Название: Меня зовут Блюбелл
Автор: Umbridge
Бета: Aizawa
Герои (Пейринг): Бьякуран|Блюбелл, Кике, Закуро, Торикабуто, Дейзи
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, мистика, хоррор
Размер: 3211 слов
Саммари: Ночь за ночью Блюбелл видела во сне оранжевый пирс и бирюзовую морскую воду, волны, глухо шумящие внизу, фонарь и скамейку, на которой они часто сидели с братом. Но в тот раз ей впервые приснилось, что она ходит.
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, тема «Предложение, от которого невозможно отказаться». Автор вдохновился командным артом
Ночь за ночью Блюбелл видела во сне оранжевый пирс и бирюзовую морскую воду, волны, глухо шумящие внизу, фонарь и скамейку, на которой они с братом часто сидели. Но в тот раз ей впервые приснилось, что она ходит.
Она точно помнила, что вечером не случилось ничего особенного. Ничего такого, что не случалось с ней в последнее время. Пришла медсестра, забрала градусник, проверила, закрыто ли окно, и, щёлкнув выключателем, закрыла дверь в палату. Блюбелл осталась одна в темноте.
Как обычно, пришел страх, и она быстрее зажмурилась, чтобы не видеть, как желтый фонарь заглядывает в комнату с улицы. По ночам он казался ей живым и злобным – высматривает, выжидает, хочет убить.
Она сразу закрывала глаза, когда гасили свет.
– Спокойной ночи, – как всегда, сказала Блюбелл развешанным по стенам картинкам.
И те, как всегда, ответили:
– Сладких снов.
Они действительно отвечали только ей одной и замирали, прикидывались обычными рисунками, стоило войти кому-то чужому.
Скорее всего, картинки сделали так, что Блюбелл начала ходить.
Красавец с бирюзовыми волосами, смотревший со страницы так жалостливо, человек-лава, ворчавший и ругавшийся, неумирающий мальчик – этот иногда целыми днями не показывался на листе: стеснялся.
Но главным, конечно же, был он, ее названый брат.
У героев были имена – странные, почти волшебные, как положено. Красивого звали Кике. Блюбелл особенно любила вырисовывать его волосы, длинные и яркие. Человек-лава был Закуро. Этот мог спалить бумагу, и тогда приходилось рисовать его заново. Мальчика звали Дейзи, и у него внутри светило солнце – очень тусклое, немного мёртвое, но настоящее.
А брат назвался Бьякураном. «Какое красивое имя», – сказала Блюбелл, когда он впервые представился. Бьякуран улыбнулся в ответ.
Скорее всего, ее история началась с картинок. Когда однажды они заговорили с ней.
Потом было еще много всего, телевизор, и радио, и кричавшая медсестра. Но в тот день не случилось ровным счетом ничего такого. Блюбелл лежала, всей кожей чувствуя, как темнота окутывает с ног до головы, туго обматывает душными чёрными бинтами, и слушала, как в голове шумит море.
Блюбелл всегда думала о море, чтобы скорее уснуть. Представляла, как вода постепенно касается ног, которые Блюбелл прекрасно чувствует, как добирается до пупка, а потом ползёт выше, к ключицам, щекочет подбородок, накрывает с головой. В волосах Блюбелл путаются рыбы – красные, жёлтые, полосатые, с яркими хвостами, маленькие и большие. Она ловит их руками, смеётся и кружится, как русалка, и все вокруг – такое же живое, радостное и веселое, словно солнечные блики на волнах…
– Ты любишь купаться?
Блюбелл сразу узнала голос. Ее звал Бьякуран.
– Конечно, люблю, – прошептала Блюбелл, выпуская изо рта пузырьки.
– Открой глаза, и мы пойдем плавать на самом деле.
Блюбелл захихикала.
– Нет. Не пойдем. Во-первых, я сплю. Во-вторых, вокруг уже темнота и фонарь, я его боюсь. А в-третьих, я не могу ходить.
– Ты просто маленькая русалочка, Блюбелл. Ты поплывешь, я тебе обещаю.
Блюбелл улыбнулась.
– Шутишь, – она тряхнула волосами, и рыбки исчезли, и вода превратилась в черное покрывало, расшитое разноцветными блёстками.
– Нет, даже не думал, – мягко, ласково ответил Бьякуран. – Ты мне веришь?
Нахмурившись, Блюбелл повела головой. Голос раздавался не с картинки на стене, а от окна.
Ей вдруг стало очень страшно.
– Не знаю, – прошептала она, запинаясь.
А что, если этот фонарь – совсем и не фонарь, а жуткое чудище, которое выпивает душу через глаза, когда смотришь на него слишком долго?
– Открой, Блюбелл, разве ты не поняла, что я скоро приду? Это я говорил с тобой с картинок, я даже пел песенку. Неужели ты не помнишь?
Блюбелл кивнула. Он много раз разговаривал с ней, рассказывал, какая на улице погода, звал погулять, шутил.
Он появлялся в телевизоре, мелькал на секундочку между мультиками и новостями, махал рукой.
Он пел ей, когда она включала радио.
– Не бойся, открывай, – голос звал и звал, такой нежный, что у Блюбелл сразу стало легко на сердце.
Как будто это и правда был голос ее брата.
Как будто тот выжил и вернулся за ней.
Она осторожно открыла глаза.
Бьякуран сидел на подоконнике, белый и тонкий, его пронизанные желтыми лучами волосы сияли, как луна. Блюбелл приподнялась на локте, вглядываясь в это сияние со страхом и радостью.
– Привет! Я давно собирался зайти.
– Привет! Как же здорово!
Он и правда оказался красивым, даже чуточку красивее, чем она рисовала. Всегда на черной бумаге – белые руки и растрёпанные волосы, светлые лиловые глаза на улыбающемся белом лице.
На правой щеке Блюбелл пририсовывала сиреневые треугольники.
– Я принес тебе подарок, – Бьякуран спрыгнул со стола и подошел к постели.
Блюбелл наблюдала за ним во все глаза, приоткрыв рот от изумления.
Подарок. Ей уже давно никто не дарил подарков. На День рождения приносили только кусок торта со свечкой. Его пекли на кухне раз в месяц – для всех именинников сразу.
– Вот, держи, – Бьякуран протянул к ней руки. В его сложенных лодочкой ладонях билось голубое пламя. – Бери, бери, оно твое.
