Команда Raining Men. Внеконкурс. Арт "Тихий романтический вечер"

[Raining Men]

Название: Тихий романтический вечер
Автор:  Rudaxena
Герои: Колонелло/Лал Мирч
Категория: гет
Рейтинг: РG-13
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечание: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, тема «Ты можешь покинуть мафию, но мафия никогда не покинет тебя»

@темы: фанарт, гет, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Дождя, Reborn Nostra: Танец Пламени - внеконкурс, PG-13

---

Команда "The Cloud Room". Внеконкурс. Арт "Киберпанк"

[The Cloud Room]

Название: Киберпанк
Автор: The Cloud Room
Герои: Лал Мирч, Гола Моска
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: медиафраншиза Katekyo Hitman Reborn! © Амано Акире и студии Artland
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, тема «В Намимори все спокойно»

@темы: фанарт, джен, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Облака, Reborn Nostra: Танец Пламени - внеконкурс, G

---

[Солнечная сторона]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Команда "Солнечная сторона". Внеконкурс. Авторский фик

[Солнечная сторона]

Название: Невероятное путешествие итальянцев в Японию
Автор: Солнечная сторона
Бета: Солнечная сторона
Герои (Пейринг): Луссурия, Вария
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: юмор
Размер: 3819 слов
Саммари: Вария берется за задание, исполнять которое надо в Японии. Приквел к ОВА "На источниках"
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: 1. фик написан на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени, тема "Командировка на край света"
2. POV Луссурии

День первый

Сегодня за завтраком Маммон заявила, что нам пришел заказ на столько денег — хватит на ремонт особняка на весь ближайший год. Бельфегор, меркантильное дитя, сразу спросил: «С мебелью?» — и Маммон ответила, что да, и с мебелью тоже.

Мебель — это, конечно, повод заинтересоваться, не смею спорить. Вот вчера босс кинул в Сквало креслом. Не своим любимым, к счастью. Сквало решил, что кресло — это много даже для него, и увернулся. В результате в кабинете босса теперь нет кресла для посетителей, двери, куска стены и косяка. Босс сказал, что будет принимать гостей в спальне, пока не приведут в порядок кабинет. Какое счастье, что гостей у босса не бывает, а Сквало наплевать: кабинет или спальня. Спальня, может, даже и лучше: подушку в голову получить приятнее, чем пресс-папье.

Но поскольку такие эксцессы случаются в среднем раз в неделю, и это только у Занзаса, а про невинные развлечения Бельфегора и тренировки Леви я лучше помолчу, — денег наш особняк жрет столько, что Маммон готова плакать кровавыми слезами, расписывая квартальный бюджет. Мне ее не жалко, потому что ее рыдания размывают суммы нашего жалованья. Зато очень жалко Сквало, потому что выбор между креслом и урезанным денежным содержанием — скверный выбор…

О чем это я? Ах, да. Когда Маммон сказала про мебель, свет немедленного согласия просиял даже в глазах у Занзаса. Впрочем, босс последнее время принимает заказы на работу, не вникая в содержание. Вникает потом Сквало. Которого, кстати, нужно поймать при свете дня и приглядеться, не пора ли закрасить ему седину.

Маммон очень уж коварно ухмыльнулась, пообещала прислать командирам подробности по почте и упорхнула. Мне всегда было интересно, как ее пустышка в полете не перевешивает.

За обедом мы узнали, что работа предстоит заковыристая (за такую сумму чего и ждать), в Японии (не перекосило, кажется, только Бельфегора) и всем офицерским составом (потому что заковыристая). То есть Занзас мог бы и не ехать, но оценил перспективу остаться в особняке одному и решил, что он с нами. Кстати, правильно: лучше с нами, чем потом мы лишимся половины личного состава из-за плохо поджаренного стейка.

За ужином меня назначили ответственным за материальное обеспечение поездки.

Вот одного не понимаю: почему я?! Почему не Сквало, который шпарит по-японски так, будто и правда пожрал души всех, кого он там замочил за десяток лет? Почему не Маммон, которой вообще плевать, на каком языке разговаривать, ее все равно поймут?

Но нет. Если завхоз — значит, Луссурия. И неважно, куда предстоит ехать: в Исландию, Папуа-Новую Гвинею или Кувейт. Мамочка все найдет, всех уговорит, обаяет и напугает, можно одновременно. Приятно все-таки чувствовать себя незаменимым… Пойду почитаю, что есть достопримечательного в Японии, кроме Токийской телебашни, Фудзиямы и Савады Цунаеши.

День второй

Сел поискать информацию, как нам в той Японии существовать. В отличие от Намимори, где мы жили в нормальном отеле, сейчас предстоит шарахаться по лесам и горам и селиться в сооружениях, которые называются «рёкан». Это такие японские народные здания в основном из бумаги и бамбука, судя по картинкам. Пишут, что это придумано, чтобы во время землетрясения кирпичи не сыпались на голову.

Уж лучше б были кирпичи, к ним хотя бы не привыкать. Бумажные стены, Мадонна! Наверняка Занзас просто мечтает, чтобы вся команда знала, какие кошмары ему снятся. А Леви вообще храпит. Это ужаснее всего. Сколько от него уже сбежало из-за этого девушек! Я предлагал ему обратиться к врачу, но он сказал, что храп — свойство настоящего мужчины.

Лично я не храплю, между прочим.

