Название: без названия Автор: Команда Millefiore Герои (Пейринг): Блюбелл, Дейзи Категория: джен Рейтинг: G Дисклаймер: всё принадлежит Амано Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, иллюстрация к фику "На грани"
Название: Враааай! Автор:Varia Team Герои: Сквало Категория: джен Рейтинг: PG-13 Дисклаймер: Нам не принадлежит ничего. Только то, что мы возьмем сами Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри
Название: Без названия Автор:Millefiore Герои (Пейринг): Бьякуран Категория: джен Рейтинг: G Дисклаймер: права на персонажа принадлежат Амано Примечания: рисунок выполнен на внеконкурс Reborn Nostra на дайри
Название: Спящие драконы Автор:Пухоспинка, darkmorgana~ Бета:Becky Thatcher, Paola Ily Герои (Пейринг): Алауди/Спейд/Джи/Асари/Накл/Джотто Категория: слэш Рейтинг: NC-17 Жанр: PWP Размер: мини (4 400 слов) Саммари: Вонгола играет в бутылочку Дисклаймер: аниме и манга Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland Примечания: фик написан на внеконкурс Reborn Nostra на дайри, тема «Игры, в которые играет мафия»
Вечер был томен, ленив и тягуч, будто не хотел заканчиваться. Вечер хотел плавиться золотым и алым над зеркально-гладким морем, наливаться бархатной синевой и рассыпать по небу горсти сияющих звезд. Джотто вздохнул, устроился поудобнее на низком диване — одна подушка упала на пол — и поднял бокал, будто чокаясь с Млечным путем. — Красиво, — сказал Асари, проследив его взгляд. — Стоит того, чтобы выпить. — Да, — кивнул Джотто, а Джи, сидевший рядом, потянулся и зевнул. Он был равнодушен к лиричным красотам, от вина его клонило в сон, и сегодняшняя победа вымотала его, наверное, больше всех. Джотто ободряюще хлопнул Джи по плечу — тот вздрогнул и посмотрел недоуменно, а потом ответил улыбкой на улыбку. — Асари, сыграй, — попросил Спейд. Он расположился на широком мраморном подоконнике так, чтобы вся компания была на виду. Алауди вышел на террасу и, кажется, курил. Как всегда: с ними, но не с ними. Но это легко исправить. Накл — бедняга, он совсем не умел пить — дремал на кушетке. Смуглая сильная рука свесилась почти до пола, четки выпали из расслабленных пальцев. — Действительно, сыграй, — Джотто привалился спиной к Джи, разворачиваясь, Асари пожал плечами, улыбаясь, и уселся прямо на упавшую на пол подушку. Он вообще не любил стулья и диваны. Незатейливая грустная мелодия — шелест опадающих листьев, плеск озерной воды в камышах, стон чувствующей зиму птицы — до дрожи в руках контрастировала с жаркой сицилийской ночью. Джотто закрыл глаза, вслушиваясь. Сегодня Вонгола стала на шаг ближе к вершине. Сегодня им есть, что праздновать. Мелодия вдруг взметнулась снежной вьюгой, заплакала, опала и расцвела весенними цветами, вплетаясь в звуки ночи. Кажется, будто цикады начали ей подпевать, а у Джи дрогнули плечи, и Джотто почувствовал его руку на своем бедре. Музыка Асари тут же сменила настроение, будто он уловил это слишком интимное прикосновение. Теперь она ласкала, как теплые руки, пробиралась под одежду, щекотала нервы и заставляла теснее прижиматься к чужому жаркому телу. Спейд сполз со своего подоконника и пересек комнату, чтобы столкнуться у выхода на террасу с Алауди. Накл шевельнулся, но не проснулся, только выдохнул во сне тяжело и сжал пальцы, будто пытаясь удержать четки. Накл и Лампо никогда не оставались с остальными в такие вечера. Так получалось. Лампо был слишком юным, Накл — слишком добродетельным.
Спейд стоял перед Алауди и дразнил его, мешая войти внутрь. Алауди снисходительно отмахивался, словно от капризного, но любимого ребенка. Обычно такие игры заканчивались ссорой, но не сегодня. Сегодня было слишком хорошо. Музыка текла, текло вино, Алауди, взяв Спейда за плечи, мягко, но решительно отставил в сторону и шагнул внутрь. А Спейд, насмешливо улыбаясь, смотрел ему вслед, и звезды отражались в темных глазах. Журчанье наливаемого вина вплелось в музыку Асари, Алауди расстегнул рубашку на груди, подтянул брюки и уселся прямо на пол. Пустая бутылка упала, покатилась, отливая матовым боком в рассеянном свете звезд. Джи следил за ней с сонным любопытством. Алауди отпил немного вина и откинулся спиной на край кушетки, задевая руку Накла. Бутылка докатилась до Спейда, тот поднял ногу, до колена затянутую в черный щегольской сапог, и резко опустил, останавливая дробное вращение. Флейта плеснула высокой нотой, рассыпалась звонкой мелодией, которая замерла, дрожа. Спейд склонил голову к плечу и лукаво осмотрелся. Джотто улыбнулся ему. Хрипловатый со сна голос Накла взломал воцарившуюся тишину. — Я долго спал? Он неуклюже сел на кушетке, потирая глаза, и Алауди запрокинул голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Поднял бокал и покачал в воздухе — Джотто видел, как выделяется кадык Алауди на напряженном горле, краем глаза ухватил, как жадно облизывается Спейд, не отводя от Алауди горящего взгляда. Накл смущенно оглянулся и нерешительно взял бокал — стекло надежно укрылось в широких ладонях, обнявших тонкие стенки. Когда Накл сделал глоток, Алауди закинул руки за голову, потянулся, вытягивая ноги на середину комнаты, и вопросительно посмотрел на Спейда. А тот ловко подцепил ногой лежащую бутылку, подкинул и поймал за горлышко. Из него тонкой струйкой вытекли последние капли, и Спейд предвкущающе усмехнулся. Джи шевельнулся — Джотто почувствовал, как тот сворачивается любопытным клубком. Несколько капель вина попали Спейду на ладонь, и тот довольно облизал руку. Потом игриво подбросил бутылку — и та зависла в воздухе, распустившись диковинными цветами. Накл улыбался. Он обожал смотреть, как развлекается Спейд. Джотто иногда думал, что самый большой ребенок из них всех — Накл, не утративший способности радоваться чудесам, готовый смотреть на фокусы Спейда, широко распахнув глаза. Тот вытянул руку, ловя бутылку, и сказал: — Предлагаю сыграть. Алауди только фыркнул, Джотто улыбнулся, Джи завозился, устраиваясь поудобнее, а Асари с любопытством отложил флейту. — Ну же! — воскликнул Спейд. — Спросите меня, во что? — Во что? — церемонно повторил Асари, но Джотто видел, как подрагивают уголки его губ. — В бутылочку, — торжественно провозгласил Спейд и сделал широкий жест.
Иногда в голову Спейда приходили абсолютно нелепые, невозможные, дурацкие и великолепные идеи. Джотто перехватил непроницаемый взгляд Алауди и поднял бровь, словно советуясь. Джи рассмеялся и шепнул ему в ухо: «Я хочу, чтобы бутылка указала на тебя, Примо», а Асари сыграл коротенькую — буквально несколько нот — очаровательно-детскую мелодию. С последним звуком флейты Алауди с независимым видом уставился на бутылку и сказал: — Я не играю. Спейд усмехнулся и медленным расчетливым жестом провел рукой по волосам. — Жаль, придется без тебя. Накл, но ты же составишь мне компанию? Накл, еще полусонный и завороженный маленьким чудом — он всегда просыпался долго и трудно — мотнул головой, то ли соглашаясь, то ли прогоняя туман в голове. Впрочем, Спейд был достаточно самоуверен, чтобы не сомневаться в первом варианте. — Решено! Играем! А Алауди может полюбоваться со стороны, скучая в одиночестве… о нет, наслаждаясь одиночеством на холодном полу. — Деймон, прекрати, — Джотто одернул Спейда под смех остальных Хранителей. — Кто крутит первым? — Право Неба, — Спейд склонился в шутовском — и слишком изящном — поклоне. Бутылка, подхваченная пурпурным лепестком тумана, подлетела к Джотто и зависла. — Эй, так нечестно! — возмутился Джи, приобнимая потянувшегося к ней Джотто. — Спейд, пусть она будет на полу, а то я тебя знаю! — На пол, — поддержал его Асари, уже отложивший флейту. — И сам садись, Деймон. Бутылка с глухим стуком ударилась о паркет и закрутилась — Спейд не удержался от «нечестности». Джи попытался ее перехватить, но она будто выскользнула из его руки и замерла, указывая на Джотто. — Первый поцелуй мне, — почти пропел Спейд, насмешливо посмотрев на недовольно хмурящего брови Джи. — Увы, цветочек мой. — Сам ты цветочек, — огрызнулся тот, наблюдая за коротким поцелуем. Джотто закрыл глаза, ловя улыбку с тонких мягких губ, и счастливо вздохнул, когда губы раскрылись, позволяя углубить поцелуй. — Я тоже хочу. — Жди своей удачи, — Асари погладил Джи по напряженному колену. Его рука скользнула вверх, забираясь слишком высоко, и Джи прикусил губу, раздвигая ноги шире. — Вы?! Накл, кажется, не знал правил игры в «бутылочку». — Тихо-тихо! — Алауди — удивительное дело — придержал порывавшегося встать Накла, нашарил на полу четки и сунул ему в руку, будто погремушку разревевшемуся ребенку. — Это всего лишь игра. — Всего лишь игра, — повторил Джи и слегка оттолкнул Спейда от Джотто. — Все просто. Я кручу, и бутылочка показывает, кого я должен поцеловать. Вот так. Он осторожно коснулся порозовевших губ Джотто, и тот охотно ответил. Спейд разочарованно присвистнул и уселся на пол, возле Асари, который внимательно наблюдал за поцелуем. — Нам не везет, да, Асари? Никто не хочет играть по правилам. — Ты же первый их нарушил, — неожиданно сказал Алауди. Он уже поднялся и сейчас стоял рядом с Наклом, который лихорадочно перебирал свои четки, что-то шептал, не отрывая глаз от сплетавшихся в объятиях Джи и Джотто. — Я кручу, и дальше играем, как положено. — Да что ты! — деланно восхитился Спейд и зашелся смехом, пряча лицо на груди Асари. Тот ласково взъерошил темные волосы, погладил мелко подрагивающую спину под камзолом и подмигнул Алауди. Они любили такие игры. — Это… так нельзя, — Накл глубоко дышал, пытаясь успокоиться, но слишком много вина было выпито, слишком важным был день и слишком звездной выдалась ночь. Алауди только хмыкнул и сделал шаг вперед, наклоняясь. Бутылка с тихим шуршанием завертелась. Шесть пар глаз внимательно следили за тем, как замедлялось ее движение — пять предвкушающе, одни — с ужасом и тем же возбуждением, что у других. Джотто читал лицо Накла как открытую книгу, и в этой книге было слишком мало страниц о плотской любви и простых радостях жизни. Таких, как поцелуй Джи, взгляд Асари, запрокинутое лицо Спейда, подающегося навстречу глубоким толчкам, или жаркое дыхание Алауди в затылок. Или все наоборот. Какая разница? Им хорошо вместе. Бутылка дернулась в последний раз и остановилась. Джи ухмыльнулся. Их с Алауди поцелуи всегда заканчивались кровью — Джотто нравилось зализывать прокушенные ранки на их губах, впитывая соль и желание. Накл сглотнул и закрыл глаза ладонью, будто веки его не слушались. Определенно, пора написать в его судьбе несколько строк не о долге, вере и чести. О страсти. — Кручу, — хрипло сказал