Блюбелл коснулась огонька пальцами, думая, что сейчас ужасно обожжётся, – но не обожглась.
Голубое, холодное потекло сквозь кожу к запястью, до локтя, разлилось по плечам и груди. Вот оно поднялось до шеи, вот просочились в горло и, покалывая тысячей иголок, разлетелось под языком.
Блюбелл вздрогнула.
– А теперь вставай, – Бьякуран стиснул ее запястье и потянул на себя. – Поднимайся, пойдем купаться.
Блюбелл не отняла руку, но невольно попыталась отстраниться.
– Я не могу!
– Можешь, – Бьякуран потянул сильнее.
И тогда Блюбелл, такая слабая и маленькая, не удержалась и встала.
И ноги не подкосились. Новые ноги, налитые силой, могли нести ее куда угодно. Она пошевелила пальцами, потопталась на месте, подпрыгнула раз-другой. Ноги слушались, чувствовали: правая – холодный линолеум, левая – мягкий ковер, каждую ворсинку.
Блюбелл немножко поскребла его пяткой, ей очень давно хотелось это сделать. «Шкряб– шкряб».
Она громко рассмеялась, позабыв про дежурную сестру на посту.
– Ты хотела купаться, – напомнил Бьякуран. Он сидел на кровати и крутил в пальцах белую зефирку-маршмеллоу. – Будешь?
Блюбелл кивнула, сунула за щеку сладкий комок. И, осторожно ступая, вышла в коридор. В конце, перед дверями с надписью «Первое детское отделение», сидела сестра. На ее столе горела лампа, бросая оранжевый отсвет на сонное лицо и заваленный бумажками стол.
Блюбелл остановилась и прислушалась.
– Иди, она тебя не увидит, – шептал Бьякуран, щекоча теплым дыханием ухо. – Она не увидит тебя. Что бы ты сейчас ни сделала, никто ничего не узнает. Внутри тебя – Пламя.
Блюбелл кивнула. Друзьям надо верить.
Она пошла по коридору, ступая голыми ногами по холодным мраморным плитам – быстрее, быстрее. Сердце замерло, будто затаилось, боясь, что выдаст хозяйку, и тогда все кончится.
Когда до выхода на общую лестницу оставалось несколько шагов, Блюбелл вдруг оглянулась.
Сестра спала, откинувшись на стуле, так крепко, что добудиться ее ни у кого бы не получилось. Веки вздрагивали, в уголках губ скопилась слюна.
Осторожно, на цыпочках Блюбелл подошла к ней совсем близко и заглянула в лицо.
У сестры Маргариты всегда, когда она смотрела на Блюбелл, глаза делались стеклянными – точь-в-точь, как у заводной куклы, которая умеет только выключать и включать свет, выносить судно и повторять: «Аккуратней, девочка».
Что бы ни творила Блюбелл, она слышала одно и то же. Иногда она даже представляла себе маленький-маленький проигрыватель у сестры в голове: пленка все крутится и крутится, а на ней – «аккуратней, девочка».
– Меня зовут Блюбелл! – прошептала она прямо в кукольный рот сестре.
И та вдруг открыла глаза.
Блюбелл застыла, боясь вдохнуть. Страх растекался внутри, ядовитый и ледяной.
«Молчи, молчи, молчи».
Сестра раскрыла рот, и Блюбелл на секунду зажмурилась и даже не поняла, как так получилось, что голубой шарик пламени вырвался у неё из груди и влетел прямо в тёмную щель между накрашенных губ. Несколько секунд сестра Маргарита просто смотрела стекляшками–глазами, а потом уронила голову на стол.
«Уснула», – решила Блюбелл, боясь поверить.
Страх постепенно отпускал, – и как же легко и здорово оказалось не бояться! Оставив сестру за столом, Блюбелл открыла дверь на лестницу и, неслышно ступая своими замечательными босыми ногами, сбежала вниз, во внутренний крытый дворик.
Тёплый и влажный, отдающий хлоркой воздух показался ей чистым и сладким. Во дворе не гуляли и не выращивали цветов. Сад разбили у главного входа, а здесь был бассейн для тех, кому прописали водные процедуры. Выложенную белой плиткой прямоугольную плошку наполняла искрящаяся синева – на ночь, оказывается, здесь включали очень красивую подсветку.
Блюбелл обошла щиток и скамейки и по скользкому мрамору зашлёпала к металлической лесенке.
Она не плавала с тех пор, как погиб брат, и думала, что никогда-никогда уже не будет плавать. Но сейчас перед ней дробилась сверкающими бликами прозрачная вода.
Забыв снять рубашку, Блюбелл спустилась по холодным ступенькам. Погрузилась по пояс, кинула быстрый взгляд на свое отражение, а потом оттолкнулась и нырнула, как настоящая русалка.
Вода окутала её мягким светом и прозрачными тенями глубины. Блюбелл скользила руками по плиткам, ей совсем не нужно было дышать – пламя внутри оказалось куда лучше воздуха.
Блюбелл заморгала, широко открыла глаза и огляделась.
На дне лежало, вытянувшись, что-то темное и длинное.
Оттолкнувшись от стенки, Блюбелл поплыла к тёмному пятну, путаясь в облаке рубашки и собственных волосах. Чем ближе она была, тем яснее видела вытянувшееся в воде тело и тем больше узнавала запрокинутое лицо.
На плиточном дне лежала мама.
Блюбелл коснулась пальцами дна, потянулась к лежащей.
Когда они с братом нашли маму на полу, та была совершенно голой. Судя по всему, она пролежала так весь день, а потом умерла. Потом врач сказал, что перед смертью мама ползала, пыталась встать, но так и не смогла. Теперь мама тоже была тут совсем одна.
– Не переживай, – голос Бьякурана был мягким и сладким, как зефирки, которые Блюбелл старательно рисовала белыми восковыми карандашами. – Она просто спит, я дал ей отдохнуть. Она не волновалась, я сказал ей, что теперь всегда буду заботиться о тебе.
Блюбелл обернулась, чтобы увидеть его, заметалась в воде, взбивая целые стаи пузырьков, беззвучно вскрикнула и открыла глаза в своей комнате.
Она попыталась вскочить, попробовала пошевелить пальцами, но ничего не вышло – пламени внутри больше не было.
К телу липла промокшая насквозь рубашка.
С картинок на стене смотрели герои – все они смотрели прямо на нее и улыбались. Даже мальчик с распоротым зайцем.
Блюбелл заплакала.