Посмотрел, чем будут кормить в «рёкане». Стало страшно. За «рёкан». Если подать Занзасу вот это вот симпатичное, мелко нарезанное, в десятке маленьких мисочек… Как бы уговорить босса остаться дома, а? С Леви, например. Леви тоже нельзя этим кормить, он решит, что над ним смеются. Ах да: про вилки и ножи в тех краях еще не знают. Бедный Бельфегор, он сойдет с ума. Хотя куда дальше-то…

А еду они там оформлять умеют. Так миленько! Эх, и почему я не справлюсь с этим заданием один.

День третий

Полдня пытался наладить связь с «рёканом». Что они не понимают по-итальянски — ладно, но ведь и по-английски тоже. Попытался воспользоваться программой-переводчиком, получается полная ерунда. Позвал Сквало. Тот пришел, посмотрел на мою переписку, заржал и сказал, что белых людей в этой дыре видели хорошо если в телевизоре.

Медленно осознаю, что там, куда мы едем, говорят только по-японски. И пишут.

Босс повредил еще несколько деталей интерьера, когда выяснил, что до базового лагеря мы поедем в автобусе с наемным шофером. Он почему-то непременно хочет лимузин и никого постороннего. Считает, что для режима секретности это просто необходимо.

Оставил его переваривать вопрос, кто из нас поведет машину с правым рулем по левостороннему серпантину после полусуток перелета. Надеюсь, он не заявит, что это буду я. Еще сильнее надеюсь, что ему не придет в голову заниматься этим самому. На всякий случай сделал обзор японского автомобильного рынка. При надобности скажу боссу, что лимузин придется везти с собой из Италии, и с режимом секретности мы попрощаемся на выгрузке из самолета. Говорить ему в глаза правду о том, как он водит машину, — это развлечение для Сквало.

Взял билеты до Хиросимы. Пришел Бельфегор, намекнул, что собственным самолетом Варии удобнее. Полчаса поил его томатным соком и рассказывал, как это занудно и некрасиво — перекрашивать самолет, чтобы по нему не было очевидно, кто прилетел. Про цену рейса с дозаправкой упоминать не стал, принц выше таких мелочей.

Стоило уйти Бельфегору — заявился Леви и закатил истерику про то, что в Хиросиме радиация и это ужасно вредно для босса. Пришлось объяснять ему, что у босса стальные яйца, и после Колыбели ему не страшна какая-то там радиация. Пожалуй, расписывать Леви, сколько сейчас той радиации в той Хиросиме — не лучшая идея. Вряд ли он помнит со времен школы, чем отличаются беккерели от зивертов и какое отношение к этому имеют шестнадцать килотонн шестьдесят лет назад.

Все еще думаю, что делать с «рёканом». Больше в тех краях жить негде, а за размещение в палатках мне спасибо не скажут и денег тоже не дадут. Дадут, скорее всего, по шее, и пребольно.

День четвертый

Босс согласился на автобус, но потребовал, чтобы в самолете нормально кормили. Пришлось добавить в список наших пожеланий к авиакомпании еще один пункт. Кажется, восемнадцатый. Предыдущие касаются снаряжения. Ножи Бельфегора еще можно провезти как сувениры, с огнестрелом немного сложнее. Вечером поеду на переговоры. Проще было бы выкупить у них весь рейс, но Маммон говорит, что тогда задание становится нерентабельным. В ее устах это значит, что прибыль не превышает 1000% от затраченных средств. Придется заняться шантажом. К счастью, все, кто принимает там решения, люди семейные. Это так неудобно, когда приходится искать тайных любовниц и финансовые махинации!.. Ничего не могу поделать с врожденной брезгливостью. То ли дело дети и внуки…

С «рёканом» надо что-то решать. Одолжил у Сквало японо-итальянский разговорник, десятилетней давности и затрепанный до изумления. Не помогает все равно. Вот бы те штучки, которые нам выдавали Червелло перед Конфликтом Колец… Настоящие технологии будущего, переводят с любого языка на любой. И, главное, такие крошечные! Жаль, что пришлось все сдать.

Кстати. Червелло. Неплохая, в сущности, мысль!

...

День шестой

Говорят, что мужчины — с Марса, а женщины — с Венеры. Про мужчин врут, но вот Червелло на инопланетянок похожи. В том числе наивностью. Они совершенно серьезно полагали, что их штаб-квартира секретна и ее трудно найти. Видимо, маскировались под общество любительниц розовой краски для волос. И армию клонов заодно.

Барышни не сразу сообразили, что я приехал с миром и даже с деловым предложением. Переполох в стае фламинго был приятен глазу первые пять минут. Дальше стало слишком уж однообразно. Эх, все-таки не люблю женщин. Я, собственно, и людей-то в целом — не очень…

Предприимчивые дамы попытались выкатить счет за свою оперативницу, которую Занзас пришиб в Намимори. Предложил им отправить запрос в штаб Варии. Они пожаловались, что уже отправляли. Пять раз. Надо же, а мы и не заметили…

Сговорились о венке на могилу погибшей и десятке микропереводчиков взамен. Я собирался, на самом деле, просить только один, но барышни оказались потрясающе щедры. Почаще надо снимать очки: оказывается, это сногсшибательно действует на собеседников.

На обратном пути заехал к Шамалу, спросил, нельзя ли этот переводчик аккуратно имплантировать под кожу. Доктор завел свою шарманку про то, что с мужчинами не работает. Предлагал переубедить его на практике. Не преуспел. Впрочем, его комарам мой одеколон тоже не по вкусу.