Джи. Алауди, слизывая алую каплю с губ, сел рядом с Асари. Тот наклонился, сцеловывая кровь, и его ладонь забралась под полы рубашки, легла на гладкую рельефную грудь. Спейд скользнул Алауди за спину, опустился на колени и обвил его руками. Алауди благосклонно поддавался ласке, позволяя дарить себе удовольствие, жмурился, откидываясь назад, на грудь Спейда. Кажется, игра не затянется. Тем более, бутылка выбрала Накла. А Джи всегда играл по правилам. — Накл, — Джотто позвал, улыбаясь. — Иди к нам. Ты нам нужен. — Босс, я… Мадонна, три часа «Отче наш», обещаю, на коленях, на горохе… О, мадонна! — Иди к нам, — повторил Джотто и протянул руку. Кольцо Вонголы ярко блеснуло в свете свечей, и в глазах Накла отразилось пламя. Он встал, как зачарованный, сделал шаг вперед. Второй. Асари уже снял с Алауди рубашку, и тот выгибался, позволяя ему и Спейду избавить его от ремня и брюк. Спейд колдовал: тонкие туманные струйки скользили по обнаженному, блестящему от пота телу, обвиваясь вокруг сосков Алауди, спускаясь в пах, путаясь в светлой поросли, кружась вокруг полувставшего члена, хватаясь за умелые пальцы Асари. Это было красиво. Застывший на месте Накл не сводил с них взгляда, молитва замерла у него на губах. Джи скользнул с дивана, задев мимолетной лаской колено Джотто, и замер рядом с Наклом, будто змея, поджидающая добычу. Или искушающая. Змеям ведь положено по правилам игры. — Ты должен мне поцелуй, — шепнул он на ухо Наклу и лизнул розовую мочку. У Джотто волосы стали дыбом на руках, будто его ухо ласкал горячий язык. И не только волосы — ширинку пришлось расстегнуть. — Я… не могу, — заикаясь, сказал Накл и отступил на полшага. — Мадонна… Четки упали на пол с деревянным стуком, а Джи приложил палец к обветренным губам Накла — может быть, и не целованным ни разу. От этой мысли напряжение в паху стало почти болезненным; Джотто застонал коротко и сладко — а потом обхватил член руками и сжал, сдерживаясь. Джи опустился на колени, увлекая Накла за собой. Он держал его лицо в ладонях и смотрел — глаза в глаза. Накл сам потянулся вперед. Асари вздрогнул и застыл, Алауди вдохнул, разжимая пальцы, зарывшиеся в волосы Спейда. Они смотрели, и Джотто смотрел — в пурпурно-фиолетовом сиянии Накл запрокидывал голову, позволяя Джи срывать святотатственные поцелуи со своих губ. Алые щупальца тумана скользили по щеке Джи, по шее, по казавшимся темными волосам, путаясь в длинных прядях. Спейд умел сделать красиво. — Вот видишь, — сказал Джи, обнимая Накла. — Это игра. Твоя очередь. Он потянул его за руку, положил ладонь на бутылку и свел пальцы, обхватывая ими стекло. Накл выдохнул, стряхнул руку Джи и прищурился, прикусив губу. Джотто с трудом сдержал стон. Алауди, напряженный как струна, отмахивался от сиреневых завитков пламени, рассеивая их движениями пальцев. Бутылка, запущенная Наклом, завертелась с бешеной скоростью, и даже Спейд застыл, только глаза следили за размытым пятном на полу. Движение начало замедляться, горлышко описывало круги, подрагивая. Бутылка почти замерла, нацелившись на Джотто, потом дернулась и указала на Алауди. Накл сглотнул, крупный кадык дернулся, Джи вернулся на диван, прижался горячим телом и легонько коснулся пальцем покрасневшей головки. Джотто выдохнул, поймал темный, отчаянный взгляд Накла и медленно кивнул, поощряя. Накл встал на колени и придвинулся к Алауди. Спейд почти не дышал, над головой Алауди распускались призрачные цветы, на лепестках которых дрожали капли росы. Накл приблизился, протянул руку, касаясь одного из них, и тонкий побег, украшенный полураспустившимся бутоном, обвился вокруг его руки. Накл с восторгом рассматривал свою ладонь, потом поднял сияющие глаза на Алауди и приблизился к нему еще немного. — Я должен… сам? Алауди медленно кивнул. — Куда мне... куда мне целовать? — Куда хочешь. Алауди не двигался, только дрожь, прокатывающаяся по худощавому мускулистому телу, выдавала его напряжение. Джотто сам едва не начал молиться, потому что было жарко, невыносимо сладко, умопомрачительно томно смотреть, как Накл тянется к Алауди, приоткрывает рот и касается его губ. Спейд громко застонал, и цветочный узор над головами рассыпался водоворотом геометрических фигур, в который вплелась рваная, звенящая песня флейты. Алауди разомкнул губы, и Накл отпрянул, дрожа и хватаясь за четки. Он сжимал кулаки, перебирая гладкие зерна на грубой нити, и смотрел на всех по очереди, словно пытался понять — что дальше? Джотто запустил руку в шевелюру Джи, лаская того за ухом. Джи замурлыкал, словно большой кот, потерся и потянулся к его члену. Отводить руку мучительно не хотелось, мелодия Асари закручивалась в паху нетерпеливым желанием, но Джотто отбросил ладонь. — Мы еще не доиграли. Джи разочарованно заворчал, отстранился и, помедлив, стянул с себя рубашку. Играть так играть. Асари, наблюдавший за ним, на миг прервал игру и, улыбнувшись, тоже скинул свою диковинную одежду, оставшись в широких штанах с глубокими разрезами. В них виднелось голое мускулистое бедро, так и хотелось дотронуться, погладить, залезть глубже... Алауди небрежно оттолкнул Спейда, и тот устроился рядом, кидая на Накла короткие горящие взгляды. Бутылка снова завертелась, и Асари засмотрелся на ее вращение. Возможно, немного жульничества? Слишком плавно скользило стекло, слишком быстро остановилось. Но кто будет в обиде? Они понимали друг друга с полуслова. Спейд засмеялся, тронул указывающее на него горлышко — жест получился непристойным настолько, что Джи рванул ширинку на брюках, высвобождая член. Мелодия взлетела под самый потолок и оборвалась. — Асари, ты это подстроил. Асари не стал отпираться. Черные глаза блестели, темная прядь упала на лоб, придавая ему хулиганский вид. Просто пожал плечами, отложил флейту и неторопливо распустил свой пояс, положив руку на пах. — Мне нравится на вас смотреть. Кто будет отказывать другу в маленьком удовольствии? Джотто наклонился вперед, чувствуя всем телом жар тела Джи и его тяжелое дыхание у самого уха — им тоже нравилось смотреть на Спейда и Алауди. — Целовать будешь? — Алауди потянулся, прогибаясь, бесстыдно выставленный напоказ член блестел пунцовой головкой. Алауди короткими, почти незаметными движениями поглаживал завитки светлых волос в паху — и до дрожи хотелось сплести с его пальцами свои. Спейд небрежно отбросил бутылку — та покатилась прочь с ровным дробным стуком — вытянул Алауди на середину круга и заставил опуститься на руки. Накл всхлипнул, прижимая к груди кулаки, его трясло, будто в лихорадке. — Мадонна… На его лице смешалось столько чувств — недоверие, возбуждение, мучительное страдание — что у Джотто заходилось от упоения сердце. Асари заметил его взгляд, улыбнулся, подвинулся немного, открывая лучший обзор, обнял Накла за талию и потянул за собой. Алауди, стоя на четвереньках, тоже следил за ними — насмешливо и спокойно, только над верхней губой собрались мелкие капельки пота. Спейд раздвинул ему ягодицы, Джи застонал, прижавшись к бедру Джотто возбужденным членом. Запах возбуждения и любовного сока плыл по комнате, смешиваясь со стонами Асари в стриженый затылок Накла. Спейд прижался губами между ягодиц Алауди, облизал расщелину, начиная от копчика с маленькой ямочкой до промежности, заросшей густыми светлыми волосками. И стал выцеловывать на ягодицах одному ему ведомый узор. Алауди прогибался от прикосновений быстрого языка, подавался назад, опираясь на добела сжатые кулаки, и сжимал губы. Спейд поднял голову и бросил взгляд на Джотто. Шальные глаза ярко сверкали на белом лице, припухшие влажные от слюны губы что-то шептали беззвучно. Накл протяжно, не скрываясь, стонал, откинувшись спиной на Асари, а тот, расстегнув ему сутану, гладил по обнаженной груди и покачивался в такт этим движениям. Алауди зло зарычал на Спейда, тот, словно опомнившись, тряхнул челкой и приник губами к его заднице с такой страстью, что Джотто подбросило. Спейд гортанно вскрикивал, вылизывая то сжимающееся, то разжимающееся отверстие, проталкивая внутрь длинный язык, кружа вокруг. Его руки стискивали белые бедра Алауди, до синяков и красных пятен, а тот жмурился и дышал часто и рвано, запрокинув голову. Накл — возбужденный, мокрый, потерявший контроль над собственным телом — извивался в руках Асари, и Джотто не выдержал. Соскользнув с дивана, бросился к ним, опустился на колени, стягивая с Накла сутану. Дрожащими от желания руками он расстегнул ему брюки и стянул их с длинных мускулистых ног. Рядом вдруг оказался Джи, он каждым движением вторил ему, помогая, снимая, отбрасывая одежду. Асари что-то шептал в покрасневшее ухо, легонько терся о Накла и играл с его сосками — даже на вид твердыми, словно горошины. Грудь покрывали черные волосы и спускались в широкие белые трусы, натянутые домиком. — Стоять. Хриплый голос Алауди вырвал всех четверых из почти экстатического транса. Ладони Джотто замерли на твердом напряженном животе, Джи застыл в миге от поцелуя. Только Асари, продолжая улыбаться, терся о Накла, массируя одной рукой ему затылок. — Еще рано, — голос у Алауди сорвался, он смотрел весело и зло, искусанные губы розовели на бледном лице. Спейд не отрывался от него даже сейчас, и вид головы, опускающейся и поднимающейся у щели между ягодиц, лишал последнего разума. Джи нехотя отстранился от Накла и потянулся за укатившейся бутылкой. Толкнул ее Алауди, встал, зашел за спину Спейду и нежно обхватил за горло. Потянул, отрывая от покрасневших ягодиц, и Спейд гневно замотал головой. — Тише, тише, — Джи поставил его на ноги и начал поглаживать промежность. — Алауди прав, еще рано. Спейд недовольно хныкнул, но сопротивляться перестал — и сейчас они стояли, слившись в объятьях и покачиваясь в такт неслышной музыке. Алауди сел на пятки — Джотто не мог отвести взгляда от прижавшегося к животу члена — взял бутылку поудобнее и крутанул. Она завертелась волчком, двигаясь в сторону Накла, а тот смотрел, не сводя с нее глаз. Когда бутылка остановилась, указывая горлышком прямо на него, Асари и Джотто засмеялись одновременно. — Хорошая попытка, — мурлыкнул Спейд, подсвечивая комнату бледно-зелеными тенями. Алауди фыркнул и на четвереньках приблизился к выбранной бутылкой паре. Положил ладонь Наклу на пах, сжал член прямо сквозь ткань. — Святой боже! — Я хочу свой поцелуй, — Алауди не отрывал горящих глаз от влажных — Накл то и дело облизывал их — губ. — О святой боже, о святой… да, — он забился в руках Асари, а тот дышал все чаще, по-детски приоткрыв рот.