На утренний обход сегодня вышла сестра Жанна. Оглядела мокрую Блюбелл стеклянными глазами, сказала: «Аккуратней, девочка» – и потащила вверх холодную рубашку. Блюбелл еле руки успела поднять.
– А где сестра Маргарет?
Сестра Жанна вздрогнула, и рубашка шмякнулась на пол.
– Сестра Маргарет заболела, – ответила, подбирая мокрый комок. – А ты почему такая мокрая? Расскажу врачу…
– Сама расскажу! Сегодня ночью я плавала в бассейне!
Блюбелл знала, что рассказывать ничего нельзя, но просто не смогла удержаться. Ведь она ходила и плавала. А никто не верил, что так будет. Сёстры называли их «колясочники» – когда Блюбелл слышала это слово, то сразу представляла себе ребенка, у которого колеса вместо ног.
– Не выдумывай! – раздраженно бросила сестра Жанна, и, оставив Блюбелл на мокрой кровати, пошла за новой пижамой.
Блюбелл улыбнулась – никогда еще она не видела столько чувств на лице больничной сестры.
Врач пришел к обеду, когда Блюбелл как раз заканчивала новый рисунок. Она рисовала Торикабуто в костяной маске. Рисовала быстро, меняя карандаши – коричневый и серый.
Она очень торопилась, потому что Бьякуран водил ее рукой.
– Блюбелл, – позвал доктор.
Блюбелл повернулась, аккуратно положив карандаши.
– Сегодня ночью я ходила, – сказала она, улыбаясь.
Врач нахмурился.
– Как ты намочила рубашку? – спросил он, как будто и не слышал.
Блюбелл засмеялась.
– Я купалась в бассейне! Сама дошла и нырнула!
Выключив диктофон, врач потер переносицу.
– Блюбелл, – сказал он противным голосом. – Ты же взрослая девочка. Мы тебя лечим, и каждый день ты немного ближе к успеху, но пока ещё слишком рано. Вчера ты ходить не могла.
– Но я ходила! Правда! Проверьте!
– Нехорошо врать доктору. Должно быть, ты вылила на себя воду из графина?
– Нет.
– Тогда как?
Блюбелл молча смотрела на него.
Что бы она ни сказала, он не поверит.
– Знаешь, у нас повсюду есть камеры, – сказал доктор. – Мы можем посмотреть запись.
Он встал и, больше не спрашивая ее ни о чем, вышел из комнаты.
Блюбелл долго смотрела на захлопнувшуюся дверь. Она представляла, что роняет голубой пламенный клубок ему в рот, и врач засыпает, как сестра Маргарет.
Шорох крыльев и прикосновение к ладони заставили ее очнуться. Блюбелл развернулась, взглянула на рисунок. Сначала ей показалось, что на странице сидит ночная бабочка. Блюбелл хотела стряхнуть ее, но крылья мелькнули и сложились.
На нее смотрело темное лицо Торикабуто. Блюбелл вскрикнула.
– Не бойся его, – приемник мигнул красным глазом и заговорил голосом Бьякурана. – Просто сомни и выброси. Так надо поступать со всем, что тебя пугает.
Блюбелл покосилась на рисунок.
Торикабуто глядел на нее белыми пустыми глазами, неподвижный и неопасный. Она протянула руку, коснулась рисунка, а потом с силой смяла лист в кулаке.
– Молодец! – похвалил ее голос из приемника. – Хочешь зефирку?
Весь день Блюбелл рисовала и слушала радио.
Она не хотела в коридор, не хотела поиграть в «Монополию», не хотела разговаривать с бледными больничными детьми. Ей хотелось одного – выводить на листе линию за линией, позволяя Бьякурану направлять свою руку. Акула, длинные шеи динозавров, черные лисы, ласточка и сова, – она рисовала и рисовала без устали, счастливая, как никогда. Потому что они все были с ней, и Бьякуран был с ней.
Сестра Маргарет не появилась и вечером.
А ночью Бьякуран снова пришел по-настоящему.
– Смотри, что я принес, – улыбнулся он и вложил ей в ладони шар из синего огня. Блюбелл осторожно, точно целуя, прикоснулась к сиянию губами, потянула его в себя, как будто принимала микстуру. Пламя, искристое, быстрое, потекло по телу, наполняя силой.
Блюбелл пошевелила пальцами и спрыгнула с кровати.
– Сегодня ты ходишь гораздо увереннее. Куда отправимся?
– К доктору! Я хочу показать ему, как хожу!
Бьякуран посмотрел на неё долгим странным взглядом, а потом улыбнулся.
– Как скажешь.
***
На следующее утро доктор не пришел на осмотр. Бьякуран рассказал, что доктор спит очень крепко, и его теперь не добудиться. Блюбелл только пожала плечами. Вчера она отдала доктору немного пламени, а тот почему-то упал на пол и затих. Бьякуран объяснил, что врач очень устал и быстро уснул.
А после полдника сестра Жанна привела к ней странного человека в шляпе. Блюбелл как раз раскрашивала большого зайца с распоротым брюхом. Рваную рану на животе она старательно штриховала красным, а красное переливалось через край и норовило стечь с листа на стол.
Человек в шляпе спросил, не знает ли Блюбелл, что случилось с доктором. Она помотала головой.
– Нет, не знаю. Пришла к нему вчера показать, что могу ходить, а он уснул.
Человек окинул ее ледяным взглядом. Не кукольным, как другие, а пронзительным, острым, таким, что тошнотворный страх опять тяжело заворочался в груди.
– Почему на камерах в твоей комнате стерты записи? Ты не знаешь? Может быть, кто-то приходил к тебе?
– Нет, я никого не видела, – соврала Блюбелл, накрывая картинку пустым листом.
Шляпный заметил, потянулся посмотреть.
– Не мешайте! – запачкав пальцы красным, Блюбелл затолкала листок под папку с бумагой. – Я рисую.
– А можно посмотреть, что?
– Нельзя!
Человек не стал настаивать. Он еще несколько минут ходил по комнате, рассматривал картинки, но те притаились, молчали и не двигались. От него и его шляпы веяло страхом, животным новорожденным страхом, от которого хочется забиться в щель и не двигаться, пока хищник не уйдет.