Пока меня не было дома, Бельфегор в очередной раз пропустил плановый визит к дантисту. Как безответственно!.. Записал его на завтрашнее утро. Абсолютно некому присмотреть за ребенком, все приходится делать самому.

День седьмой

За завтраком налил принцу успокоительного в лимонад. Пропорция 1:1. Бельфегор не учуял, зато учуял Сквало. К счастью, удалось его пнуть под столом, и орал он уже на другую тему.

Дождался, пока Бельфегор допьет, и объявил, что мы едем к дантисту. Взять на заметку: после полстакана валерьянки у принца неважно с меткостью. Хотя, возможно, это от страха. Удивительный мальчик: Занзаса не боится, а зубного врача — очень.

На полпути принц перестал брыкаться, а у дантиста почти заснул, так что я сбегал через улицу к знакомому хирургу. Микропереводчик теперь за ухом, работает прекрасно. По крайней мере, что именно бормотал хирург себе под нос, я понял. Попросил его больше про мафию так не выражаться. Он ответил, когда прокашлялся, что в жизни бы не догадался о моем израильском происхождении. Видимо, говорили на иврите. Как мило!

Дотащил Бельфегора до дома, а там Маммон рвет и мечет: оказывается, принц ей нужен на задании. Позвал Леви, чтобы попробовал разбудить ребенка, а мне надо было успеть дозвониться до японцев, пока у них рабочий день не кончился.

В «рёкане» очень обрадовались, долго благодарили, что мы сочли возможным найти переводчика. Почему Сквало до сих пор не перерезал все население этой страны, хотел бы я знать? Он же не выносит, когда с ним вежливы. Вечно подозревает подвох.

Попросил прислать фотографии территории и самого здания. И план тоже. Надо разметить пути отхода на случай чего.

Решил, что имею право на спокойный вечер. Успел покрасить ногти на левой руке. Потом примчался Сквало, пришлось бросать все и ехать с ним за головой какого-то вонючего пьяницы. Водить машину с мечом, примотанным к руке, ужасно неудобно, так что Ску всегда нужен шофер. Я предлагал вместо себя кого-нибудь из своего отряда, но он и слушать не стал… По правде сказать, правильно не стал: у владельца нужной головы оказалась недурная охрана, и пришлось немного приласкать парней, пока Сквало догонял их хозяина. Маникюр испорчен, разумеется, но вечер, тем не менее, вышел приятным.

День восьмой

Звонили из авиакомпании. Обещали всяческое содействие. На всякий случай послал одному из этих господ свежие фотографии его детишек, которых он услал в Бельгию. Так, напомнить, что от Варии не спрячешься. Вылет завтра — надеюсь, все пройдет гладко.

Хорошо бы Маммон до отлета не поинтересовалась счетами за телефон. Разговоры с Японией — это дорого, но чудесный инопланетный приборчик не умеет переводить написанное, поэтому почтой общаться не получается. А вычтут ведь из моего жалования, а не из бюджета операции!

Японцы прислали фото и план. Два часа разрисовывал зоны обстрела и всякое такое. Умеют самураи выбрать местечко на господствующей высоте. Начинаю испытывать симпатию. Страна Восходящего Солнца, это так поэтично.

Потом посмотрел на интерьер. Теперь думаю, на чем бы повеситься, прежде чем Занзас меня пристрелит, а Маммон развеет пепел над Палермо.

Там не то что бумажные стены, там вообще нет стен. Никаких! Шестиместный номер с матрасами на полу. За такие деньги! В таком месте! И, главное, рядом нет ничего другого, а дальше не уедешь, объект же… миссия же…

Говорить команде или не говорить?..

Зашел Сквало — одолжить бинтов. Спросил, что со мной стряслось. Мадонна, если уж этот заметил… Пришлось колоться.

Ску ржал так, что прибежали Бельфегор и Маммон. Ну, Маммон прилетела. И первым делом, конечно, уставилась в монитор…

Да-да, конечно. Именно этого я и опасался. Когда одновременно смеется Сквало, вопит Маммон и иронизирует принц, помещение становится непригодно для жизни. Что ж, зато я впервые видел, как Ску пытается вытирать слезы протезом. Бедняга. Полетит завтра с пластырем на физиономии.

Потом он сказал, что мы все идиоты, а это самое шикарное, что может быть, и если Маммон стесняется, то там есть такие специальные желоба, куда на самом деле можно поставить перегородку. Маммон завопила еще громче. Кажется, предположение, что она может чего-то стесняться, ее оскорбляет.

Бельфегор заявил, что на фоне ночевок в палатке, в канаве и в вентиляционной шахте японский домик выглядит даже, пожалуй, благородно. От поцелуя увернулся, сбежал и унес с собой Маммон. Надо проверить, что я ему вчера наливал: может, эта валерьянка с пролонгированным действием?..

Сквало в кои-то веки позволил обработать свои царапины. А заодно сказал, что там, куда мы едем, офигенные горячие источники. И мы будем полными болванами, если не искупаемся. И вообще, про особенности японского домика он Занзасу объяснит сам.

Не передать словами, как я был ему благодарен. Леви потом очень просил не признаваться в любви на весь особняк. Я уточнил: Сквало, значит, орать на весь особняк можно, Маммон можно, а мне нельзя, с какой это стати? Леви обосновать не смог, покраснел (от злости на свое косноязычие, наверно) и сбежал.