— Да, господи! Алауди стянул с него трусы, обнажая длинный — О мадонна, какой же длинный — темный член, крупную мошонку — жесткие кольца волосков слиплись от пота и сочащейся смазки, оставил их болтаться на коленях и, невнятно выругавшись, вобрал член в себя целиком, до самого основания, сглотнул и принялся сосать, насаживаясь на него горлом. Асари обхватил Накла поперек груди, удерживая на месте, а Алауди сжал его яички, останавливая, удерживая оргазм. Толстый член исчезал между сомкнутых губ Алауди и снова появлялся — влажный, скользкий, манящий. Джотто больше не хотел терпеть, он начал раздеваться, и это словно оказалось командой для всех. Асари отпустил Накла и, извернувшись, сбросил с себя штаны. Джи избавился от белья и сейчас помогал Спейду, разворачивая его, словно дорогую фарфоровую куклу. По комнате поплыл аромат розового масла — едва заметный, он щекотал обоняние, пробуждая животное желание обладать. Джотто повелительно отстранил Алауди — тот сердито сверкнул глазами, но через мгновенье отпрянул, тяжело дыша. Спейд опустился на колени рядом с ним и начал целовать его плечо, едва касаясь кожи. Торопиться не нужно — это Джотто знал лучше прочих. — Накл, — тихо шепнул он. — Иди ко мне. Он был красив. Красивее самой совершенной иллюзии, красивее зрелища убивающего Алауди, красивее музыки Асари… красивее чего угодно, он был совершенством — с широкими плечами, мускулистыми руками и мощной грудью, членом, блестящим в свете сияния призрачных росчерков от слюны и смазки. Джотто любил его, от упрямой макушки до пальцев на ногах, любил так же сильно, как любого из своей Семьи. Он зажмурился, обнимая прижавшегося к его груди Накла, изнывая от прикосновений влажного члена. Сейчас Джотто готов был призывать святых угодников, мадонну и самого спасителя, только представляя этот член в себе. Он гладил Накла по спине, а с него самого не сводили глаз остальные. Спейд, предугадывая, что будет дальше, оттолкнул Алауди и подобрался к Джотто, потерся о его спину грудью, как ластящийся кот, поцеловал в позвонок на шее, лизнул лопатку, спускаясь все ниже. Джи осторожно одной рукой поглаживал то спину Спейда, то плечи Джотто, а другой дрочил себе — резко, дергано, тяжело выдыхая с каждым движением кулака. Асари осторожно потянул Накла, укладывая на пол — и он раскинулся, открыто и доверчиво, между ними всеми, предлагая себя и обещая взять. — Вы слышите музыку? — вдруг спросил Асари и наклонился, целуя Накла в лоб, и щеки, и виски, слизывая капли соленого пота, а Джотто глухо вскрикнул — он слышал музыку. Он чувствовал внутри себя палец — Спейд готовил его аккуратно и умело, он знал, как надо, он любил это. Розовое масло и ловкие руки… Накл смотрел на Джотто, будто не веря в то, что видел, и упиваясь этим, разглядывая его и Джи, и в глазах его был голод. Время пришло. Неслышная музыка превращала каждое их движение в танец — Джотто навис над тяжело дышащим Наклом, потянулся, ловя губами его «Джотто!», приподнялся, лаская огромный член и направляя его в себя. Тот вошел с трудом, в первое мгновение даже было больно — член действительно был самым большим из тех, что видел, что пробовал Джотто — но мышцы привычно расслабились, пропуская чужую горячую плоть, и медленно, дюйм за дюймом, Джотто насаживался на толстый, твердый, восхитительный, самый лучший член. — Да-а!.. Джотто ничего не видел, перед глазами плыла разноцветная, вспыхивающая солнцем, луной и звездами пелена, вся жизнь, все чувства сосредоточились там, внизу, где его плоть принимала и сжимала чужую. С каждым движением бедер он взлетал к небесам, таял в воздухе вместе с огнями фейерверков, растворялся в протяжном гаснущем удовольствии, чтобы снова взмыть ввысь. — Джо… то… Чей-то хриплый голос звал его, но сил ответить не было — что значат слова, когда золотыми цветами тает в небе наслаждение? Он ничего не сказал и тогда, когда кто-то придержал его за плечи, мягко заставляя остановиться, подождать — под задницу Накла положили подушку, и Джотто застонал, как только руки снова разрешили ему двигаться. Угол проникновения изменился, удовольствие стало острее и ярче, каждый толчок отдавался тянущим сладким головокружением, мешаясь с густым запахом розового масла. Снова масло?.. Руки вернулись, угол снова изменился, и Джотто краешком сознания уловил, больше догадался, чем увидел, что Алауди добрался до нетронутого ануса Накла. Первый раз всегда не самый приятный, пришлось остановиться, успокаивающе погладить Накла по груди, пока Алауди входил в сопротивляющееся тело — медленно, аккуратно, то и дело замирая и давая Наклу привыкнуть. — Потерпи, будет хорошо, очень… очень хорошо, — Джотто шептал срывающимся голосом, гладил, удерживал напряженное тело, а Накл изгибался, закрыв глаза, царапая пальцами пол. — Будет хорошо, — Асари повторял вслед за Джотто и гладил Накла по коротким жестким волосам. Джи судорожно вздохнул и свернулся прямо на полу, рядом с Наклом, прижавшись щекой к его щеке, целуя его веки, слизывая слезы в уголках глаз. Джотто не удержался и потянулся вперед, чтобы достать розовый длинный член. Джи застонал и раздвинул ноги, подаваясь навстречу сильным пальцам, подстраиваясь под его ритм. — Хорошо… Свистящий шепот ударил в спину — Алауди наконец вошел полностью и застыл, позволяя Наклу привыкнуть. Только Джотто уже не мог ждать, он приподнялся, почти соскальзывая с обмякшего члена, потом снова сел — Накл вскрикнул и совсем не от боли. Джотто повторил движение и почувствовал, как Алауди осторожно толкнулся внутри Накла. Джотто отвлекал Накла от непривычных ощущений, он представлял, как тот разрывается между наслаждением и тянущей болью, и почти кончал от этой мысли. Когда они поймали нужный ритм, Джотто уже не думал. Ему было все равно — он снова парил с золотыми огненными драконами, взрываясь и падая на мягкие облака, слушая свое и чужое дыхание, музыкой вплетавшееся между драконьих чешуек, стоны, от которых все внутри замирало и превращалось в еще один, собственный протяжный полустон-полувсхлип. Джотто почти закричал, когда Джи, продолжая дрочить себе, припал к его стоящему колом члену, посасывая, целуя, играя с нежной плотью — Джотто трахал горячий рот в такт движениям Алауди и стонам Накла. Золотые драконы пылающими языками гладили его тело, смотрели на него глазами Асари — тот, откинувшись на сиденье дивана, прикрыл веки, и в неверном свете свечей и луны тени от ресниц трепетали на гладкой коже. Асари улыбался, и Джотто невыносимо хотелось поцеловать его, украсть его дыхание и отдать ему свое. Асари застонал, и его голова безвольно упала на плечо — дракон сгорал в жаре страсти. Ему достаточно было видеть, чтобы насытиться этим жаром, от прикосновений Асари убегал, как вода сквозь пальцы, а сейчас кипел, обжигая черными быстрыми взглядами. Джотто облизнулся и даже потянулся было вперед, но Джи придержал его за бедра, а Накл вскрикнул — это была его ночь. Джотто остановился и коротко всхлипнул. — Босс… Спейд появился вовремя, он всегда умел выбирать нужное время, и в бою, и в любви. Его язык вторгся в приоткрытый рот Джотто, втягивая их обоих в глубокий безумный поцелуй со вкусом чужой плоти и соли. Когда Спейд отстранился, Джотто потянулся вслед, ловя ускользающую лукавую усмешку. Кажется, где-то здесь заканчивалась реальность и начинался другой мир, в котором были только разгоряченные желанные тела, сплетенные и неразрывные в своей страсти.
Джотто цеплялся за волосы Джи, направляя, придерживая, плавясь от горячей плоти, ласкающей его тело изнутри и снаружи. Асари горел, не отрывая от Джотто черного взгляда, извивался в одном ритме со слившимися в одно телами, неистово лаская себя. Громкий стон Накла разорвал эту черно-золотую сосредоточенность — его искусанные губы припухли, и Джотто наклонился, срывая с них горячие сладкие вздохи. По щекам Накла текли слезы, его плечи окутывала золотистая дымка. Джотто зажмурился, насаживаясь на член сильнее, дыхание Алауди позади участилось, толчки стали мощнее — Накла подбрасывало, по совершенному телу проходила дрожь. Спейд гибкой тенью обогнул Джотто и Джи, обхватил лицо Накла, вглядываясь ему в глаза — и жестко, почти грубо поцеловал. Через миг отпрянул, и Накл часто задышал, хватая ртом воздух. Между влажных припухших губ легла напряженная плоть, Накл широко распахнул глаза и вобрал в себя член Спейда — жадно и голодно, словно умирал от жажды. Спейд трахал его рот, лаская одной рукой сосок Накла, что-то шептал, запрокидывая голову и вбиваясь глубже. Джотто видел, как Накл принимает плоть, чувствовал, как он отдается сзади, голова кружилась все сильнее. Могучий член запульсировал внутри, увеличиваясь, растягивая горящий анус. Асари закричал, вскрикнул Джи — и Джотто обхватил его член, сжимая в кулаке. Накл забился под ними, прижимая Спейда к себе, вскидывая бедра. Член Спейда мазнул его по лицу, и Накл обхватил скользкий ствол рукой, торопливо направляя его себе в рот, жадно облизывая. — Ааах! — золотые драконы взметнулись под потолок, разлетелись осколками, закружились. На лицо Наклу брызнула белая жидкость, анус Джотто окатило изнутри теплом, и он взорвался, теряя сознание, в жаркий рот Джи.
В голубой тишине танцевали золотистые пылинки. Они оседали на влажных потных телах и растворялись на коже. Джотто лежал на груди у Накла, обессиленный и умиротворенный. Ему хотелось дышать и плакать. Рядом с его бедром, положив взлохмаченную голову на руку, пристроился Джи. На его губах играла мягкая улыбка. Джотто пошевелился — Наклу, наверное, неудобно — и замер, когда сильные мускулистые руки легли на талию и прижали его к себе. Накл смотрел чисто и ясно, в глазах вспыхивали и гасли огоньки. Он молча погладил Джотто по голове, обнимая, баюкая, словно ребенка. Рядом опустился на колени Асари, бок о бок с ним сел Алауди, удерживая в объятьях Спейда. Тот сонно щурился, играл с ладонью Алауди, облизывая его пальцы — один за другим. Бархатная ночь – жаркая, утонувшая в звездах – пахла магнолиями и их страстью. Насытившейся, удовлетворенной, пригасшей, как пламя костра, и готовой вспыхнуть снова, взметнуться золотыми драконами к черному бездонному небу. Накл легко вздохнул, принимая эти тьму и золото, впечатавшиеся в сердце вместе с поцелуями Джотто, ласками Джи и взглядами Асари. Вместе с Алауди и Спейдом. — Благослови мадонна нас всех… И прости. Ночь ответила порывом ветра, прилетевшего с моря. Драконы дремали.
Название: Я пришел за тобой Автор:Rudaxena Герои: Мукуро/Ланчия Категория: слеш Рейтинг: NC-17 Дисклаймер: все принадлежит Акире Амано. Предупреждение: тентакли Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри, тема "Мне нужно твое тело".
