм функционирует как единое целое.
Ему выделяют маленькую аккуратную комнату на втором этаже базы. Остаток вечера Ланчия проводит в ней, осматривая мебель и ощупывая безликие бежевые стены. Все глухо. Все надежно. Мукуро ни за что не пробраться внутрь.
Близится ночь: на базе ЦЕДЕФ это можно уловить по медленно угасающим лампам; коридоры постепенно пустеют, окрашиваются в мерный и теплый кремовый цвет. В комнате Ланчии тихо: не работает телевизор, не играет музыка, не гудит процессор ноутбука. Ланчия напряженно смотрит на пустую стену и ждет.
Он всегда приходит откуда-то, откуда не ждешь. Льется из занавесок, тянется из пустоты, вырастает из стен, как какой-то паразит – и смеется. Он слишком часто смеется: гораздо чаще, чем в детстве, гораздо радостнее, чем в Кокуе Лэнде.
Про себя Ланчия считает минуты и загадывает – глупо, как в юности: не появится до одиннадцати, значит, все прошло.
За минуту до одиннадцати он чувствует боль. Боль идет из глубины тела и становится все сильнее в районе живота, пульсирует, давит. Ланчии страшно, но он задирает футболку – и вздрагивает от ужаса и отвращения.
На смуглом животе багровеют толстые грубые швы, вздрагивают при каждом вдохе, будто вот-вот готовы разойтись. Он прижимает их рукой и чувствует, как растет под швами нечто большое и жуткое, ширится в нем от пупка до грудной клетки и готовится вырваться наружу.
Сквозь пальцы течет густая плохо пахнущая черная жидкость. При одном взгляде на нее Ланчию начинает мутить – он зажимает рот свободной ладонью и надеется, что та же жидкость не потечет и из горла.
– Тебе никуда не деться, – смеется голос у него в голове. – Ты никуда от меня не сбежишь.
Ланчия падает на кровать и закрывает глаза – плотно, совсем как в детстве, когда он верил, что это спасет от монстров под кроватью. Спасают ли зажмуренные глаза от кошмаров в собственной голове? Ему хочется верить в это.
Теплая вязкая жижа льется по пальцам – прямо на живот, на кровать, оттуда на пол, наверное. Ланчия не открывает глаз, не смотрит туда, где швы под ладонью дрожат, готовые вот-вот разойтись.
За миг до того, как это происходит, он теряется в спокойной тихой черноте.
***
Гроза проходит за ночь. Наутро за окнами солнечно и легко; Ланчия с силой потягивается на кровати – и только тогда морщится от легкой боли: на ладони красуется свежая царапина.
– Странно, – бормочет он, разглядывая ее. – Как это могло произойти.
– Действительно странно, – Рокудо тянется посмотреть на царапину. – Глубокая. Ты во сне поцарапался, что ли?
– Не знаю, – Ланчия пожимает плечами и поднимается. – Пустяки. Тебе пора в душ, а потом мы пойдем завтракать.
Мальчишка кивает и спрыгивает с кровати, но оборачивается у порога.
– Наклей на нее пластырь, – серьезно советует он.
Ланчия смеется.
Этот день – последний, который он помнит свободным.
***
Рим, Венеция, Сицилия, Парма, Милан.
Зачистка местных наркоторговцев. Передача документов союзнику. Слежка за мафиози из конкурирующей Семьи.
Ланчия пьет снотворное. Ланчия просто пьет.
Иногда это даже помогает.
Чаще он просыпается от кошмаров с участием Мукуро. Ассоциации с гладиатором теперь кажутся Ланчии довольно невинными: в снах Мукуро вырезает свое имя у него на коже, перекатывает глазные яблоки в ладони, сшивает его тело со своим. Доходит до того, что Мукуро отражается в воде каналов, видится ему в переулках, на месте лиц знакомых и жертв, начальников, любовников и любовниц. Такого не происходило раньше. Такого не может происходить сейчас, когда Мукуро был заточен глубоко под землей.
Но Ланчия продолжает плохо спать, терять рассудок и себя.
Через месяц он решает уйти из ЦЕДЕФ.
Решение дается тяжело, но другого выхода он не видит: его галлюцинации и сны могут быть опасны. Ланчия боится, что однажды он опять придет в себя и увидит забрызганные кровью стены базы и автомат в своих руках.
– Мне очень жаль, – Базиль смотрит на него так, будто понимает, что с ним происходит. Возможно, так и есть: его комната находится не так далеко от комнаты Ланчии. Возможно, он слышал, как кричит тот во сне.
– Мне тоже, – искренне отвечает Ланчия.
– Я хотел рассказать, – неохотно добавляет Базиль. – Рокудо Мукуро выбрался из Вендикаре.
Это одновременно худшее и лучшее, что Ланчия мог услышать. Ему стоит поблагодарить Базиля или хотя бы сказать что-то на прощание, но какое-то время он просто стоит в ступоре, и только потом хрипло спрашивает: – Где он?
– В Намимори, – кажется, так смотрят на обреченных. – На прежнем месте.
Самолет вылетает вечером. На этот раз Ланчия летит первым классом; в салоне прохладно и просторно, но ему все равно тяжело дышать. Перед глазами пляшут темные круги, тьма сгущается у иллюминаторов и проползает в салон, где клубится, облепляет ноги. Пахнет кровью и чем-то затхлым. Ланчия улыбается.