Вылетаем через восемь часов. Пойду-ка собираться. Хотя нет, сначала пойду попинаю остальных. Пусть тоже бегают, чего я один страдаю.

День девятый

Бельфегор все-таки ухитрился забыть на себе десяток ножей. Пришлось объяснять очень хмурым безопасникам, что это реквизит для фокусов и вообще оружие ненастоящее. В доказательство завязал один ножик бантиком. Принц теперь от меня шарахается. Правильно делает, я очень зол. Это вообще не так-то легко, гнуть кусок стали с непринужденным видом! Хорошо еще, Сквало уже смирился с новыми правилами и без напоминаний запихал меч в багаж.

В самолете нами занимался очаровательный, хотя и слегка напуганный стюард. Подозреваю, ему объяснили, с кем он имеет дело. Хотя, возможно, я просто по привычке слишком нежно ему улыбался.

Занзас проснулся к обеду, сожрал свой стейк и отключился обратно. С одной стороны, это хорошо, потому что если ему становится скучно в самолете, судьба этого самолета вызывает вопросы. С другой стороны, к посадке он выспится, и веселая жизнь ждет нас по дороге на место. За что люблю босса — не скучно с ним никогда.

Леви всю дорогу боялся летать, поэтому его не было слышно вообще. Он даже плед на голову натянул.

Маммон с Бельфегором резались в канасту — шепотом, потому что сидели с Занзасом. Если Маммон играет не на деньги, она не жульничает в карты. За весь полет, насколько я расслышал, Бельфегор выиграл три леденца и два дежурства в оружейной. За леденцы потом надо будет высказать Маммон порицание, и пусть учтет, во сколько обходятся услуги дантиста для принца. Хочет скармливать ребенку вкусное — пусть выбирает хотя бы полезное. И я даже не хочу знать, что она выиграла у него.

Сквало, когда не спал и не ел, рассказывал мне, как полагается себя вести в «рёканах» и на горячих источниках. Я раньше думал, что с такими горящими глазами он может трепаться только о холодном оружии. Акула-то, оказывается, любит купаться куда сильнее, чем прикидывалась… Выдохшись и даже немного осипнув, Ску заснул. У меня на плече. Не сказал бы, что я против, но к концу полета плечо затекло невыносимо, а спихнуть сладко дрыхнущего капитана в сторону Леви мне не хватило ни ловкости, ни жестокости. Так что на выходе из самолета был я несчастен лишь чуть менее, чем зол при посадке.

День десятый

Рассвет встречали на серпантине. Леви укачало, и это ни разу не удивительно; удивительно, что укачало Маммон. Я полагал, что так не бывает. Она всплыла в воздух и висела под потолком автобуса, томно постанывая. А поскольку автобус мотало, периодически висела и над моей головой. Мечтал о зонтике — так, на всякий случай. Но ничего, пронесло.

Японец-водитель был совершенно невозмутим, чем меня покорил начисто, хотя и мелкий-кривоногий, с зубами в разные стороны. Человек, способный не измениться в лице, когда в его автобусе ребенок сам по себе болтается в воздухе, — это так прекрасно, что уже бог с ней, с внешностью.

Начинаю понимать, за что можно любить Японию. Ну, кроме еды и пейзажей.

Кстати говоря, пейзажи вокруг были такие, что даже Занзас к окну прилип. И таращился на восход, горы, ущелья, водопады и прочие красоты, пока не сообразил, что его всей команде видно. Когда сообразил — уселся ровно, насупился и сделал вид, что жизнью недоволен. Я прямо-таки почти поверил. А между прочим, это у босса вторая поездка за границу, и в первую ему как-то не до красот было. Да он и по Италии толком не ездил, по-моему…

Зато Сквало эту природу, судя по всему, видал в гробу в черном поясе. Все вертелся, высматривал, далеко ли еще ехать. Ну а что тут высмотришь — горы…

Когда мы выпали из автобуса перед «рёканом», нас можно было голыми руками брать, так все замотались. Надеюсь, Маммон учтет это и в следующий раз не поскупится на вертолет: ей, кажется, было хуже всех.

К нам выбежали хозяева: видимо, оценили еще издалека, какие зелененькие гости к ним прикатили. Тут и настал мой звездный час! Надо, наверно, Червелло еще какую-нибудь финтифлюшку для украшения могил прислать, в благодарность. Потому что какие квадратные сделались глаза у босса и принца, когда я с хозяевами заговорил… эх, остановись, мгновенье, ты прекрасно! Люблю, когда меня ценят.

Правда, потом Сквало сказал, что если я хотел быть вежливым, так у меня не получилось. Ладно… думаю, даже японцы вряд ли обидятся на гостя, у которого половина группы очень старается не сблевать прямо тут, а другая половина пытается раскукожиться после суток перелета и переезда.

Нас привели в комнату, ту самую, с шестью матрасами. Их, между прочим, не было. Но Ску сказал, что все нормально, постели в шкафу. И даже показал, которая из стен на самом деле шкаф. Еще одна стена на самом деле была дверью в сад, но это я уже знал, потому что план выучил наизусть. Остальные путались и блуждали до вечера, кроме Занзаса, который запомнил, где дверь в сортир, и больше никуда из комнаты не выходил.