Название: Без названия Автор:Millefiore Герои (Пейринг): male!Блюбелл Категория: джен Рейтинг: PG Дисклаймер: права на персонажа принадлежат Амано Акира Примечания: рисунок выполнен на внеконкурс Reborn Nostra на дайри Предупреждения: гендесвитч
Название: Вы видели эту девочку? Автор:Millefiore Бета:Millefiore Герои (Пейринг): male!Блюбелл, fem!Дейзи, фоном fem!Закуро, fem!Кикё Категория: джен Рейтинг: G Жанр: хёрт/комфорт Размер: мини, 2135 слов Саммари: Большинство пропавших погибает в первый же день Дисклаймер: все права принадлежат Амано Предупреждение: тотальный гендерсвич Примечания: фик написан на внеконкурс для Reborn Nostra на дайри
Вы видели эту девочку? Блю ненавидел такие плакаты. И даже не потому, что, когда он возвращался домой слишком поздно, можно было нарваться на нагоняй от мачехи в духе: "Детей воруют-насилуют-убивают-продают на органы, а ты шляешься чёрт знает где!". Просто от них слишком сильно тянуло безысходностью. Когда-то давно он видел по телику передачу о таких вот исчезновениях. Там говорилось, что большинство пропавших погибает в первый же день. Что уж там говорить о тех, кто не возвращался домой месяц или год. У девочки с плаката, правда, надежда ещё была: она пропала буквально вчера. Но она не выглядела способной просто остаться ночевать у подружки и забыть позвонить маме, и уж тем более, отправиться напиваться или шляться с парнями. Она даже не выглядела на свой возраст — большинство её сверстниц-знакомых Блю, не появлялись на людях без макияжа, собирали волосы заколками с блестящими стразами (со временем стразы выпадали и заколки начинали выглядеть, на взгляд Блю, гораздо лучше), носили сумки, украшенные огромными пайетками, похожими на обломки пластиковых мыльниц, а не скромный "рюкзачок замшевый чёрный, с замочком", и уж точно не таскали в руках плюшевые игрушки. Но основная странность все же была не в этом. Лицо девочки, бледное, со слишком огромными глазами, пересекал уродливый шрам. Интересно, она всегда такая грустная? Или при съёмке расстроилась? Блю фыркнул. Он уже минут пять стоял и пялился на дурацкую фотографию. Занятие явно бессмысленное: людей или питомцев с плакатов Блю никогда не находил, а эта девочка, может, уже нашлась или умерла. Но идти домой отчаянно не хотелось: сегодня они с ребятами разбили окно в классе, и если мачеха уже в курсе, а она в курсе, закон подлости и телефоны ещё никто не отменял, дома его ждет пара крепких подзатыльников и очередная порция ругани. Девочке с плаката никогда так не влетало, он был готов поспорить. Девчонкам вообще лучше: их меньше наказывают, им уступают место, они не служат в армии и им даже не надо работать, достаточно удачно выйти замуж... Блю вздохнул. Как бы там ни было, появиться дома надо, иначе влетит ещё больше. Как назло, на фонарном столбе возле дома висел такой же плакат. Вы видели?.. — Никого я не видел, — буркнул Блю. Дверь подъезда шумно захлопнулась за спиной, отрезая посторонние мысли. Так и не успев придумать, что же сказать мачехе, он зашагал по лестнице, втайне надеясь, что её не окажется дома. Мечтать не вредно. — Явился, паразит, — она явно была не в духе. — Я ничего не делал! — Оно и видно. А стекло разбила тень отца Гамлета. Как же меня бесят твои выходки! — она резко цапнула Блю за ухо. — Ууй, дура, пусти, мне больно! — Мне деньги платить за это хреново стекло, опять! Да твоя школа озолотится за мой счет, балбесина, а ты останешься без штанов! — Я случайно! — За случайно бьют отчаянно, — фыркнула Закуро, но ухо отпустила. — Ладно, я устала и собираюсь спать, а ты исчезни, пойди погуляй со своими дебилами-друзьями или что-нибудь ещё. — А обед? — Ишь ты, обед ему подавай. Перетопчешься пока, ты завтракал. Вечером будет что-нибудь.
Решив не испытывать судьбу, Блю юркнул в свою команту. Бросив сумку на пол, он прислушался. Когда диван в комнате Закуро скрипнул старыми пружинами, Блю полез под стол. Там, за плинтусом, у него было припрятано немного денег. Есть все-таки хотелось. Выскочив на улицу, Блю снова наткнулся взглядом на большие печальные глаза пропавшей девочки. Жаль её. Может быть, она найдется? С ним самим никогда не случалось чудес, но ведь это не значит, что со всеми так! Надежда умирает последней и всё такое. Наверное, родители её любят, раз так быстро начали поиски. А вот Закуро расстроилась бы, если бы он однажды не пришел домой? Ха. Она бы спохватилась дня через три, не раньше.
Желудок предательски сжался и заурчал, намекая, что неплохо бы перекусить. С трудом отведя взгляд от фотографии, Блю быстро зашагал в направлении ближайшего магазина. Два пирожка с мясом и газировка притупили голод, и у него даже остались деньги на мороженое. Обкусывая вафельный стаканчик, Блю размышлял, куда теперь пойти. Двое приятелей, с которыми он всегда гулял, сейчас точно сидели наказанными из-за злосчастного стекла. В принципе, можно было поискать компанию в соседских дворах и присоединиться, но они, скорее всего, опять уныло дуются в карты, смолят дешевые сигареты и щелкают семечки. Скукотень. Продолжая бесцельно идти по улице, Блю вдруг заметил вдали силуэт маяка. А вот это уже интереснее. Он давно мечтал сходить на старый маяк, с тех самых пор, как один из приятелей рассказал страшилку про обитающих там призраков. Дескать, последнего сторожа бросила жена, оттого он бросился с маяка и теперь его неупокоенная душа бродит там, из-за чего маяк и закрыли. К истории Блю отнесся с изрядной долей скептицизма, по его мнению, ничего глупее, чем прыгать с маяка из-за девчонки и придумать было нельзя, да и закрыли маяк потому, что у администрации не было денег на его ремонт, но идея полазить по заброшенному зданию казалась весьма привлекательной. Доев мороженое, Блю направился в сторону густой рощицы, высаженной над берегом от порта до самой границы города. Проигнорировав выложенную щербатой плиткой дорожку, Блю рванул к маяку напрямик, по петлявшей среди деревьев тропинке. Благо, лето ещё не пришло в город во всей своей пышной красе, и сорная трава не успела вырасти уж слишком высокой и густой. Вокруг маяка обнаружился забор из сетки-рабицы с накрепко запертыми воротами. Блю уже собирался попробовать перелезть, но в сетке нашлась весьма удобная большая дыра. Никаких строений, кроме собственно маяка, за забором не наблюдалось. Блю обошел здание, по пути наткнувшись на выпавшие откуда-то сверху кирпичи, и обнаружил дверь. Она была не заперта, более того, из-за неё доносились какие-то странные звуки. Замерев и прислушавшись, Блю понял, что ему не кажется. В старом маяке кто-то плакал! Истории про призраков мгновенно всплыли в мозгу, сердце забилось чаще, а когда дверь, качнувшись на ветру, издала жуткий скрип, Блю даже подумал, а не сделать ли отсюда ноги. Закуро, наверное, все ещё злится, но лучше уж она, чем призраки... — Чушь это всё, — сказал Блю. Вышло как-то тихо, почти шепотом, и совсем неубедительно. Но Блю уже решился. — Настоящие мужчины не боятся глупых историй, всему этому есть объяснение, и если я не войду туда, я ничего не узнаю. Приоткрыв дверь, отозвавшуюся новым душераздирающим скрипом, Блю шагнул внутрь маяка. Внутри царила полутьма. Откуда-то из-под лестницы доносились тихие всхлипы. Распахнув дверь пошире, Блю приблизился к источнику звука. Как оказалось, плакал, конечно не призрак, а весьма даже человек. Реагируя на скрип пола под ногами Блю, фигурка под лестницей повернулась и подняла голову. Вы видели эту девочку? — Ну ничего себе, — присвистнул Блю. — Эй, ты чего там? — Я упала с лестницы. Блю подошел ближе. Девочка сидела на полу, странно вывернув ногу, обеими руками прижимая к себе какого-то плюшевого зверя. Черный замшевый рюкзачок тоже присутствовал. Это определенно была она! — Я видел тебя на плакате. — Мама и папа, наверное, волнуются. Но я совсем не могу идти, с моей ногой что-то случилось, она очень болит... — девочка резко разомкнула руки, подалась вперед и вверх, вцепившись тонкими, необычно холодными пальцами в запястье Блю. — Ты ведь не уйдешь? Ты мне поможешь? Удивившись такой прыти, он просто кивнул. Настоящие мужчины не бросают в беде плачущих девчонок. — Меня зовут Дейзи, — девочка выжидательно посмотрела на него, все ещё не разжимая пальцы. — Я — Блю. — Очень приятно познакомиться. Это прозвучало так неуместно-церемонно, что Блю не смог удержаться от смеха. — Что смешного? — девочка наконец отпустила его руку и отвела взгляд. — Ты странная, — просто ответил Блю. — Ладно, что делать-то будем? У меня нет телефона, но я могу сбегать, позвать кого-нибудь... — Нет! Пожалуйста, не бросай меня здесь, мне страшно! Блю раздраженно выдохнул. Ну что ты будешь делать. — Хорошо. Я могу тебя понести. Я присяду, а ты бросай своего мишку и цепляйся за шею. — Бубу — кролик! И я его не брошу здесь, ему тоже будет страшно. Только теперь до Блю дошло, что девчонка, скорее всего, слегка не в себе. — Я за ним вернусь. Она только покачала головой, вцепляясь в злосчастную игрушку. Это начало надоедать. — Давай сюда! — отобрать кролика оказалось не так просто, но он справился. Дейзи снова начала хныкать. — Залезай ко мне на спину, и я тебе его отдам. Только не плачь! Плачущие девочки всегда выбивали его из колеи. Вроде бы ударить было не по-мужски, а если начнешь успокаивать, конца-краю слезам не будет. — Хорошо, — Дейзи шмыгнула носом. — Но ты мне сразу его отдашь, ты обещал. Взять её "на барана" удалось со второй попытки. Вернув кролика и перехватив Дейзи за ноги, Блю медленно пошел к выходу. Выбраться за забор оказалось не так уж просто, но они справились. Правда, с каждым шагом нести Дейзи становилось все труднее. — Ну ты и тяжелая, — пропыхтел Блю. — Кстати, куда мы идем-то? — Я живу совсем рядом, ты правильно идешь. — Так, привал, — Блю остановился и спустил девочку на землю. Он постарался поаккуратнее, но видимо, ногу все же задел — Дейзи вскрикнула и прикусила губу. — Рядом? Это где? Здесь же рядом нет домов. Или... — один дом все-таки был. Правда, это настолько не вязалось с понятием "дом" для Блю, что он сразу и не вспомнил. — Ты что, хочешь сказать, что живешь в том здоровенном особняке? С башенками и таким огромным забором? Дейзи кивнула с чуть удивленным и растерянным видом. — Да, а что? — Ну нифига себе. Хотя девочка явно была не от мира сего, почему-то Блю ей поверил. — Ладно, залезай обратно. Он был вовсе не уверен, что ему хватит сил, чтобы дотащить Дейзи до самого дома. Тем не менее, ему почти удалось. Он свалился на колени совсем недалеко от кирпичного забора. — Всё, больше не могу. Прости. — Ничего, — Дейзи облизнула губы. Блю заметил, что нижняя прокушена до крови. — Только не бросай меня одну. — Как думаешь, если я постучу в ворота, на меня спустят собаку? — Не думаю. Леди не кусается. — Да ну? А по-моему, на воротах висит табличка: Осторожно, злая собака. — Леди не злая! — Тише ты. Хорошо, я посижу тут ещё немного и пойду стучаться. Блю выдохнул. Он действительно вымотался, спину ломило, ноги были как каменные и отказывались слушаться. — Спасибо. — А? — она сказала это так тихо, что Блю уж подумал, ему показалось. — Ты меня спас. Как настоящий герой! — Глупые вы, девчонки. Вечно вас надо спасать, — Блю попытался принять как можно более крутой и независимый вид. Впрочем, остановить прилившую к щекам кровь у него не вышло. — Ты очень хороший. У меня есть пара знакомых мальчишек, но они жутко противные. Думаю, они бы бросили меня там. — Просто я настоящий мужчина, а они — нет. Небось такие же богатые и избалованные, как ты. Моя мачеха говорит, все богачи балуют своих детей и они вырастают в таких же наглых и злых выскочек. Дейзи шмыгнула носом и отвела взгляд. — Я не... Я не такая! — Ладно-ладно, не такая, блин, только не начинай опять реветь! Дейзи похлопала реденькими ресницами и ожидаемо разревелась. Совершенно не соображая, что теперь с ней делать, Блю позорно спасовал. Буркнув что-то вроде: "Щас вернусь", он направился к большим кованым воротам. Псина за ними залилась звонким лаем. Нажав на кнопку звонка и не услышав звука, он, для верности, нажал ещё дважды, а затем принялся стучать. Когда костяшки уже начинали ныть, калитка отворилась. — Что тебе, мальчик? Мама Дейзи — Блю почему-то сразу понял, что это она — оказалась очень красивой. Её ничуть не портили даже усталый вид и покрасневшие глаза. Она вопросительно посмотрела на него, машинально растягивая губы в улыбку. Вышло так натянуто и вымученно, что Блю наконец очнулся от странного ступора, вызванного то ли обликом женщины, то ли грустью в глубоких глазах, и выпалил: — Я нашел Дейзи. — Что?! — на лице женщины мелькнула смесь самых противоречивых эмоций, но она тут же взяла себя в руки. — Ты видел Дейзи? Где? — Она тут, совсем рядом, пойдемте, — Блю схватил её за руку и потянул прочь от калитки, пока не успела опомниться. Дейзи сидела там же, где он её оставил, — уткнувшись лицом в мордочку кролика и продолжая всхлипывать. Её мать тихо охнула и подбежала к ней, хватая за плечи, стараясь осмотреть сразу всю. Девочка только и успела тихо пискнуть, что с ней все в порядке, как на неё обрушился шквал вопросов, объятий и поцелуев. Посмотрев на заходящее солнце, самый краешек которого едва выглядывал из-за горизонта, Блю решил, что на сегодня с него достаточно подвигов. И как можно быстрее — насколько позволяли усталые ноги — зашагал домой. — Чёрт, мачеха меня убьет. Она никогда не поверит, что я сделал что-то хорошее. Когда он добрался до дома, уже стемнело. — Ты где это так вымазался? У-у, спиногрыз! — отвесив пасынку воспитательный подзатыльник, Закуро направилась на кухню. — Сколько раз говорила, не шляться до темноты. — Сама меня выгнала! И кто обещал ужин? — Я готовила макароны, но они сгорели ко всем чертям. Поэтому я купила гамбургеров. — Вау! По две штуки? — Полегче, один сейчас, один на завтрак. Вымой хоть руки и лицо, чушка. Блю послушно направился в ванную, радуясь, что легко отделался. После ужина Закуро принесла из комнаты сумку и гордо извлекла оттуда мобильный телефон. — Не то чтобы он шибко новый, но работать работает. Захочешь опять пошляться где-нибудь, звони и предупреждай, в каком районе мне в случае чего искать труп. Блю пропустил это мимо ушей. Выпалив: "Спасибо", он выхватил у Закуро телефон и убежал в свою комнату. Уже бахая по голове кроликов, высовывавшихся из лунок в мини-игре, он подумал о том, что был бы совершенно не против ещё разок увидеть Дейзи. Уж очень приятно было видеть восхищенный взгляд и чувствовать себя настоящим героем.