А потом Блюбелл заснула и снова видела во сне, как умирает ее брат. Вспыхивают огни, что-то несется на них. Потом ей объяснили, что водитель не справился с управлением, и непонятно почему вильнул в их сторону. Но тогда ей казалось, что это зверь с горящими глазами-фонарями. Брат упал, придавил ее тяжелым телом, он спас ее и защитил, но сам лежал и кричал, пока не застыл, и никто не пришёл его спасти. Потому что никому не было до них дела.
Проснулась она от того, что кто-то трогал ее волосы.
– Бьякуран? – выдохнула она, запрокидывая голову. Тот сидел у изголовья, разглаживал голубые пряди, наматывал на пальцы.
Хорошо, что ей всего два дня назад вымыли волосы, подумала Блюбелл.
– Сегодня ночью мы не будем ходить, – грустно улыбаясь, протянул Бьякуран, наклоняясь совсем низко. От него пахло зефиром и душными, сладкими цветами, которые назывались красивым словом «орхидеи». – Они думают, что ты виновата во всем.
– Сестра и врач просто спали, – прошептала Блюбелл.
– Да, мы-то понимаем, а они – нет. – Бьякуран вздохнул. – Оставаться тут теперь слишком опасно.
Он соскользнул с кровати, поплыл по комнате, не касаясь пола, сияющий, словно дух.
– Мой мир погиб, как и твой, Блюбелл, а я, как и ты, выжил, – продолжал он, протягивая к ней руки. – И ты поймешь меня, как никто другой.
Блюбелл заморгала, чтобы не плакать.
Внутри стало пусто и холодно.
– Завтра я приду попрощаться.
Он обнял ее, прижал к груди, и Блюбелл задохнулась, зажмурилась, цепляясь за него изо всех сил.
Завтра она снова останется одна в мире, где никому до нее нет дела. Не будет больше ни карандашей, ни бумаги, на которой можно рисовать живые картины, не станет голосов по радио и из телевизора никто не передаст привет. И конечно, больше не будет пламени, и силы не будет тоже. И пальцем на правой ноге шевелить будет нельзя.
Наплакавшись, Блюбелл уснула, а утром нашла под подушкой банку с огоньком внутри. Огонек, голубой, маленький, как светлячок, кувыркался и плавал внутри, бился о стеклянные стенки.
– И зачем такой дурочке пламя, – проворчал над головой Закуро. – Только попусту тратить.
Блюбелл погрозила ему кулаком.
– Будешь дразниться, я тебя порву и выброшу!
– Ха-ха, – отозвался Закуро и зевнул. Кажется, он не очень испугался.
– Не обижай ее. Может быть, завтра мы уже не увидимся, – осадил его Кике. – Лучше пожалей. Бедняжка Блюбелл.
Он смотрел на нее так печально и понимающе, что Блюбелл захотелось разорвать его красивое лицо на тысячу кусочков, а потом сжечь в пламени Закуро.
Она перевела взгляд на банку и, недолго думая, открыла крышку. Пламя вырвалось наружу, закружилось по комнате, взметнулось под потолок и дождём пролилось прямо в её широко раскрытые глаза.
Блюбелл ахнула и закрыла лицо ладонями.
– Никому не говори, – прошептал Бьякуран с картинки и помахал ей орхидеей. – Никому. Поняла?
Блюбелл кивнула и отняла руки от глаз.
Когда в комнату вошли сестра Жанна и неизвестный врач, Блюбелл лежала в кровати.
– Мы знаем, тебе тут нравилось, – врач говорил это, не приближаясь к ее кровати. Как будто боялся. – Но мы решили, что тебе лучше будет в клинике Святого Брутуса.
Сестра кивнула, отступая к двери.
– Я не хочу уезжать, – Блюбелл переводила взгляд с врача на сестру, пытаясь закрыться от них одеялом. Она вцепилась в ткань так, будто могла удержаться за нее и остаться в госпитале. – Я не могу. Тогда он уже никогда не придет.
Врач и сестра переглянулись.
– В этой клинике тебе помогут. – Врач так старательно изображал спокойствие и заботу, что у него даже начали подергиваться губы, и улыбка получилась немножко сумасшедшая.
Блюбелл очень боялась его. Она ухватилась за железную спинку кровати и стиснула пальцы так, что заныли ногти.
– Я никуда не поеду!
– Там ты расскажешь, кто приходит к тебе…
– И выключает камеры, – добавила сестра, но, встретившись взглядом с Блюбелл, шагнула назад и ударилась затылком о косяк.
– Я никуда не поеду, – Блюбелл улыбнулась.
Страх ушел, она не могла позволить им увезти себя – во что бы то ни стало.
– Я–никуда–не–поеду.
Сила, могучая и ледяная, текла сквозь неё.
Блюбелл зажмурилась, поддаваясь потоку, забилась в темноте, пытаясь выплыть из водоворота.
«Я русалка», – напомнила себе она, чтобы не бояться.
И тьма послушно обернулась пронизанной солнцем морской водой. Рыбки, разноцветные рыбки плавали в волосах, но не путались между прядей, будто волосы Блюбелл тоже стали голубыми струями. Рыбки касались пальцев, щекотали щёки, тыкались острыми мордочками в углы рта – целовали.
Блюбелл улыбалась им.
Где-то далеко, за водой, разносились голоса – глухие и совсем неважные: «Доктор Паули без сознания! Скорее, реанимацию! Сестра! Укол!»
Руку слабо кольнуло, но Блюбелл решила, что это морская звезда случайно задела её запястье колючим лучом.
Она плыла в синеве и золоте.
– Я ухожу, – шептал Бьякуран, глядя на нее сквозь водяную толщу. – Хочешь пойти со мной?
Блюбелл протянула руки, поплыла вверх, разбивая воду хвостом. Еще рывок, и Бьякуран сжал ее пальцы, поймал на руки, согревая, удерживая среди разноцветных бликов.
– Теперь я буду твоим братом, – говорил он ей на ухо, и Блюбелл смеялась и вздрагивала от радости.
***
Блюбелл очнулась в воде, она дышала в воде, кутаясь в собственные длинные синие волосы, и через стекло на нее смотрели Закуро и Кике.
Но она ждала не их.
Бьякуран подошел и стал рядом, наклонился к ней.
– Добро пожаловать, – сказал он. – Добро пожаловать в новый мир.
Автор: Umbridge
Бета: Aizawa
Герои (Пейринг): Бьякуран|Блюбелл, Кике, Закуро, Торикабуто, Дейзи
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, мистика, хоррор
Размер: 3211 слов
Саммари: Ночь за ночью Блюбелл видела во сне оранжевый пирс и бирюзовую морскую воду, волны, глухо шумящие внизу, фонарь и скамейку, на которой они часто сидели с братом. Но в тот раз ей впервые приснилось, что она ходит.