Сразу после заселения попытались сбыться мои худшие опасения. Занзас устроился поудобнее, посмотрел в потолок и произнес: «Стейк!»

Что ответили на это Маммон и Леви, лично мне не воспроизвести.

Но тут Сквало встал перед боссом непоколебимо, как скала Гибралтара, и сказал: «Местная кухня».

«Стейк!» — попытался настаивать босс. Однако в отсутствие в комнате чего-нибудь, что можно было бы в Сквало кинуть, он был как-то… неубедителен. А швыряться Пламенем, находясь в доме, сделанном из бумаги, соломы и дерева… в общем, порой Занзас забывается и выдает, что умеет пользоваться мозгами и в быту, а не только в драке или интригах.

«Местная кухня», — мстительно заявил Сквало. Потом подумал и добавил: «Есть — палочками!»

Я опять испугался, что сейчас начнется. Но почему-то обошлось.

Что я могу сказать о местной кухне… Она восхитительна. Все эти цветочки из овощей, тонкие до прозрачности ломтики, лакированные мисочки, все такое хорошенькое! И на удивление сытное, между прочим. Занзас сначала кривился и даже пригрозил зажарить Сквало, если обед окажется нехорош… потом умял свою порцию, порцию Леви, а потом несколько удивился, отчего это так хочется упасть и заснуть прямо тут.

Иногда жутко бывает понимать, что ему все еще шестнадцать. В некоторых вопросах.

Сквало звал купаться, но отказались все, кроме Бельфегора. Завтра уже нужно было начинать работать, так что здоровый сон — и ничего более. Впрочем, судя по тому, с каким довольным видом прокрались потом в комнату эти водоплавающие, может, и стоило послушать Ску…

День одиннадцатый

После завтрака разбирали снаряжение и исследовали окрестности. Хозяева дипломатично сделали вид, что ровным счетом ничего необычного не наблюдают. Если японцы все такие, то я их уже уважаю.

Занзас, который в работе как таковой был не задействован, осмотрел здешние купальни и потребовал себе кресло. По-моему, у него нездоровое пристрастие к креслам. Возможно, это стоило бы попробовать полечить… а с другой стороны, уж лучше к креслам, чем к маленьким мертвым зверюшкам, например…

Объединенными усилиями (хозяевам пришлось врать, что у босса редкая болезнь позвоночника и иначе он сидеть не может) нашли ему ветхую качалку, прибили к ней ножки, укрепили бамбуком и предупредили, что ни одного полета сооружение не выдержит. Занзас, естественно, косо посмотрел и ничего не сказал. Потом повелел поставить кресло на скалу посреди купальни.

Болезни позвоночника, знаете ли, они и на мышление немножко влияют… Впрочем, если не отходить далеко, то смотрится в меру величественно.

После мебельных работ команда попыталась расползтись по окрестностям. Пришлось собирать в кучку, раздавать план операции и проверять, как выучили. А что? Назначили завхозом — сами виноваты! Бельфегор, правда, пытался возражать, что завхоз — это не вечный двигатель на пинковой тяге. Маммон сказала, что все, кто с Пламенем Солнца, такие. Неправда, я уникальный.

Пообедали, договорились об условных сигналах, молча помолились, чтобы босс не разнес «рёкан», пока нас не будет, и пошли на работу. Уже когда стартовали, я вспомнил, что микропереводчики так и лежат у меня в сумке, и можно было бы выдать Занзасу один, и как это я запамятовал… Хотя нет. Все, что ни забывается, к лучшему. Так он хотя бы не запросит у хозяев луну с неба. Надеюсь.

День двенадцатый

Вернулись с работы. Все прошло нормально.

Из Леви вынул две пули, Бельфегора немножко зашил, Маммон влил снотворного — пусть отдыхает, чуть не надорвалась. У Сквало четыре шикарных параллельных пореза, неглубокие, но крови — как на бойне. Он жутко доволен, говорит, что первый раз видел багнак в бою, а не в музее. Теперь я заодно знаю, что капитан ходит по музеям холодного оружия.

Собственными треснувшими ребрами пренебрег, все равно само заживет, не впервой.

Какие все миленькие, когда лежат, не рыпаются и даже не ругаются!

Босс, по словам хозяев, с утра отмокает в купальне. Я было хотел сходить его навестить, но Ску на мне повис, как заправский бульдог, и грозным шепотом посоветовал так не делать.

Я бы и сам, конечно, вспомнил, что Занзас ненавидит демонстрировать кому бы то ни было шрамы от Колыбели… но, возможно, вспомнил бы поздно. Сквало — спаситель! Правда, целовать себя не дает. Бедные мои ребра.

Дождался, пока он задремлет, и заплел ему корону из косичек. А нечего драться, когда к тебе со всей любовью.

Явился Занзас, с порога что-то рявкнул и немедленно заткнулся, глядя на лазарет. Ну конечно, дома-то босс никогда не видит, в каком виде мы возвращаемся с заданий. К нему только Сквало докладываться сразу несется, а он даже когда на рубленый бифштекс больше похож, чем на человека, все равно такой жизнерадостный — совсем не заметно, что ранен.

Отчитываться в этот раз пошел я, как самый здоровый. И что? Интересовала босса операция? Три ха-ха. Он желал знать, когда это я выучил японский!