Название: Новый взгляд Автор:Rudaxena Герои: Какимото Чикуса Категория: джен Рейтинг: G Дисклаймер: все принадлежит Акире Амано. Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra на дайри
Название: Дьявольский обманщик Автор: Юки Акасаки (Yuki Akasaki) Переводчик:Мировега Эдитор:Иясу МилАрей Ссылка на оригинал: Live Journal Язык оригинала: английский (перевод с японского) Разрешение на перевод: получено Пейринги: Мукуро/Тсуна, Кен/Тсуна, Чикуса/Тсуна Категория: слэш Рейтинг: PG-13 Жанр: юмор, романс Саммари: ...а Тсуна и не знал, что в Кокуё начался брачный сезон. Дисклаймер: команде Kokuyo Gang не принадлежит ничего, кроме перевода Примечания: перевод выполнен на конкурс Reborn Nostra на diary.ru
Название: Пирожки с котятами компроматом Автор:Лейтенатор, Илана Тосс (оформление) Герои (Пейринг): CEDEF Категория: джен, слэш Тип: коллаж, пирожки Рейтинг: PG Дисклаймер: Все взято из секретных архивов Амано Акиры. Команда не извлекает прибыли, только информацию Примечания: работа выполнена на внеконкурс игры Reborn Nostra на дайри
Дорогие участники и читатели! Закончились конкурсные выкладки, но Ностра продолжается. Команды могут выкладывать внеконкурсные работы до 23.59 16 мая 2012 года. Голосование за конкурсные работы продлится так же до 23.59 16 мая 2012 года. После этого начнется подсчет голосов, который продлится один-два дня. Мы постараемся не затягивать с результатами, следите за эфиром.
Напоминаем правила голосования: 1. Оценки отбрасываются только у работ, за которые проголосовало 10 и более человек.
2. За все работы, кроме переводов и додзинси, голосование проводится по следующим номинациям: а) Раскрытие темы б) Общее впечатление
3. За переводы и додзинси голосование проводится по следующим номинациями: а) Качество перевода б) Общее впечатление
4. За свободное задание (либо арт, либо клип без темы) голосование проводится по следующим номинациям: а) Раскрытие идеи б) Общее впечатление
Название: То, с чего всё начиналось Автор:~[Tsukiko]~ Герои (Пейринг): Первое Поколение Вонголы Категория: джен Рейтинг: G Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland Примечания: колоринг выполнен во внеконкурс мероприятия Reborn Nostra на дайри
Название: «Палермо, когда там жара» Автор: Varia Team Герои: Занзас Категория: джен Рейтинг: G Дисклаймер: Нам не принадлежит ничего. Только то, что мы возьмем сами Саммари: иллюстрации к одноименному фику Примечания: рисунки выполнены на конкурс Reborn Nostra на дайри
Янус увидел попугая и еще раз сказал: "Так". Он взял птичку в руки, очень бережно и нежно, погладил ее ярко-красный хохолок и тихо проговорил: – Что же это ты, Фотончик?.. Он хотел сказать еще что-то, но взглянул на нас и промолчал. «Понедельник начинается в субботу»
Глава 1
Как я уже сказал, всё началось с фотографии.
Утром Савада Тсуна нашёл свою старую школьную фотографию. Она лежала в самом углу полупустого чемодана, придавленная детективом «Кровавая манга» и старыми кроссовками с коричневыми вставками. Два уголка фотографии заломились, оставив сморщенные трещины на глянце, а над лохматой головой Тсуны из полароидного мира засохли кляксы чего-то бурого. Тсуна заметил снимок, решив достать кроссовки и измерить, сильно ли выросла его нога с тех далёких четырнадцати лет. Он не помнил, что натолкал в чемодан, который про себя называл «Багаж Бесполезных Мемуаров», и подозревал, что теперь все Мемуары стали не только бесполезными, но и дурацкими. Эта фотография странно выделялась среди прочего барахла. Всё было сложено аккуратно – не так аккуратно, как если бы вещи укладывала мама Нана. Тсуна помнил как старательно утрамбовывал журналы фантастических рассказов, часы с головой льва на циферблате (подарок Ямамото на пятнадцатый день рождения), плеер (тогда казался современным, теперь его кнопки и корпус выглядят так старомодно), деревяшку в виде тануки, которую нашёл на школьной прогулке к подножию Фудзи… Тсуна узнавал порядок, в котором лежали вещи. Фотография выглядела так, словно её затолкали в чемодан в самый последний момент. Он не помнил, чтобы делал это. В конце концов, фотография была не из удачных. На заднем плане темнела листва, и Тсуна предположил, что снимок сделали поздней весной. На Тсуне – мальчике с испуганным мягким взглядом, тонкой шеей и улыбкой доверчивого ребёнка, – была надета жёлтая ветровка и футболка с изображением психоделического бумбокса. В углу виднелось что-то пёстрое, вроде край палатки со сладостями. Тсуна на снимке должен был улыбаться. Любой человек, которого тёплым весенним днём фотографируют в парке, должен улыбаться, но лицо у Тсуны было печальным. Даже встревоженным. Даже, возможно, испуганным, словно он раздумывал о тяжело заболевшем родственнике. Тсуна из настоящего разглядывал Тсуну из прошлого, и, чем дольше он смотрел, тем меньше ему нравилась фотография. Ему стало интересно, случилось ли то плохое, о чём он думал в далёкий весенний день в парке, но не смог вспомнить. Он разгладил фотографию и кинул её на старые кроссовки. Фотография сложилась обратно, угол закрыл часть лица Тсуны-Десять-Лет-Назад, и Тсуна вдруг заметил кое-что ещё. Ему не нужно было приглядываться, чтобы проверить, не обманывает ли его зрение. В нижнем правом углу, смазанная в движении, была видна часть чёрной шляпы с оранжевой лентой. – А теперь расскажите нам о вашем детстве. Ходили ли вы в парк с отцом, как это принято в приличных семьях? – О нет, донна Вароне, в парк меня водил мой приёмный отец. До сих пор удивляюсь, что выжил! – Кажется, у вас был хороший отчим. – Просто отличный. Отличный, как ваши сиськи. Тсуна хихикнул и потёр лоб. Если в тот день он отправился в парк с Реборном, то неудивительно, что на фотографии у него такое убитое выражение лица. Свои четырнадцать лет Тсуна вспоминал, как солдаты вспоминают первые дни в армии: с ностальгией и леденящим ужасом. – Никчёмный Тсуна, – пробормотал он и поморщился. Улыбка увяла. Часы показывали двадцать минут девятого. Тсуна захлопнул крышку чемодана и стал застёгивать пуговицы на рубашке.
К аэропорту ехали в молчании. У Тсуны, не успевшего позавтракать, бурчало в животе, и он отчаянно стеснялся этого. – Оружие уже доставили обратно, но недосчёт большой, – говорил Гокудера, быстро проглядывая заметки в смартфоне. – Пропало тридцать оптических винтовок, семь галлонов иприта, по мелочи… Десятый, мне надо было взять с собой булочку. – Ничего, поем позже. Гокудера помолчал. – Не извиняйся лишний раз перед Висконзо. Ему уже пообещали, что он получит всё оружие, за которое заплатил. – И апельсины, – буркнул Тсуна. – И апельсины. Десятый, такое случается. Перевозка по морю – ненадёжное дело. Тсуна кивнул. Шторм снёс корабль, на котором перевозились фрукты с сицилийских плантаций Вонголы (и, в тех же ящиках, оружие), на берег Ливии. К тому времени, как туда прибыли люди Вонголы, капитан корабля успел продать иприт и американские автоматы ливийцам и смыться в направлении арабского посольства. Оружие пришлось отбивать обратно, пострадало двенадцать человек, четверо убиты. Сплошные убытки. – Капитана нашли? – Да, этим утром. – Он мёртв? Гокудера посмотрел на часы. – Скорее всего, ему прямо сейчас зачитывают приговор. В Катании остались его брат и дочь. – Шоичи нужен был свидетель по делу Сырного Парня, так что брата в палермский особняк. – А девушку?.. Будь мы в Японии, подумал Тсуна, её было бы куда определить, но в Европе проституция испокон веков была низким делом, и Вонгола этим не занималась. – Её не трогать. Впереди образовалась гудящая клаксонами пробка. Когда она рассосалась, и Алонсо тронулся с места, Тсуна с трудом сдержался, чтобы не поторопить его. Ещё полчаса. Максимум сорок минут. От волнения у Тсуны по спине пополз холодок, и он, сглотнув, прижал руки к животу. Гокудера заметил это. – Не надо было тебе ехать. Я бы сам встретил… Тсуна обернулся к нему, и Гокудера замолчал. Но Тсуна вдруг улыбнулся, прищурился и сразу стал выглядеть моложе своих двадцати четырёх лет. – Я давно его не видел. Гокудера не сдержался и улыбнулся в ответ: – Соскучился? – Да, – признал Тсуна, помолчал и добавил: – Удивительно, правда? Пригород мчался мимо. Потянулись поля под бледным небом, на горизонте мелькнул разлапистый силуэт мельницы. Ангары-ангары-ангары, красные стены, белые ставни. Тсуна щурился, разглядывая редкие стада скота. Ему, городскому жителю, каждый раз было в новинку видеть коров, овец и лошадей. Аэропорт, принадлежавший Ветручче, семье, вышедшей из цитрусовых плантаций западных окраин Палермо, находился в семидесяти километрах от города. Это была ложбина между двумя пологими холмами, залитая асфальтом и огороженная стенами бетонных блоков с просветами крупнозернистой металлической сетки. Когда машина миновала плавный поворот дороги, Он увидел поле аэродрома, три взлётные полосы, размеченные белым и жёлтым, и четыре ярко-красных «кукурузника», стоявших в ряд. Ещё один самолёт, серый и с синей эмблемой на боку, стоял в конце одной из взлётных полос. Тсуна понял, что они прибыли вовремя. Гокудера вдруг тихо засмеялся, и Тсуна очнулся от раздумий. – Реборн прилетел под каким-то очень нелепым именем. – Под каким? – Не помню, надо спросить. Но оно точно смешное. Автомобиль свернул к аэропорту. Тсуна потёр глаза, нервно зевнул, прикусив палец. – Сколько ты его не видел? – спросил Гокудера. – Месяц, полтора? – С начала августа. – Хибари ведь узнал, что он был в Афганистане? – Не то чтобы узнал, – протянул Тсуна, – просто мелькнуло одно сообщение из Кабула. Машина встала перед шлагбаумом. Алонсо ждал, постукивая по рулю, а затем высунулся в окно и заорал: – Да свои, свои! Номера не видишь?! Тёмные стёкла будки были непроглядны, и Тсуна напрягся. Кожей он почувствовал движение Гокудеры, краем глаза увидел тусклый блеск его коробочки и вновь вытащенного из кобуры глока. Но затем полосатая палка шлагбаума дрогнула и стала подниматься, и Алонсо махнул невидимым охранникам в будке. Машина вырулила на взлётное поле. – Встать на стоянке или?.. Тсуна осмотрелся. Ему показалось, что поле было огромным. Ангары технических служб и грузовики с яркими оранжевыми бортами казались далёкими и бледными сквозь осеннюю дымку. Возле самолёта стояли люди, и Тсуна кивнул на них: – Можешь к ним подъехать? Алонсо засопел, вытягивая шею и ища разметки для подъезда. – Под крыло бы не попасть, – пробурчал он, – простите, дон, я раньше не ездил по взлёткам. – Да ладно, тоже мне, международный аэропорт, – пробормотал Гокудера. – Что-то не вижу приземляющихся истребителей. Тсуна смотрел на людей, стоящих возле трапа самолёта. Он вдруг понял, что, если бы не фотография, найденная утром, он бы разрешил Алонсо припарковаться на стоянке и дошёл бы пешком. У него перед глазами стояло собственное молодое лицо с тревожно сведёнными бровями и сжатыми губами, и взгляд – как у человека, ожидающего, вернётся судорога или нет. О чём же он думал тогда. О предстоящей стычке? Об одной из бесконечных угроз Реборна? Может быть, ему сказали, что в Японию собирается приехать Занзас? Не то. – Если что, пусть техники на меня не орут, – решительно сказал Алонсо. – Как смог, так и подъехал. – Хорошо, мы с Десятым возьмём вину на себя. – Никто не будет орать, – сказал Тсуна. – Ты