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, тема «Предложение, от которого невозможно отказаться». Автор вдохновился командным артом
Она точно помнила, что вечером не случилось ничего особенного. Ничего такого, что не случалось с ней в последнее время. Пришла медсестра, забрала градусник, проверила, закрыто ли окно, и, щёлкнув выключателем, закрыла дверь в палату. Блюбелл осталась одна в темноте.
Как обычно, пришел страх, и она быстрее зажмурилась, чтобы не видеть, как желтый фонарь заглядывает в комнату с улицы. По ночам он казался ей живым и злобным – высматривает, выжидает, хочет убить.
Она сразу закрывала глаза, когда гасили свет.
– Спокойной ночи, – как всегда, сказала Блюбелл развешанным по стенам картинкам.
И те, как всегда, ответили:
– Сладких снов.
Они действительно отвечали только ей одной и замирали, прикидывались обычными рисунками, стоило войти кому-то чужому.
Скорее всего, картинки сделали так, что Блюбелл начала ходить.
Красавец с бирюзовыми волосами, смотревший со страницы так жалостливо, человек-лава, ворчавший и ругавшийся, неумирающий мальчик – этот иногда целыми днями не показывался на листе: стеснялся.
Но главным, конечно же, был он, ее названый брат.
У героев были имена – странные, почти волшебные, как положено. Красивого звали Кике. Блюбелл особенно любила вырисовывать его волосы, длинные и яркие. Человек-лава был Закуро. Этот мог спалить бумагу, и тогда приходилось рисовать его заново. Мальчика звали Дейзи, и у него внутри светило солнце – очень тусклое, немного мёртвое, но настоящее.
А брат назвался Бьякураном. «Какое красивое имя», – сказала Блюбелл, когда он впервые представился. Бьякуран улыбнулся в ответ.
Скорее всего, ее история началась с картинок. Когда однажды они заговорили с ней.
Потом было еще много всего, телевизор, и радио, и кричавшая медсестра. Но в тот день не случилось ровным счетом ничего такого. Блюбелл лежала, всей кожей чувствуя, как темнота окутывает с ног до головы, туго обматывает душными чёрными бинтами, и слушала, как в голове шумит море.
Блюбелл всегда думала о море, чтобы скорее уснуть. Представляла, как вода постепенно касается ног, которые Блюбелл прекрасно чувствует, как добирается до пупка, а потом ползёт выше, к ключицам, щекочет подбородок, накрывает с головой. В волосах Блюбелл путаются рыбы – красные, жёлтые, полосатые, с яркими хвостами, маленькие и большие. Она ловит их руками, смеётся и кружится, как русалка, и все вокруг – такое же живое, радостное и веселое, словно солнечные блики на волнах…
– Ты любишь купаться?
Блюбелл сразу узнала голос. Ее звал Бьякуран.
– Конечно, люблю, – прошептала Блюбелл, выпуская изо рта пузырьки.
– Открой глаза, и мы пойдем плавать на самом деле.
Блюбелл захихикала.
– Нет. Не пойдем. Во-первых, я сплю. Во-вторых, вокруг уже темнота и фонарь, я его боюсь. А в-третьих, я не могу ходить.
– Ты просто маленькая русалочка, Блюбелл. Ты поплывешь, я тебе обещаю.
Блюбелл улыбнулась.
– Шутишь, – она тряхнула волосами, и рыбки исчезли, и вода превратилась в черное покрывало, расшитое разноцветными блёстками.
– Нет, даже не думал, – мягко, ласково ответил Бьякуран. – Ты мне веришь?
Нахмурившись, Блюбелл повела головой. Голос раздавался не с картинки на стене, а от окна.
Ей вдруг стало очень страшно.
– Не знаю, – прошептала она, запинаясь.
А что, если этот фонарь – совсем и не фонарь, а жуткое чудище, которое выпивает душу через глаза, когда смотришь на него слишком долго?
– Открой, Блюбелл, разве ты не поняла, что я скоро приду? Это я говорил с тобой с картинок, я даже пел песенку. Неужели ты не помнишь?
Блюбелл кивнула. Он много раз разговаривал с ней, рассказывал, какая на улице погода, звал погулять, шутил.
Он появлялся в телевизоре, мелькал на секундочку между мультиками и новостями, махал рукой.
Он пел ей, когда она включала радио.
– Не бойся, открывай, – голос звал и звал, такой нежный, что у Блюбелл сразу стало легко на сердце.
Как будто это и правда был голос ее брата.
Как будто тот выжил и вернулся за ней.
Она осторожно открыла глаза.
Бьякуран сидел на подоконнике, белый и тонкий, его пронизанные желтыми лучами волосы сияли, как луна. Блюбелл приподнялась на локте, вглядываясь в это сияние со страхом и радостью.
– Привет! Я давно собирался зайти.
– Привет! Как же здорово!
Он и правда оказался красивым, даже чуточку красивее, чем она рисовала. Всегда на черной бумаге – белые руки и растрёпанные волосы, светлые лиловые глаза на улыбающемся белом лице.
На правой щеке Блюбелл пририсовывала сиреневые треугольники.
– Я принес тебе подарок, – Бьякуран спрыгнул со стола и подошел к постели.
Блюбелл наблюдала за ним во все глаза, приоткрыв рот от изумления.
Подарок. Ей уже давно никто не дарил подарков. На День рождения приносили только кусок торта со свечкой. Его пекли на кухне раз в месяц – для всех именинников сразу.
– Вот, держи, – Бьякуран протянул к ней руки. В его сложенных лодочкой ладонях билось голубое пламя. – Бери, бери, оно твое.
Блюбелл коснулась огонька пальцами, думая, что сейчас ужасно обожжётся, – но не обожглась.
Голубое, холодное потекло сквозь кожу к запястью, до локтя, разлилось по плечам и груди. Вот оно поднялось до шеи, вот просочились в горло и, покалывая тысячей иголок, разлетелось под языком.
Блюбелл вздрогнула.
– А теперь вставай, – Бьякуран стиснул ее запястье и потянул на себя. – Поднимайся, пойдем купаться.
Блюбелл не отняла руку, но невольно попыталась отстраниться.
– Я не могу!
– Можешь, – Бьякуран потянул сильнее.