Пришлось, конечно же, колоться. А потом вшивать боссу переводчик. Честно предупредил, что я хирург от слова «херовый», но Занзас очень убедительно разъяснил, что еще один шрам ему погоды не сделает. Когда у меня от его убедительности перестало темнеть в глазах — произвел маленькую операцию.

Босс очень потешно говорит по-японски. Он и хотел бы быть грубым, но тут для этого приходится орать, а это же ниже его достоинства! Так что он просто очень мрачен.

Хозяева опять не удивились. Может, они вообще не умеют?..

Когда наши проснулись, сначала долго бегал от Сквало, а потом — за Леви. Занзас, конечно, рассказал про переводчики и велел всем обзавестись. Наркоз? Какой наркоз? Откуда у приличных итальянских туристов в аптечке такие подозрительные штуки? …на самом деле он просто кончился уже. Так что Леви держали втроем.

После всего Ску сменил гнев на милость и потащил меня купаться.

Хо-ро-шо…

У нас еще два дня в запасе. Клянусь, я поделю их между сном, едой и горячими источниками. Можно же такому полезному и замечательному во всех отношениях мне хоть немножко отдохнуть?!

День тринадцатый

Прилетел автобус. На нем прилетел Савада Цунаеши с командой.

Я уже тоже ничему больше не удивляюсь. Видимо, Япония — она вообще такая. Но, Мадонна, за что, я же просто хотел капельку отдыха…

…Хозяева осведомились у Занзаса насчет его редкой болезни позвоночника. Если не повезет попасться боссу на глаза до отъезда, считайте меня… а, кем-нибудь, мне будет тогда уже все равно!

@темы: авторский фик, джен, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Солнца, Reborn Nostra: Танец Пламени - внеконкурс, G

---

Команда Raining Men. Внеконкурс. Арт "Достойный ученик"

[Raining Men]

Название: Достойный ученик
Автор:  Енот со странностями
Герои: Занзас, 5YB!Сквало
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждение: АУ
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечание: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, тема «Временная петля»

@темы: фанарт, джен, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Дождя, Reborn Nostra: Танец Пламени - внеконкурс, G

---

[Raining Men]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Команда "The Cloud Room". Внеконкурс. Перевод додзинси "Ambivalent"

[The Cloud Room]

Название: Ambivalent
Автор: Roseo
Переводчик/Эдитор: The Cloud Room
Ссылка на оригинал: здесь
Язык оригинала: японский
Разрешение на перевод: получено
Герои (Пейринг): Колонелло/Лал, Реборн
Категория: гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс, юмор
Саммари: «Когда в один прекрасный день появляется он из десятилетнего будущего, она...»
Дисклаймер: медиафраншиза Katekyo Hitman Reborn! © Амано Акире и студии Artland; не считая перевода, остальное тоже не наше
Примечания: перевод выполнен на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри

Скачать | Читать онлайн

@темы: гет, додзинси, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Облака, Reborn Nostra: Танец Пламени - внеконкурс, PG-13

---

Команда "The Cloud Room". Внеконкурс. Арт "В этом городе"

[The Cloud Room]

Название: В этом городе
Автор: The Cloud Room
Герои: Хибари, Хиберд
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: медиафраншиза Katekyo Hitman Reborn! © Амано Акире и студии Artland
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, иллюстрация к авторскому фику «Не горят»

@темы: фанарт, джен, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Облака, Reborn Nostra: Танец Пламени - внеконкурс, G

---

Команда Чумовые Электрики. Внеконкурс. Клип «Великолепный Ламбо-сан»

[Чумовые Электрики]

Название: Великолепный Ламбо-сан
Автор:  Herba
Герои: Ламбо
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Использованные материалы: видео Katekyo Hitman Reborn!, аудио "В каждом маленьком ребёнке"
Примечание: клип сделан на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри
Скачать: 00:35, 10 Мб

@темы: джен, Reborn Nostra: Танец Пламени, клип, команда пламени Грозы, Reborn Nostra: Танец Пламени - внеконкурс, G

---

Команда "Солнечная сторона". Задание 12. Авторский фик "Солнце под водой"

[Солнечная сторона]

Название: Солнце под водой
Автор: Солнечная сторона и Анонимный доброжелатель
Бета: Солнечная сторона и Анонимный доброжелатель
Герои (Пейринг): Бьякуран/Шоичи, Спаннер, Цуна
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс, драма
Размер: 10051 слово
Саммари: Океан таит в себе много тайн
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: 1. фик написан на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени, тема "Командировка на край света"
2. стимпанк-АУ
Скачать: yadi.sk/d/aZKKtFuG4KLoc

Мир под веками вспухает алым. Солнце припекает кожу, выжигает по ней коричневые узоры, навязчиво просачиваясь под веки, и, кажется, окружает его со всех сторон. Шоичи недовольно жмурится, переворачиваясь на живот, и утыкается лицом в подушку, пытаясь уйти от назойливого светила.

Жарко.

Шоичи медленно открывает глаза. Подушка пахнет едва уловимой свежестью порошка и солью пота и моря. Неудержимо хочется снова соскользнуть в тягучую дремоту, но в голове всплывают обрывки воспоминаний, смутные и расплывчатые.

Прошедшие три дня были адом.

Шторм налетел внезапно и бурно. Потоки воды лились с неба, мешаясь с порывами ураганного ветра, а волны вздымались, кажется, на несколько километров. Пару раз Шоичи казалось, что якорные тросы не выдержат и лопнут, превратив их платформу в подобие фургончика Дороти из старой сказки. Одной из немногих, что дошли до них.