Дорогу от аэропорта до Кокуе Лэнда он почти не помнит. Дорогу по высоким ступенькам до полуразрушенного здания кинотеатра помнит еще хуже: все кажется ему странным, измененным, длинные ржавые фонари отбрасывают кривые тени, из кустов слышится шепот и смех. Наваждение отпускает только тогда, когда он подходит к кинотеатру.
Там все тихо. Все знакомо. Там его ждут.
Он поднимается на третий этаж, проходит знакомые комнаты: несмотря на то, что Мукуро контролировал его все то время, пока Ланчия был здесь, маршрут ему хорошо знаком. Рокудо ждет его там, где и всегда – у входа в зал, сидя на старом диване, как на королевском троне. Рокудо улыбается ему ласково и понимающе, и от этой улыбки Ланчия вздрагивает.
Ему казалось, что это будет страшно и больно – как в его воспоминаниях, галлюцинациях и кошмарных снах. На самом деле же ему становится легче. Будто он вернулся домой, на свое место. Будто понял что-то важное.
Ланчия делает несколько медленных, тяжелых шагов к Рокудо – и падает, лишенный сил, раздавленный тем, что он видит, и тем, что творится у него в голове. Мукуро тянется к нему и аккуратно укладывает его голову к себе на колени, начиная массировать виски.
– Ты, – Ланчия хрипит, пытаясь повернуть голову и взглянуть на него. – Что ты со мной сделал?
Мукуро смеется – глухо, совсем не так, как в детстве, – перебирает его волосы ободранными пальцами.
– Я ничего с тобой не делал. Ты сам решил вернуться. Я рад этому.
Ланчия пытается что-то возразить, но прохладные, пахнущие кровью пальцы ложатся ему на губы.
– Тише, – шепчет Мукуро. – Отдыхай.
Он закрывает глаза и в кои-то веки спит без снов.
– Я соскучился, – улыбается Рокудо и гладит спящего Ланчию по щеке.
@темы: авторский фик, команда Кокуе, джен, R, внеконкурс
-
-
16.05.2012 в 22:20Аааааа!!! /унесла в закладки/ спасибо команде, утром прочитаю, и даже пофигу, что джен ))))))
-
-
18.05.2012 в 15:18Спасибо!
-
-
18.05.2012 в 15:43Блядь.
Какое оно страшное и тяжелое. Лучше бы я этого не читала.
Оно охрененно.
Пару раз, правда, не удержалась от фейспалма, но похуй. Это страшно и сильно. Спасибо, чуваки, нереально доставило.
ЗЫ. /подумал ищо, вернулся/ Была бы выкладка конкурсной, проголосовала бы десятками. Адски, адски понравилось. Ужасный фик (и нет, я не о качестве, а сугубо о содержании, очень тяжелый сюжет, автору миллион букетов)
-
-
18.05.2012 в 17:46Opasen, спасибо огромное!
Илана Тосс, ого.) Огромнейшее спасибо за такой фидбэк, это безумно приятно слышать. Особенно приятно, что удалось передать тяжесть и безнадежность. Спасибо еще раз, автор счастлив и с трудом подбирает слова
А можно про моменты с фейспалмами подробнее?
-
-
18.05.2012 в 18:03совсем немножко огрехов
А вообще, очень хотелось брать и цитировать самые прекрасные моменты, которые прямо аыыыы и в клочья, но на середине до меня дошло, что цитирую практически весь текст
-
-
18.05.2012 в 18:25читать дальше
Остальное понятно и принято, спасибо большое!
Спасибо, автор, я в очередной раз убедилась, за что ненавижу этот пейринг, Лан89 - за тотальный контроль над чужой волей, за вынужденную покорность, за стертую индивидуальность и подчинение.
На самом деле, мне поэтому даже интересно показать этот пейринг по-другому как-то, не так безнадежно. Но пока что я не представляю, как это можно сделать.(
Расцарапал ты меня, автор, люблю тебя.
Еще раз спасибо за такой подробный фидбэк, это же счастье просто!
-
-
18.05.2012 в 18:33читать дальше
Остального не заметила.
показать этот пейринг по-другому как-то, не так безнадежно.
Можно. Но нужно ли?
Блин, я опять перечитала, урасстраивалась. Аы. Эта больная зависимость Ланчии, и Базиль, боже мой, какой Базиль.
СвиньяШиппер вездегрязьпейринг найдет, бггг, но они прекрасно смотрелись вместе, возможно, если бы Базиль чуточку настоял, и/или сам остался рядом с Ланчией... Кхм. Ладно. Проехали ))))Ты рояль, автор.
-
-
19.05.2012 в 00:10ну я не утверждаю тоже, что абсолютно права.))
Ура! Это очень круто слышать!
Можно. Но нужно ли?
Вот даже не знаю х)))
Эта больная зависимость Ланчии, и Базиль, боже мой, какой Базиль. Свинья Шиппер везде грязь пейринг найдет, бггг, но они прекрасно смотрелись вместе, возможно, если бы Базиль чуточку настоял, и/или сам остался рядом с Ланчией... Кхм. Ладно. Проехали ))))
За Базиля отдельное спасибо, я про него впервые пишу и вообще не очень хорошо его представляю, так что здорово, что он получился симпатичный.))
Пейринга там можно оба уловить, на самом деле, я на это и ориентировалась
Ты рояль, автор.
Уруруруру!