И тогда Блюбелл, такая слабая и маленькая, не удержалась и встала.
И ноги не подкосились. Новые ноги, налитые силой, могли нести ее куда угодно. Она пошевелила пальцами, потопталась на месте, подпрыгнула раз-другой. Ноги слушались, чувствовали: правая – холодный линолеум, левая – мягкий ковер, каждую ворсинку.
Блюбелл немножко поскребла его пяткой, ей очень давно хотелось это сделать. «Шкряб– шкряб».
Она громко рассмеялась, позабыв про дежурную сестру на посту.
– Ты хотела купаться, – напомнил Бьякуран. Он сидел на кровати и крутил в пальцах белую зефирку-маршмеллоу. – Будешь?
Блюбелл кивнула, сунула за щеку сладкий комок. И, осторожно ступая, вышла в коридор. В конце, перед дверями с надписью «Первое детское отделение», сидела сестра. На ее столе горела лампа, бросая оранжевый отсвет на сонное лицо и заваленный бумажками стол.
Блюбелл остановилась и прислушалась.
– Иди, она тебя не увидит, – шептал Бьякуран, щекоча теплым дыханием ухо. – Она не увидит тебя. Что бы ты сейчас ни сделала, никто ничего не узнает. Внутри тебя – Пламя.
Блюбелл кивнула. Друзьям надо верить.
Она пошла по коридору, ступая голыми ногами по холодным мраморным плитам – быстрее, быстрее. Сердце замерло, будто затаилось, боясь, что выдаст хозяйку, и тогда все кончится.
Когда до выхода на общую лестницу оставалось несколько шагов, Блюбелл вдруг оглянулась.
Сестра спала, откинувшись на стуле, так крепко, что добудиться ее ни у кого бы не получилось. Веки вздрагивали, в уголках губ скопилась слюна.
Осторожно, на цыпочках Блюбелл подошла к ней совсем близко и заглянула в лицо.
У сестры Маргариты всегда, когда она смотрела на Блюбелл, глаза делались стеклянными – точь-в-точь, как у заводной куклы, которая умеет только выключать и включать свет, выносить судно и повторять: «Аккуратней, девочка».
Что бы ни творила Блюбелл, она слышала одно и то же. Иногда она даже представляла себе маленький-маленький проигрыватель у сестры в голове: пленка все крутится и крутится, а на ней – «аккуратней, девочка».
– Меня зовут Блюбелл! – прошептала она прямо в кукольный рот сестре.
И та вдруг открыла глаза.
Блюбелл застыла, боясь вдохнуть. Страх растекался внутри, ядовитый и ледяной.
«Молчи, молчи, молчи».
Сестра раскрыла рот, и Блюбелл на секунду зажмурилась и даже не поняла, как так получилось, что голубой шарик пламени вырвался у неё из груди и влетел прямо в тёмную щель между накрашенных губ. Несколько секунд сестра Маргарита просто смотрела стекляшками–глазами, а потом уронила голову на стол.
«Уснула», – решила Блюбелл, боясь поверить.
Страх постепенно отпускал, – и как же легко и здорово оказалось не бояться! Оставив сестру за столом, Блюбелл открыла дверь на лестницу и, неслышно ступая своими замечательными босыми ногами, сбежала вниз, во внутренний крытый дворик.
Тёплый и влажный, отдающий хлоркой воздух показался ей чистым и сладким. Во дворе не гуляли и не выращивали цветов. Сад разбили у главного входа, а здесь был бассейн для тех, кому прописали водные процедуры. Выложенную белой плиткой прямоугольную плошку наполняла искрящаяся синева – на ночь, оказывается, здесь включали очень красивую подсветку.
Блюбелл обошла щиток и скамейки и по скользкому мрамору зашлёпала к металлической лесенке.
Она не плавала с тех пор, как погиб брат, и думала, что никогда-никогда уже не будет плавать. Но сейчас перед ней дробилась сверкающими бликами прозрачная вода.
Забыв снять рубашку, Блюбелл спустилась по холодным ступенькам. Погрузилась по пояс, кинула быстрый взгляд на свое отражение, а потом оттолкнулась и нырнула, как настоящая русалка.
Вода окутала её мягким светом и прозрачными тенями глубины. Блюбелл скользила руками по плиткам, ей совсем не нужно было дышать – пламя внутри оказалось куда лучше воздуха.
Блюбелл заморгала, широко открыла глаза и огляделась.
На дне лежало, вытянувшись, что-то темное и длинное.
Оттолкнувшись от стенки, Блюбелл поплыла к тёмному пятну, путаясь в облаке рубашки и собственных волосах. Чем ближе она была, тем яснее видела вытянувшееся в воде тело и тем больше узнавала запрокинутое лицо.
На плиточном дне лежала мама.
Блюбелл коснулась пальцами дна, потянулась к лежащей.
Когда они с братом нашли маму на полу, та была совершенно голой. Судя по всему, она пролежала так весь день, а потом умерла. Потом врач сказал, что перед смертью мама ползала, пыталась встать, но так и не смогла. Теперь мама тоже была тут совсем одна.
– Не переживай, – голос Бьякурана был мягким и сладким, как зефирки, которые Блюбелл старательно рисовала белыми восковыми карандашами. – Она просто спит, я дал ей отдохнуть. Она не волновалась, я сказал ей, что теперь всегда буду заботиться о тебе.
Блюбелл обернулась, чтобы увидеть его, заметалась в воде, взбивая целые стаи пузырьков, беззвучно вскрикнула и открыла глаза в своей комнате.
Она попыталась вскочить, попробовала пошевелить пальцами, но ничего не вышло – пламени внутри больше не было.
К телу липла промокшая насквозь рубашка.
С картинок на стене смотрели герои – все они смотрели прямо на нее и улыбались. Даже мальчик с распоротым зайцем.
Блюбелл заплакала.
На утренний обход сегодня вышла сестра Жанна. Оглядела мокрую Блюбелл стеклянными глазами, сказала: «Аккуратней, девочка» – и потащила вверх холодную рубашку. Блюбелл еле руки успела поднять.
– А где сестра Маргарет?
Сестра Жанна вздрогнула, и рубашка шмякнулась на пол.
– Сестра Маргарет заболела, – ответила, подбирая мокрый комок. – А ты почему такая мокрая? Расскажу врачу…
– Сама расскажу! Сегодня ночью я плавала в бассейне!