Они со Спаннером поочередно стояли на вахте, следя за показаниями манометров и регулируя давление горячего пара в турбинах, и к концу третьего дня Шоичи можно было выжимать как тряпку — настолько он вымотался. Он вяло думает, что надо бы встать, проверить технику и починить то, что не выдержало напора бушующей стихии – Шоичи точно помнит, что связь с другой базой всего в семиста километрах от них оборвалась в первые часы, а генератор левой стороны вышел из строя к исходу вторых суток. Но тело вялое, будто набитое ватой – жалких пяти часов для восстановления сил явно маловато, — и мысли такие же ленивые.

Главное – они все-таки справились.

Шоичи в последний раз предпринимает попытку спрятаться от солнечного света и, наконец, садится на кровати. Под ногу тут же закатывается какая-то гайка, больно впиваясь в нежную кожу, а сталь пола нагрета так, что обжигает.

Добравшись до окна, Шоичи с удовольствием вдыхает свежий бриз и, подтянувшись, опускает оконную задвижку. Впереди долгий хлопотный день.

Кухня, а, точнее помещение, в котором стоит плита, встречает Шоичи едким дымом, истеричным писком датчиков давления и запахом горелого жира. Шоичи с размаху ударяется о край стола, цепляет локтем угол шкафа и напоследок, будто этого недостаточно, едва не падает, наступив на что-то круглое, подкатившееся под ногу. Это становится последней каплей:

— Спаннер! Я же просил не разогревать смазку на горелке! И не паять на кухне ничего!

Молчание. В голове тонко щелкает что-то, когда Шоичи на ощупь, слегка прихрамывая, прокладывает дорогу к окну, чтобы глотнуть хоть немного свежего воздуха. Усталость, убив извечное миролюбие и неконфликтность, уступает дорогу старательно сдерживаемому раздражению. Шоичи рывком разворачивается и, попеременно протирая слезящиеся глаза, начинает копаться в проводке, отыскивая питающий кабель. Который и обрубает, перекрывая клапаны, с каким-то мрачным предвкушением.

Спаннер не заставляет себя долго ждать — люк в потолке отодвигается, из него свешивается светлая голова, озадаченно осматриваясь.

— О, Шоичи, ты уже проснулся, — Спаннер делает немыслимый кувырок, провисая на черных шлангах подачи сжатого воздуха, и по-паучьи спрыгивает вниз. — Я думал, ты проспишь еще пару часов.

— Что это?

— Ну... — осмотрев разоренную кухню, Спаннер задумчиво чешет затылок. — Котлы первого контура вышли из строя, давления было недостаточно, вот я и подключился к внутренней системе.

— Это я понял. А ты разве не помнишь, что клапаны могут не выдержать добавочной нагрузки? Мы это обсуждали, и не раз.

— Все в порядке. Я сначала проверил.

Спаннер смаргивает пылинки с глаз и улыбается.

Шоичи глубоко дышит, пытаясь успокоиться, и автоматически, просто чтобы занять руки, очищает край стола от разбросанных по нему деталей приемника. Спаннер, перекатив во рту извечный леденец, снова примирительно улыбается и достает из холодильника еду, которой, кажется, хватило бы и на четверых.

— Починить не вышло? – дергает подбородком Шоичи, отделяя от жареной рыбины – сегодня скумбрия – первый кусок.

Спаннер качает головой, глядя на приемник с какой-то грустной нежностью.

— Неа, транзисторы перегорели, новые нужны. И у нас чуть не унесло кусок обшивки — часть покрытия я уже приварил обратно, а вот твои зеркала теперь можно только в отражатель, вместо слюдяного песка. И дизель закончился.

— Проклятье, — бурчит под нос Шоичи и начинает составлять в голове список того, что им теперь придется ремонтировать. Крыша, радиоприемник, генератор, его зеркальная метеоустановка, первый контур водогрейных трубок...

— Это фигня, — спокойно замечает Спаннер, ставя перед ним кружку с чаем. — И котлы с крышей тоже подождут. У нас сломался опреснитель, вот это проблема.

Шоичи давится куском рыбы, поспешно запивая ее чаем.

— И ты меня не разбудил?!

— Ешь, — Спаннер щурится на пробивающееся через люк солнце. — Конденсатор в норме, а тебе надо было выспаться.

Аппетит пропадает все равно. Шоичи отодвигает от себя тарелку:

— Потом доем. Собери инструменты, пожалуйста. Переоденусь и пройдусь, посмотрю, как наши дела.

Спаннер кивает и, ловко подтянувшись на проводах, вновь исчезает в люке. Шоичи вздыхает и все-таки допивает чай, почти не чувствуя вкуса. Чертов шторм.

***
После бури небо всегда другое. Ослепленный ярким светом, Шоичи щурится на бирюзовую высь, до боли всматриваясь вдаль. Туманная дымка дрожит над водой у самого горизонта, теряется за блестящей легкой рябью. Блики, серебряные, золотые и белые, качаются по волнам, превращая море в слюдяную поверхность. Даже с берега вода выглядит тяжелой, плотной. Шоичи подходит к самому краю платформы — нагретая сталь жжет ступни, словно сковородка, — и заходит по щиколотку в море.

Здесь мелко, и вода теплая, как парное молоко. Светлая, чистая и прозрачная. Шоичи болтает ногой, создавая небольшую волну, и, поправив сумку, идет в сторону опреснителя.