хорошо подъехал. Теперь он видел, кто стоял у трапа, и понял, почему их так долго не пропускали у ворот. Встречать лучшего наёмника Италии и консильери Вонголы приехал сам Висконзо Ветручче. У самолёта стояло шесть человек. Два пилота без фуражек, в накинутых на плечи форменных синих куртках; два солдата, похожих, как братья, со сцепленными на поясницах руками и наголо бритыми затылками; Висконзо, коренастый человек с широким загорелым лицом и руками крестьянина, в брюках, провисающих на заду и охотничьей куртке с поднятым воротником; и Реборн. Тсуна жадно смотрел в его спину, затянутую чёрной тканью пальто. Он так хорошо знал эту осанку, линию развёрнутых плеч и движения греющейся на солнце ящерицы. Ещё он хорошо знал эти руки. Особенно то, как выглядят синяки от их ударов. Неслышно вздохнув, он вылез из машины. Гокудера вышел с другой стороны. Пилоты и солдаты спокойно смотрели на них, а Реборн и Висконзо обернулись, как будто не слышали шума мотора. – Добрый день, – сказал Тсуна и прищурился от ветра. Висконзо покачал головой и раскинул руки. – День добрый и полный сюрпризов! – Привет, Тсуна, – сказал Реборн. – Давно не виделись, Реборн. Он был загорелый дочерна и худой, как гончая. Тсуна видел свежий шрам на его щеке и тени вокруг глаз. Реборн выглядел так, словно долго не высыпался, не доедал и ходил под палящим солнцем – и всё равно выглядел насмешливым, довольным жизнью ублюдком. Хибари прав, подумал Тсуна, он был где-то в Афганистане. – Так не делают, Десятый, – энергично сказал Висконзо, подошёл вплотную к Тсуне и стиснул его руку. – Я должен знать, когда ко мне приезжают друзья, чтобы я мог накормить и напоить их. Тсуна огляделся: – Думаю, отсюда любую бутылку сдует до берега материка. – Да, плохая погода. Эти парни не смогли сесть с первого раза, и я их не виню. Тсуна кивнул пилотам: – Спасибо за работу. – Вы приехали только чтобы забрать Реборна? – спросил Висконзо. – Только ради этого? Подумайте хорошенько, Десятый! – Мы можем поговорить об апельсинах, но здесь слишком холодно. Висконзо уставился Тсуне в лицо сверлящим взглядом тёмных глаз. – Мы обсудили это один раз – больше не надо. Вы сказали, что всё будет в порядке, и я верю вам. А сейчас поехали в «Монастырь», я с прошлой недели мечтаю о хорошем грибном супе. Тсуна чувствовал взгляд, как мог бы чувствовать свет, пущенный сквозь лупу. Он видел Реборна краем глаза: тёмный силуэт на фоне белой полосы неба под днищем самолёта, вздувающиеся полы пальто и пряди волос, скользящие по щеке. Тсуна замёрз и был голоден, но сильнее всего ему хотелось сесть в машину – Гокудеру на переднее сидение, – и спросить у Реборна, где он пропадал. – Спасибо за приглашение, – сказал он, – но нам надо… Реборн исчез. Слова «надо уехать» потерялись по полпути к губам Тсуны. Ещё слыша свой затухающий голос, он обернулся туда, где только что стоял Реборн, и его прошило предчувствие опасности. Это было похоже на укус мелких крысиных зубов в шею. Тсуна, сам себе напоминая болванчика, посмотрел вправо – где Реборн? – а затем влево, на далёкую бетонную стену, в которую указывал нос самолёта. Через стену что-то летело. Он не сразу понял, что это. Рядом громко щёлкнуло, и Тсуна увидел автоматический пистолет в руках Висконзо. К ним метнулся один из солдат, перед Тсуной возник Гокудера. Взгляд Тсуны был прикован к чёрной туше, только что перелетевшей стену и тяжело рухнувшей на асфальт. Она находилась метрах в шестидесяти от самолёта, и Тсуна мог видеть только силуэт – огромный, пузатый, с лохмотьями плаща над линией того, что скорее всего было плечами. Тсуна подумал о монстре Франкенштейна и огромных трубах-вытяжках в мясном цеху. Эта тварь была большой и несуразной, как будто её разобрали, а затем сшили заново. – Что за выступление? – рычал Гокудера. – Что ему нужно? Его светлые волосы выбились из перетянутого чёрной резинкой хвоста. Глок в руке подрагивал, но коробочку он держал крепко. Тсуна хотел было встать рядом, но перед ним вырос второй солдат Висконзо. – Назад, дон Савада. – Кто это? – спросил Тсуна, но его голос потонул в шуме ветра и общем тихом вскрике. Над стеной появились четыре таких же силуэта. Они были похожи на пузатые бомбы, какие показывают в документальных фильмах о Второй мировой. Первая тварь сидела неподвижно, словно ожидая, когда к ней присоединятся товарищи. Бомбы-Франкенштейны спрыгнули на асфальт, и даже через разделявшее их расстояние Тсуна услышал глухой стук, словно из кузова фуры посыпались огромные брёвна. Да там же останутся выбоины глубиной с мой рост, подумал он. Бомбы-Франкенштейны встали и двинулись вперёд. Они шли точно к группе людей, замершей у самолёта, и вряд ли хотели спросить, как выехать к лучшему в пригороде ресторану «Старый Монастырь». – Не стрелять, – коротко бросил Висконзо, и тут Тсуна узнал их. – Десятый, мы что-нибудь не то сделали? – быстро спросил Гокудера. Тсуна вытащил из кармана рукавицы с номерами «27» и надёл их. – Ничего, что могло бы заинтересовать Вендиче. – Вы, дон Ветручче? – Нет. Гокудера повёл глазами, не опуская глока. – Где Реборн? Тсуну прошиб холодный пот. Он обернулся – мельком заметил Алонсо, с оружием в руках стоящего у машины, – и увидел ещё двух стражей позади них. – Сзади! Грохнуло. На мгновение стало темно и возникло чувство, как будто рядом пролетело что–то большое. Тсуна с ужасом и отвращением понял, что Вендиче проскочили мимо. Он успел забыть, какие они быстрые. Он развернулся и увидел, что стражи берут кого-то в кольцо. Взметнулась пола тёмного пальто, и в голове Тсуны вспыхнул пожар. – Реборн! – закричал он и кинулся в просвет между Висконзо и пилотами. Его попытались перехватить, но в этот момент Пламя выплеснулось из его головы, и от него отшатнулись. Человек в тёмном пальто метался между стражами, похожими на уродливых роботов. Их высокие цилиндры выделялись на фоне неба, как печные трубы. Тсуна нёсся, видя оранжевые отблески на асфальте. Впереди в толпе силуэтов-великанов что-то взорвалось – это Реборн пытался уйти. – Оставьте его! – орал Тсуна. Он на бегу отвёл левую руку назад, а правую вытянул вперёд, раскрытой ладонью к стражам. Один из них обернулся, и Тсуна увидел бинты на безглазом лице. На уши давила тёплая тяжесть наушников. Холодный женский голос, похожий на голос Киоко, сказал: «Стабилизация… завершена». Тсуна затормозил – подошвы кожаных туфель проехались по асфальту – и крепче упёрся ногами в землю. – Реборн, ложись! – взревел он, не уверенный, что его услышат, и отпустил пламя, валом подкатывавшее к рукам. Его сбили с ног. Утратив равновесие, Тсуна подался вперёд, и пламя сопротивления его левой руки с рёвом взметнулось в небо. Правую руку ударило и ожгло отдачей, перед его глазами взметнулся огненный вал. Мерцающий оранжевый свет закрыл весь мир, лицо утонуло в жаре. Его рванули за штанину, он упал на бок и ногой впечатался во что-то мягкое. В нос ударил горький запах, вызвавший ассоциации со стройкой. Асфальт плавился и растёкался в чёрные густые лужи. Вонь стояла невыносимая, рядом кто-то кашлял. Тсуна поднялся на ноги, и потухшее было пламя с гудением вспыхнуло вновь. – Десятый, – прокашлял Гокудера, – стой! – Не лезь, Гокудера. – Ты подведёшь всю семью! Это же Вендиче! Он, часто моргая, пытался разглядеть стражей. Горели островки асфальта, в воздухе висела вонючая завеса. – Десятый! Он присел, отвёл руки назад и прыгнул в клубы дыма. Языки огня мелькнули внизу, как далёкие видения ада. Тсуна зажмурился и приземлился с закрытыми глазами. Дым разъедал лёгкие. Закрыв нос воротником пальто, он шагнул вперёд. По щекам текли слёзы, было больно моргать. Ничего не видя вокруг он подумал, что Вендиче уже исчезли, утащив с собой Реборна. «За что? - с отчаянием подумал Тсуна. - Я даже не успел поговорить с ним!» Из дыма возникла рука. Тсуна замер, и эта рука тяжело опустилась на его плечо. – Стой на месте, Десятый Вонгола. – Объяснитесь, – сказал Тсуна. – По какому праву вы нападаете на моего лучшего наёмника? Дым рассеивался, и вокруг стали проглядываться высокие фигуры Вендиче. Они уже не были похожи ни на бомбы, ни на монстров Франкенштейна. Их цепи, толстые, как для корабельных якорей, горами лежали у их ног. Тсуна понял, почему поначалу силуэты Вендиче выглядели так странно: цепи были обмотаны вокруг их поясов. Рука на плече Тсуны была неподвижной, словно принадлежала статуе. – Ты не узнаешь этого, – ответил страж Вендиче, и Тсуна увидел тусклый блеск фибулы на его плаще. – Но мы в своём праве. Не все цепи лежали, свернувшись стальными змеями, на земле. Шестеро стражей держали цепи в кулаках, и они, тяжело покачиваясь, сходились в центре неровного круга. Тсуна стряхнул чужую ладонь с плеча и шагнул вперёд. – Десятый Вонгола, не иди дальше, – скучающе произнёс страж. Тсуна вспомнил задыхающийся голос Гокудеры и остановился. Перед ним лицом вниз лежал Реборн. Шесть обручей шириной в дюйм охватывали его тело: два стискивали ноги, три прижимали руки к бокам, ещё один обруч сдавливал шею. Реборн не шевелился, уткнувшись носом в асфальт. Тсуна подумал о мёртвых гусеницах, падающих с деревьев летом. – Вы убили его? – тихо спросил он. Ухо и видневшаяся часть щеки Реборна были синеватыми, как у утопленника. – Нет. Он жив. Верхняя губа Тсуны вздёрнулась, обнажая зубы. – Конечно. Вы просто его придушили. Где Леон? Один из стражей в плаще с английской накидкой продемонстрировал Тсуне клетку, внутри которой лежал хамелеон. Хвост свешивался между прутьев. – Реборн не сделал бы ничего, противоречащего правилам нашего мира, – выговорил Тсуна. – Я его ученик и босс, я знаю его. Он бывший Аркобалено Солнца. Вы ошиблись, отпустите его. Проклятая фотография, не к месту вспомнил он. Порыв ветра окончательно разогнал завесу дыма. Стражи Вендиче были отвратительным зрелищем. Их пожелтевшие изорванные бинты выглядели так, будто их вытащили из пирамид, а плащи сняли с умерших от старости гробовщиков. Тсуне показалось, что за вонью расплавленного асфальта он чувствует запах гнили и старой одежды. Не говоря ни слова, стражи слаженно отступили на шаг. Цепи зазвенели, перетекая звеньями, Реборна с шорохом протащило по асфальту. Тсуна не выдержал – кинулся к нему, но перед его лицом вдруг протянулась чёрная лента. От неожиданности он отмахнулся от неё, и лента порвалась, как обрывок тумана. Ладонь онемела. Языки мрака заплясали вокруг стражей, пробежались по цепям к Реборну, и Тсуна почувствовал холод, исходящий от чёрно-синего огня. – Я вытащу его! – крикнул Тсуна уходящим стражам, но ему не ответили. Чёрный огонь потух. От стражей и Реборна не осталось и следа. Тсуна постоял на пронизывающем ветре, затем развернулся и пошёл к машине. Гокудера хотел было начать расспросы, но, увидев лицо Тсуны, передумал, отвернулся и стал кому-то звонить. – Десятый, – позвал Висконзо. Тсуна посмотрел на него. – Мне жаль, что такое случилось с вашим другом. Он был и моим другом тоже. – Он не умер, – проскрежетал Тсуна. – Он ещё жив. Гокудера, услышав это, прекратил тихий разговор и оглянулся через плечо. На лице Висконзо было участие, а под ним – спокойствие человека, видящего, что беда прошла мимо его дома. Он сказал: – Да поможет ему Бог. – Я ему помогу, – ответил Тсуна. – Простите, нам надо ехать.