Блюбелл знала, что рассказывать ничего нельзя, но просто не смогла удержаться. Ведь она ходила и плавала. А никто не верил, что так будет. Сёстры называли их «колясочники» – когда Блюбелл слышала это слово, то сразу представляла себе ребенка, у которого колеса вместо ног.
– Не выдумывай! – раздраженно бросила сестра Жанна, и, оставив Блюбелл на мокрой кровати, пошла за новой пижамой.
Блюбелл улыбнулась – никогда еще она не видела столько чувств на лице больничной сестры.
Врач пришел к обеду, когда Блюбелл как раз заканчивала новый рисунок. Она рисовала Торикабуто в костяной маске. Рисовала быстро, меняя карандаши – коричневый и серый.
Она очень торопилась, потому что Бьякуран водил ее рукой.
– Блюбелл, – позвал доктор.
Блюбелл повернулась, аккуратно положив карандаши.
– Сегодня ночью я ходила, – сказала она, улыбаясь.
Врач нахмурился.
– Как ты намочила рубашку? – спросил он, как будто и не слышал.
Блюбелл засмеялась.
– Я купалась в бассейне! Сама дошла и нырнула!
Выключив диктофон, врач потер переносицу.
– Блюбелл, – сказал он противным голосом. – Ты же взрослая девочка. Мы тебя лечим, и каждый день ты немного ближе к успеху, но пока ещё слишком рано. Вчера ты ходить не могла.
– Но я ходила! Правда! Проверьте!
– Нехорошо врать доктору. Должно быть, ты вылила на себя воду из графина?
– Нет.
– Тогда как?
Блюбелл молча смотрела на него.
Что бы она ни сказала, он не поверит.
– Знаешь, у нас повсюду есть камеры, – сказал доктор. – Мы можем посмотреть запись.
Он встал и, больше не спрашивая ее ни о чем, вышел из комнаты.
Блюбелл долго смотрела на захлопнувшуюся дверь. Она представляла, что роняет голубой пламенный клубок ему в рот, и врач засыпает, как сестра Маргарет.
Шорох крыльев и прикосновение к ладони заставили ее очнуться. Блюбелл развернулась, взглянула на рисунок. Сначала ей показалось, что на странице сидит ночная бабочка. Блюбелл хотела стряхнуть ее, но крылья мелькнули и сложились.
На нее смотрело темное лицо Торикабуто. Блюбелл вскрикнула.
– Не бойся его, – приемник мигнул красным глазом и заговорил голосом Бьякурана. – Просто сомни и выброси. Так надо поступать со всем, что тебя пугает.
Блюбелл покосилась на рисунок.
Торикабуто глядел на нее белыми пустыми глазами, неподвижный и неопасный. Она протянула руку, коснулась рисунка, а потом с силой смяла лист в кулаке.
– Молодец! – похвалил ее голос из приемника. – Хочешь зефирку?
Весь день Блюбелл рисовала и слушала радио.
Она не хотела в коридор, не хотела поиграть в «Монополию», не хотела разговаривать с бледными больничными детьми. Ей хотелось одного – выводить на листе линию за линией, позволяя Бьякурану направлять свою руку. Акула, длинные шеи динозавров, черные лисы, ласточка и сова, – она рисовала и рисовала без устали, счастливая, как никогда. Потому что они все были с ней, и Бьякуран был с ней.
Сестра Маргарет не появилась и вечером.
А ночью Бьякуран снова пришел по-настоящему.
– Смотри, что я принес, – улыбнулся он и вложил ей в ладони шар из синего огня. Блюбелл осторожно, точно целуя, прикоснулась к сиянию губами, потянула его в себя, как будто принимала микстуру. Пламя, искристое, быстрое, потекло по телу, наполняя силой.
Блюбелл пошевелила пальцами и спрыгнула с кровати.
– Сегодня ты ходишь гораздо увереннее. Куда отправимся?
– К доктору! Я хочу показать ему, как хожу!
Бьякуран посмотрел на неё долгим странным взглядом, а потом улыбнулся.
– Как скажешь.
***
На следующее утро доктор не пришел на осмотр. Бьякуран рассказал, что доктор спит очень крепко, и его теперь не добудиться. Блюбелл только пожала плечами. Вчера она отдала доктору немного пламени, а тот почему-то упал на пол и затих. Бьякуран объяснил, что врач очень устал и быстро уснул.
А после полдника сестра Жанна привела к ней странного человека в шляпе. Блюбелл как раз раскрашивала большого зайца с распоротым брюхом. Рваную рану на животе она старательно штриховала красным, а красное переливалось через край и норовило стечь с листа на стол.
Человек в шляпе спросил, не знает ли Блюбелл, что случилось с доктором. Она помотала головой.
– Нет, не знаю. Пришла к нему вчера показать, что могу ходить, а он уснул.
Человек окинул ее ледяным взглядом. Не кукольным, как другие, а пронзительным, острым, таким, что тошнотворный страх опять тяжело заворочался в груди.
– Почему на камерах в твоей комнате стерты записи? Ты не знаешь? Может быть, кто-то приходил к тебе?
– Нет, я никого не видела, – соврала Блюбелл, накрывая картинку пустым листом.
Шляпный заметил, потянулся посмотреть.
– Не мешайте! – запачкав пальцы красным, Блюбелл затолкала листок под папку с бумагой. – Я рисую.
– А можно посмотреть, что?
– Нельзя!
Человек не стал настаивать. Он еще несколько минут ходил по комнате, рассматривал картинки, но те притаились, молчали и не двигались. От него и его шляпы веяло страхом, животным новорожденным страхом, от которого хочется забиться в щель и не двигаться, пока хищник не уйдет.
А потом Блюбелл заснула и снова видела во сне, как умирает ее брат. Вспыхивают огни, что-то несется на них. Потом ей объяснили, что водитель не справился с управлением, и непонятно почему вильнул в их сторону. Но тогда ей казалось, что это зверь с горящими глазами-фонарями. Брат упал, придавил ее тяжелым телом, он спас ее и защитил, но сам лежал и кричал, пока не застыл, и никто не пришёл его спасти. Потому что никому не было до них дела.
Проснулась она от того, что кто-то трогал ее волосы.
– Бьякуран? – выдохнула она, запрокидывая голову. Тот сидел у изголовья, разглаживал голубые пряди, наматывал на пальцы.
Хорошо, что ей всего два дня назад вымыли волосы, подумала Блюбелл.
– Сегодня ночью мы не будем ходить, – грустно улыбаясь, протянул Бьякуран, наклоняясь совсем низко. От него пахло зефиром и душными, сладкими цветами, которые назывались красивым словом «орхидеи». – Они думают, что ты виновата во всем.
– Сестра и врач просто спали, – прошептала Блюбелл.
– Да, мы-то понимаем, а они – нет. – Бьякуран вздохнул. – Оставаться тут теперь слишком опасно.
Он соскользнул с кровати, поплыл по комнате, не касаясь пола, сияющий, словно дух.
– Мой мир погиб, как и твой, Блюбелл, а я, как и ты, выжил, – продолжал он, протягивая к ней руки. – И ты поймешь меня, как никто другой.
Блюбелл заморгала, чтобы не плакать.
Внутри стало пусто и холодно.
– Завтра я приду попрощаться.
Он обнял ее, прижал к груди, и Блюбелл задохнулась, зажмурилась, цепляясь за него изо всех сил.
Завтра она снова останется одна в мире, где никому до нее нет дела. Не будет больше ни карандашей, ни бумаги, на которой можно рисовать живые картины, не станет голосов по радио и из телевизора никто не передаст привет. И конечно, больше не будет пламени, и силы не будет тоже. И пальцем на правой ноге шевелить будет нельзя.
Наплакавшись, Блюбелл уснула, а утром нашла под подушкой банку с огоньком внутри. Огонек, голубой, маленький, как светлячок, кувыркался и плавал внутри, бился о стеклянные стенки.
– И зачем такой дурочке пламя, – проворчал над головой Закуро. – Только попусту тратить.
Блюбелл погрозила ему кулаком.
– Будешь дразниться, я тебя порву и выброшу!
– Ха-ха, – отозвался Закуро и зевнул. Кажется, он не очень испугался.
– Не обижай ее. Может быть, завтра мы уже не увидимся, – осадил его Кике. – Лучше пожалей. Бедняжка Блюбелл.
Он смотрел на нее так печально и понимающе, что Блюбелл захотелось разорвать его красивое лицо на тысячу кусочков, а потом сжечь в пламени Закуро.
Она перевела взгляд на банку и, недолго думая, открыла крышку. Пламя вырвалось наружу, закружилось по комнате, взметнулось под потолок и дождём пролилось прямо в её широко раскрытые глаза.
Блюбелл ахнула и закрыла лицо ладонями.
– Никому не говори, – прошептал Бьякуран с картинки и помахал ей орхидеей. – Никому. Поняла?
Блюбелл кивнула и отняла руки от глаз.
Когда в комнату вошли сестра Жанна и неизвестный врач, Блюбелл лежала в кровати.
– Мы знаем, тебе тут нравилось, – врач говорил это, не приближаясь к ее кровати. Как будто боялся. – Но мы решили, что тебе лучше будет в клинике Святого Брутуса.
Сестра кивнула, отступая к двери.
– Я не хочу уезжать, – Блюбелл переводила взгляд с врача на сестру, пытаясь закрыться от них одеялом. Она вцепилась в ткань так, будто могла удержаться за нее и остаться в госпитале. – Я не могу. Тогда он уже никогда не придет.
Врач и сестра переглянулись.
– В этой клинике тебе помогут. – Врач так старательно изображал спокойствие и заботу, что у него даже начали подергиваться губы, и улыбка получилась немножко сумасшедшая.
Блюбелл очень боялась его. Она ухватилась за железную спинку кровати и стиснула пальцы так, что заныли ногти.
– Я никуда не поеду!
– Там ты расскажешь, кто приходит к тебе…
– И выключает камеры, – добавила сестра, но, встретившись взглядом с Блюбелл, шагнула назад и ударилась затылком о косяк.
– Я никуда не поеду, – Блюбелл улыбнулась.
Страх ушел, она не могла позволить им увезти себя – во что бы то ни стало.
– Я–никуда–не–поеду.
Сила, могучая и ледяная, текла сквозь неё.
Блюбелл зажмурилась, поддаваясь потоку, забилась в темноте, пытаясь выплыть из водоворота.
«Я русалка», – напомнила себе она, чтобы не бояться.
И тьма послушно обернулась пронизанной солнцем морской водой. Рыбки, разноцветные рыбки плавали в волосах, но не путались между прядей, будто волосы Блюбелл тоже стали голубыми струями. Рыбки касались пальцев, щекотали щёки, тыкались острыми мордочками в углы рта – целовали.
Блюбелл улыбалась им.
Где-то далеко, за водой, разносились голоса – глухие и совсем неважные: «Доктор Паули без сознания! Скорее, реанимацию! Сестра! Укол!»
Руку слабо кольнуло, но Блюбелл решила, что это морская звезда случайно задела её запястье колючим лучом.
Она плыла в синеве и золоте.
– Я ухожу, – шептал Бьякуран, глядя на нее сквозь водяную толщу. – Хочешь пойти со мной?
Блюбелл протянула руки, поплыла вверх, разбивая воду хвостом. Еще рывок, и Бьякуран сжал ее пальцы, поймал на руки, согревая, удерживая среди разноцветных бликов.
– Теперь я буду твоим братом, – говорил он ей на ухо, и Блюбелл смеялась и вздрагивала от радости.
***
Блюбелл очнулась в воде, она дышала в воде, кутаясь в собственные длинные синие волосы, и через стекло на нее смотрели Закуро и Кике.
Но она ждала не их.
Бьякуран подошел и стал рядом, наклонился к ней.
– Добро пожаловать, – сказал он. – Добро пожаловать в новый мир.
@темы: авторский фик, джен, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Дождя, Reborn Nostra: Танец Пламени - задание 6: фик, PG-13
-
-
11.04.2013 в 15:3610/10
-
-
12.04.2013 в 11:0410/10
-
-
12.04.2013 в 16:5310/10
-
-
14.04.2013 в 01:1710/10
-
-
15.04.2013 в 09:39-
-
19.04.2013 в 11:3310/10
-
-
22.04.2013 в 22:26-
-
23.04.2013 в 11:02-
-
25.04.2013 в 13:05-
-
28.04.2013 в 00:51-
-
28.04.2013 в 22:00-
-
29.04.2013 в 11:2110/10
-
-
30.04.2013 в 13:51-
-
30.04.2013 в 21:54-
-
01.05.2013 в 02:12-
-
01.05.2013 в 22:45