Тсуна проснулся рывком, как после кошмара. Звонил телефон. Была половина четвёртого утра. Только встав и дойдя до древнего тяжёлого телефона слоновой кости, стоящего на столе, он понял, что звонил его личный сотовый. Номер высветился незнакомый и со странным кодом. – Алло, - сиплым со сна голосом сказал Тсуна. – Привет, Десятый. Тсуна помолчал. – Кто это? – Колонелло, эй. Тсуна сел мимо кровати на пол, почесал живот. В трусах и майке было прохладно, руки быстро покрылись гусиной кожей. – Доброй ночи, Колонелло. Сразу стало тоскливо. Тсуна знал, из-за чего этот звонок. В трубке трещало и хрустело, как будто на том конце провода грызли орехи. Наверное, там, где находился Колонелло, был день. Тсуне представилась жаркая комната радиста и выжженная земля базы, видная из окна. Там ещё должны быть смотровые вышки, пыльные грузовики и амбары, где стоят прикрытые брезентом зенитные установки. – Это правда? – буднично спросил Колонелло. Как будто у меня кузен умер, подумал Тсуна. – Правда. – Что он натворил? – Я не знаю. Мне так и не сказали. В трубке помолчали. – Что будем делать, Колонелло? – неожиданно для себя спросил Тсуна. – Отец… Йемицу уже связывался с представителями Вендиче в Риме. Они говорят, что слушанье дела и суд были ещё до того, как взяли Реборна. Его приговорили заранее, как это принято у Вендиче. Я искал Бьякурана, ведь он достал своего Госта из Вендикаре, но Бьякуран в Гвинее. Я боюсь, если мы промедлим, они отправят его… далеко. На Кавказ. Или в Аппалачи. Или в ЮАР. Где у них ещё тюрьмы? – Успокойся. – Я спокоен, – Тсуна вдохнул сквозь зубы. – Может быть, они оставят его в Альпах, – задумчиво сказал Колонелло. Треск до неузнаваемости искажал его голос. Тсуна смотрел в темноту комнаты – за окном, порезанная на дольки тонкими ветками, сияла ущербная луна. – Наверное, это не имеет значения. – Имеет. Тсуна насторожился и выпрямился. Колонелло говорил спокойно, почти рассеянно. Тсуна мысленно видел его пальцы, лениво крутящие патрон. Чёрт, он видел гипнотически мигающий солнечный зайчик на этом патроне. Неожиданно Тсуна понял, о чём думает Колонелло, и его подбросило от ужаса. – Не смей! – заорал он в трескучую тишину эфира, куда-то в жаркое утро, пропахшее машинным маслом и сухой землёй. – Ты в одиночку ничего не сделаешь, не поможешь, а только навредишь! Не сходи с ума, хорошо? Колонелло? Ты слышишь? – Я слышу! – рявкнул Колонелло, и Тсуна с облегчением услышал злость в его голосе. Что угодно, только не это угрожающее спокойствие. – А что ты предлагаешь, эй? Бегать по инстанциям и умолять «верните мне его»? Это же Вендиче. Их даже не подкупишь. – Дай мне неделю, – попросил Тсуна. – Я что-нибудь придумаю. Где-то за скрипом и хрустом раздался взрыв. Колонелло выругался вполголоса. – Жаль, что так мало времени. – Ты обещаешь не делать ничего неразумного? – спросил Тсуна, и Колонелло рассмеялся в трубку. Его смех был похож на лай большой собаки. – Ничего неразумного. – Колонелло, похитить вертолёт и скинуть на Вендикаре бомбу – это тоже неразумно. – Глупый Тсуна, – сказал Колонелло, и Тсуна похолодел, – да кто же так делает?..
Неделя выдалась прогулкой по минному полю. В Палермо было ветрено, шли дожди. Корабли на материк ходили с перебоями. Как назло, в город приехал глава французской нефтеперерабатывающей компании Сирио Джакасса, бывший в дальнем родстве с кровными боссами Вонголы. Тсуна как мог оттягивал встречу с ним. Джакасса был известен как шумный, очень общительный человек, и Тсуна не чувствовал в себе силы выдержать напор его обаятельности. – Убей его, – сказал он Гокудере утром седьмого октября, в субботу. – Или переоденься мной и иди на встречу. Что угодно, мне всё равно. CEDEF хранили молчание. Тсуна не звонил отцу, понимая, что, появись какие-то новости, ему бы уже сообщили. От недели, обещанной Колонелло, прошло четыре дня. Реборн уже мог быть где угодно. Думая об этом, Тсуна не мог распрямить сводимые судорогами пальцы. Гокудера стоял, глубоко сунув руки в карманы брюк. Тусклый утренний свет делал его волосы белыми, как у лисы-оборотня, а лицо нездорово-бледным. – Десятый, это неприлично. Тсуна отвернулся от окна. – Тогда попроси Занзаса. Они будут пить, орать друг на друга и, в конце концов, подружатся. – Занзас уже встречался с ним, – мрачно ответил Гокудера. – Они на самом деле давно знакомы и хорошо ладят. – Занзас с кем-то ладит? – пробормотал Тсуна. Ему было всё равно. У Гокудеры дёрнулся угол рта и резко обрисовался абрис скулы. – Так ты проигнорируешь его? Оскорбишь человека, который приехал специально, чтобы познакомиться с тобой? Тсуна поднял глаза. – Из меня плохой собеседник… сейчас. Гокудера взорвался. – Хватит ныть! – рявкнул он, наклонился вперёд и опёрся руками о стол. – Давай ты достанешь палец из задницы и увидишь, что все вокруг тебя ходят на цыпочках и с похоронными рожами? В твоей Семье около пяти тысяч человек, и каждый из них попадает в неприятности чаще, чем я нахожу время трахнуть мою девушку. Им всем нужен босс, а не мальчик-пьеро, Десятый! Ты вытащишь Реборна из тюрьмы или не вытащишь, одно из двух, но в любом случае твоя Семья не улетит в другое измерение! – А что я делаю не так?! – заорал Тсуна и вскочил, с грохотом оттолкнув стул. – Чего я не делаю для вашей проклятой Семьи?! – Это не наша Семья, а твоя! Твоя Семья! – Меня сюда притащили, как на бойню, – раздельно выговорил Тсуна. – Меня никто не спрашивал, чего я хочу. Так вот, сейчас я хочу вытащить моего учителя из тюрьмы. Я это сделаю. А до тех пор вы все можете идти в ту дырку, какую выберете. – Десятый, – прохрипел Гокудера, и Тсуна оттолкнул его. Оказалось, он успел схватить Гокудеру за воротник рубашки. – Прости, – сказал Тсуна, но сожаления в его голосе не было. Нисколько. – Кажется, он нужен мне больше, чем я думал. Гокудера стоял с оттопыренным измятым воротником. Лицо у него было лишённым выражения, как у человека, получившего сильный удар по голове. – Ты всё равно никуда не денешься, – растерянно сказал он. Его голос говорил о том, что земля ушла у него из-под ног, и он гадает, как далеко она теперь. – Или ты хочешь бросить нас, как Джотто? Тсуна прикрыл глаза. От бешенства всё внутри похолодело и мелко тряслось, как у припадочного. – Гокудера. Услышь меня. Я не собираюсь никого бросать. Просто появилась проблема, которую я должен решить, что в этом непонятного, или это как-то странно, что я не хочу оставлять в тюрьме человека, который мне ближе, чем мой отец?! Голос сорвался, Тсуна закашлялся. Гокудера молчал. Тсуна сел на стул и ссутулился, рука дёрнулась к волосам, но в последний момен он опомнился и опустил её на колено. – Ты же видишь, что у меня ничего не получается, – тихо сказал он. – И не получится, скорее всего. Так что расслабься. Скоро я вернусь к своим прямым обязанностям. У меня ещё три дня, а затем мы можем услышать, что на Вендикаре сбросили бомбу или что-то вроде этого. – О чём ты? Тсуна покачал головой. На самом деле он не верил, что Колонелло способен на такое безрассудство, но неделя также была сроком, который Тсуна дал сам себе. Его интуиция – кто-то с холодным голосом, живущий в тайном чулане его сознания, – говорила, что через три дня о Реборне можно забыть. Что же ты натворил, подумал Тсуна, и ему показалось, что у мысли интонации Колонелло. – Так как ты думаешь? – спросил он. – У меня получится освободить Реборна? – Я думаю, да, – ответил Гокудера, и в этот момент зазвонил сотовый. Сразу стало очень тихо. Достав из кармана телефон, Тсуна посмотрел на дисплей. Звонил отец. У Тсуны оборвалось сердце. – Алло? – Вендиче на проводе, – сказали в трубке, и Тсуна поначалу не понял, кому принадлежит голос. Он и не услышал голоса, только понял слова. – Сейчас? – Да, да, – раздражённо ответил Йемицу. – Ты будешь говорить? Паника свела горло. Что говорить, нервно подумал Тсуна, что я могу им сказать?! – Тсуна! – Давай мне его, – выговорил он, надеясь, что голос не выдаёт его стыдной истерической реакции. – Как его зовут? – Понятия не имею. Это не начальник тюрьмы, а только координатор. На кой чёрт мне нужен какой-то там координатор, хотелось заорать Тсуне, но в трубке уже щёлкнуло. Тишина стала другой, словно изменила тональность. Тсуна увидел километры заснеженных утёсов между ближайшими маяками сотовой связи, белые шквалы метели и замёрзший водопад под исполинской каменной стеной. В трубке молчали, и Тсуна хотел заговорить первым, но не пришлось. – Доброго времени суток, Десятый Вонгола, – равнодушно сказали где-то в горах, и тесный обруч вдруг отпустил его горло. – Доброго времени суток, Вендиче. Голос был никаким. Не высоким и не низким, не молодым и не старым, без малейшего акцента в северо-итальянском выговоре. Он был сухим, как песок, и у Тсуны появилось ощущение, что говорит робот. – У вас был вопрос по поводу правомерности наших действий? Тсуна усмехнулся, оттянул ворот пуловера. Краем глаза он заметил, что Гокудера обошёл стол, встал ближе и теперь блестит любопытными глазами, как кот. – У меня был не вопрос, – сказал Тсуна. – В одном вопросе не уместить чувств, которые я испытал, когда вы, стражи, без предупреждения и объяснения напали на моего близкого друга. Вы действовали как бандиты без малейшего понятия о чести. Я не понимаю, как Вендиче могли дойти до такого. – Человек, зовущийся Реборном, виновен в тяжёлом преступлении, – без малейшего изменения интонации ответил страж. – Его вина очевидна для нас. – Очевидность не является доказательством. – У нас достаточно доказательств. – Мне их недостаточно. – А кто ты такой, Десятый Вонгола? Тсуна стиснул край столешницы. – Как ты верно заметил, я – Небо, Десятый Вонгола, прямой потомок Джотто и наследник его Предсмертной Воли. Да я практически кровь от крови древней Валирии! И я спрашиваю: за что вы забрали человека моей Семьи? – Он виновен в тяжёлом преступлении. Корпус трубки треснул в пальцах. – Десятый, – просвистел Гокудера, нависая над ним. Тсуна отвернулся. Когда он заговорил, в его голосе послышалось низкое горловое рычание – звук, больше напоминающий о буйных сумасшедших, чем о хищном звере. – В каком преступлении? – Ты этого не узнаешь. – Вы не доказали его вину, так? – Мы забираем только тех, в чьей вине мы уверены. – Я не верю. – Это не имеет значения. В висках застучало. В голове Тсуны красными волнами плескалась ярость. Он почувствовал запах дыма и вдруг увидел, что под его пальцами чернеет дерево. – Это бессмысленный разговор, – сказал страж, – нам стоит… – Отдайте мне его. В трубке замолчали. Тсуна чувствовал призрак холодного горного ветра на коже и видел пар, поднимающийся изо рта. В его воспоминаниях раскручивалась лента: огненный вал, клубы дыма и Реборн, лежащий лицом в горячий асфальт. «Как глупо вышло, - подумал Тсуна. - Я всё запорол». Но слова вылетели, как пробка из бутылки, и их нелья было вернуть обратно. – Гм, – сказал страж. – Что? – Жди ответа. – Что? Постой!.. Метель, водопад и занесённая снегом стена пропали. Гокудера выпрямился и выжидающе поднял брови. Тсуна тупо смотрел на гудящую треснутую трубку. – Ну что? – спросил Гокудера, и Тсуна поднял на него растерянные карие глаза. – Он сказал – жди. Чего ждать, Гокудера?
Над лётным полем мчался ветер. Трап уже подогнали, когда подъехали машины: две чёрные «Ауди» и тяжёлый «Лендровер» цвета мокрого асфальта, с рогатыми стойками на крыше и изображением ястреба на капоте. Тени, густые и чёрные под полуденным солнцем, скользили за машинами. Небо над аэродромом было глубоким и синим. Тсуна, скривившись от боли в спине, вылез из салона и остановился у подножия трапа. Ночью он долго не мог уснуть, ворочался, раскидывался поперёк кровати, по диагонали и головой с краю, но около пяти утра заснул в очень неудобной позе. Когда он одевался спустя три с половиной часа, ему казалось, что в пояснице застрял металлический штырь. Гокудера встал рядом и тревожно покосился. – Что-то не так, – вполголоса сказал Тсуна. Ветер трепал его отросшие до глаз светло-каштановые волосы. – Они что-то приготовили. Гокудера вздохнул: – Сейчас увидим. Он посмотрел на руки Тсуны. Кольцо Неба сияло прозрачным камнем, похожим на голубой топаз. – Десятый, – тихо, настойчиво сказал Гокудера, – что бы вы ни увидели, сдерживайтесь. «А чего я ещё не видел?» – подумал Тсуна. На него накатило тошнотворное чувство дежа-вю. Аэропорт Ветручче остался за проливом, на Сицилии. А сейчас они находились недалеко от городской черты Болоньи, на территории поля аэропорта, принадлежащего «Дастриал-Ко». Сеть инвесторов была многочисленной и запутанной, но Тсуна был уверен, что за большинством из них стоят Вендиче. Узнавание грызло Тсуну как маленький злобный зверёк. Поле было гораздо больше аэродрома Ветручче, погода стояла ясная, а вместо кукурузников вокруг маячили частные «Хокеры», «Дугласы» и один большой пассажирский самолёт компании «Сааб». И всё равно Тсуне казалось, что он снова перенёсся в холодный ветреный день, в утро третьего октября, и, оглянувшись, он увидит чёрные, с трубами-цилиндрами и рваными плащами, силуэты Вендиче, неуклюже парящие над землёй. Вместо этого он увидел, как распахивается дверца «Лендровера» и на землю спрыгивает Лал. Она выглядела обычно: молодая женщина в тёмной спортивной куртке, узких брюках и тяжёлых пятнистых «Камелотах». Ожог на скуле издали казался странной татуировкой. Волосы она собрала в хвост, на шею повязала тонкий шарф. Так выглядят многие итальянки, не работающие в офисах со строгим дресс-кодом. Но что-то было в Лал, что заставляло задерживать на ней взгляд: возможно, её уверенные грациозные движения и скрытая сила, чувствующаяся в линиях ровных длинных ног. Тсуна смотрел, как она скрещивает руки на груди и опирается спиной на чистый бок машины. «Лендровер» принадлежал Колонелло, сам он находился «в далёкой жопе» – как выразилась сама Лал. При этих словах Тсуна вспомнил – почти вспомнил, потому что нельзя вспомнить то, чего никогда не видел, – жаркую базу с вышками и грузовиками. Ему было жаль, что Колонелло не смог приехать в Болонью, потому что не был уверен, на что способна Лал ради Реборна. О Колонелло Тсуна знал это наверняка. Он надеялся, что всё пройдёт спокойно. Знать бы ещё, что подразумевается под этим «всё». Тсуна задумался о возможности стычки: Небо и Ураган Вонголы, бывший Аркобалено и десять опытных боевиков семьи против стражей Вендиче. Сколько их будет? Он не знал и рисковать своими людьми не хотел. Взгляд Гокудеры говорил ему: держи себя в руках. – Ну, где же они? Гокудера переступил с ноги на ногу. Ветер швырнул галстук Тсуны за ухо. В двери самолёта показалась чья-то спина. У Тсуны перехватило дыхание и свело мышцы спины. Огонь с рёвом разлился в голове, и Тсуне пришлось взяться за лоб, словно закрывая пробоину в черепе. Пламя осталось внутри. «Что-то пошло не так, – подумал Тсуна. – Я где-то ошибся». Пятясь спиной, из самолёта на трап вышла стюардесса в тёмной униформе. В полутьме тамбура толпились люди, мутно виднелись светлые халаты – голос в голове Тсуны в панике заорал, что это врачи, ВРАЧИ, зачем там врачи?! – а большой предмет, который тащила стюардесса, был каталкой. Тсуне захотелось кричать. Крик застрял в горле, как ком бумаги. На каталке было ярко-белое одеяло и такие же простыни, подвёрнутые под хромированные трубки каркаса. Над ней плыла, колышась, капельница с чем-то прозрачным. На каталке лежал кто-то смуглый. Тсуна видел руку, вытянутую вдоль бока, видел эластичные широкий ремень поверх этой руки, контур плеча и пряди чёрных волос. «Он под транквилизаторами, – сказал себе Тсуна.– Это предосторожность, чтобы он не создал проблем в пути. Вот и всё». Каталку потянули по пандусу, и он отстранённо заметил: трап с пандусом, а не с лестницей. Рядом встал кто-то высокий и в тёмной одежде. Тсуна обернулся и увидел стража в чёрной немецкой шинели и цилиндре английского трубочиста. Под бинтами угадывался крупный горбатый нос и выступающий тяжёлый подбородок, торчали волосы – тёмные с обильной проседью, как будто посыпанные солью. – Сейчас ты заберёшь его, Десятый Вонгола, – сказал он неприятно высоким голосом осипшего оратора, – и подпишешь договор о выдаче заключённого. Затем я ознакомлю тебя с условиями его содержания вне стен Вендиче. – Что с ним? Почему он на каталке? – Я всё объясню после заверения документа. Каталка съехала на плиты. Медсестра уверенно развернула её и подкатила к стражу Вендиче. – Посмотри, – сказал он Тсуне, – это тот, кого ты просил? Реборн лежал на тощей подушке, укрытый белым одеялом, сбившимся на груди. На него надели светло-серую больничную пижаму с рукавами до локтей. Его лицо было обмякшим и неподвижным, с приоткрытыми глазами и ввалившимися, как у старика, уголками губ. Нижняя челюсть отвисла, открывая чёрный провал рта и краешек зубов, а на шее была намотана узкая полоса бинта. Он бессмысленно смотрел куда-то в небо, словно глубоко задумался о форме проплывающих облаков. В его лице не было ни проблеска разума. Восковая кукла выглядит живее, подумал Тсуна. – Что с ним? – спросил он, уже зная, что дело не в транквилизаторах. – Что вы с ним сделали? – Подпиши. Тсуна оттолкнул протягиваемую Вендиче папку документов и склонился над Реборном. От него пахло чем-то дезинфицирующим, запах был похож на полироль для мебели с лимонной отдушкой. Когда Тсуна закрыл собой свет, глаза Реборна окончательно потухли и стали похожи на старые монеты. – Реборн, – позвал Тсуна и тронул его за плечо. Поразился, какой мягкой была мышца. – Реборн! Его грубо развернули, и Тсуна с яростью уставился на стража. – Убери руки! – рявкнул он. На кончиках пальцев стало горячо. – Не трать моё время, Десятый Вонгола. Подпиши эти листы. Тсуна глянул на заголовок, выхватил взглядом «требуемый заключённый», «кличка Реборн» и «состоял в Радуге». Достал ручку, быстро подписал в пустых полях. Вендиче убрал листы за отворот пальто. Тсуна не заметил, как нашарил и стиснул край одеяла. Вендиче заговорил, и из его голоса исчезли последние человеческие интонации. – Бывший Аркобалено Солнца был приговорён к семидесяти годам лишения свободы в одной из тюрем Вендикаре, но, так как его босс подал прошение о выдаче заключённого, место заключения было изменено. – То есть? – охрипшим голосом пробормотал Тсуна. – Целью заключения в Вендикаре является полная социальная недееспособность. Ты попросил выдать человека своей Семьи, Десятый Вонгола. Мы выдали. Но это не значит, что мы оправдали его. Вендиче нажал пальцем, замотанным в бинт, на веко Реборна и потянул его вверх. Открылся тёмный глаз – радужка не отличалась от зрачка. Тсуна затрясся. – Он социально недееспособен, – заключил Вендиче. – И физически тоже – это компенсирует пребывание вне стен Вендикаре. Ему травмировали позвонок нижне-шейного отдела, что вызвало неполный паралич. Он дышит сам. Сохранена некоторая подвижность левой половины лица и левой руки. Травма нанесена профессионалами. Всё это время за его состоянием наблюдали наши лучшие медики, и сейчас он стабилен. При должном уходе он проживёт долгие годы. Тсуна молчал. Его пальцы блуждали по одеялу. Ему казалось, что сейчас должно что-то произойти, что-то шумное и разрушительное, но было тихо, как под водой. Даже ветер улёгся. – Это неправда, – сказал Тсуна, но Вендиче не потрудился ответить. Тсуна двинулся на него, не замечая, что на плечах повис Гокудера.
Название: Я видел мир, в котором не было тебя Автор:Millefiore Герои (Пейринг): Кикё/Юни Категория: гет Рейтинг: PG Дисклаймер: права на персонажа принадлежат Амано Акира Примечания: рисунок выполнен на внеконкурс Reborn Nostra на дайри