Этот край платформы пологий и гладкий — стальное дно под небольшим уклоном уходит далеко в море, создавая обширную, длиной метров сто, отмель. Отвесные доки, служащие для погрузки и причала, с другого края. Когда он только проектировал эту базу, то брал за основу медузу-парус. Шоичи она всегда забавляла тем, что была похожа на вытянутый и раздутый огурец, увенчанный каким-то петушиным гребнем. И тем, что на поверхности виднелась лишь малая часть, а длинные и тонкие, усеянные узлами стрекательных клеток щупальца уходили в воду на тридцать метров. Такой конструкции не страшен никакой шторм.

База оправдала заложенные при постройке обещания: крепежные тросы выдержали, а водозаборные трубки остались неповрежденными. И это самое главное. Потому что чинить опущенный на пару километров оголовок у них не было никакой возможности.

Он бредет по щиколотку в воде, щурясь, когда особенно назойливый лучик лезет в глаза, и вспоминает старые хроники.

Когда-то, за десять поколений до его рождения, Земля была другой. Были материки и пресная вода, была нефть и электричество, опутавшее планету паутиной проводов, была другая жизнь, не тронутая генетическими изменениями и необходимостью выживать, приспосабливаться к новым условиям, когда Мировой океан вышел из берегов, оставив лишь несколько крупных островных архипелагов и едва ли десятую часть населения. Если раньше человечество жило друг у друга на головах — Шоичи видел старые фотографии — то теперь...

Теперь все изменилось.

Огромные искусственные базы-острова, разбросанные по всему земному шару, стали новой колыбелью для потомков, выживших в первые недели катастрофы. Базы, поддерживаемые не нефтью, а энергией пара.

Базы, добывающие морепродукты.

Базы, перерабатывающие морепродукты.

Базы с искусственным насыпным грунтом, отведенные под огромные сельскохозяйственные плантации.

Базы-корабли, базы-заводы, базы-города.

Целый мир, медленно дрейфующий в открытом море, потому что еще не придумано якорей такой длины, чтобы спокойно достать до дна океана.

Теперь все изменилось.

Шоичи поджимает пальцы, скользя по покрытой налетом планктона поверхности базы, и выходит из воды. Изменения больше всего затронули не человечество, а саму планету. Техногенная катастрофа привела к экологической. Затопленные города, с отходами, заводами и машинами, медленно отравляли воду, меняли ее химический состав. То, что сейчас все привыкли называть водой, сильно отличается от нее в понятиях предков.

Шоичи вспоминает старую формулу: две молекулы водорода, одна молекула кислорода, три нити свободных связей, которые позволяют веществу соединяться в большие сцепления, целые молекулярные скопления, объединенные одним энергозарядом, сохраняющие свою уникальную структуру. Они назывались мицеллами.

Сейчас весь океан — это одна большая мицелла, сцепленная, замкнутая друг на друге, подпитываемая какими-то своими энергоисточниками, густая и живая. Почти питательный рассол, как тот, из которого родилась сама жизнь. Альма матер нового мира, давшая жизнь сотням и тысячам новых видов взамен погибших старых.

И все же это все еще вода. Соленая и морская, непригодная для питья. Системы конденсирования позволяют превратить ее в пар. Соляной остаток оседает на нагревающей пластине, пар поднимается по трубкам в охлаждаемую емкость, где достигает своей точки росы и выпадает обратно жидкостью, уже лишенной примесей. Элементарная система, позволяющая одновременно добывать тепловую энергию и пополнять запасы воды.

Шоичи поднимает голову от зеленоватой, покрытой густым слоем ила и песка поверхности платформы и оглядывается. Иногда море выносит на поверхность осколки старого мира – неисправные, проржавевшие и просоленные, но все же пригодные для использования хотя бы в качестве сырья.

Вот и сейчас он замечает метрах в ста такой обломок – светлый, будто и не из стали, и скрюченный, перекореженный чудовищным давлением на дне. Убыстряет шаг, едва не падая, и до рези в глазах вглядывается в предмет, пытаясь угадать, что это такое. Пластик? Кусок какой-нибудь обшивки?

И резко тормозит в десяти метрах от... человека?

С такого расстояния видно, что на раскаленной платформе лежит живое существо. Вот только принять его за человека уже не получается. Шоичи отчетливо видит поникшие полупрозрачные плавники спинного гребня и плотные крышки жаберных щелей.

Это почти легенда, что-то вроде сказки, только не про Дороти, а про Маугли. О людях, которые после катастрофы остались в океане и были воспитаны рыбами. О мутантах с жабрами и чешуей. О русалках.

Шоичи осторожно, каждый миг готовясь отшатнуться, подходит ближе. Существо — у Шоичи язык не поворачивается назвать его как-то по-другому — не шевелится и, кажется, даже не дышит. В крови закипает опасливое любопытство — раньше он только фотографии этих мутантов и видел. А рассказам «очевидцев» и вовсе не верил — слишком они напоминали страшилки, которыми пугают детей. Ядовитая слизь, острые когти и любовь к человеческому мясу. Им приписывали половину кораблекрушений и спихивали на них все загадочные случаи.

Про то, как своим голосом они насылают на людей галлюцинации.

Про то, как они заманивают своей красотой в воду и топят.

Про способность испускать особые волны, которые выводят из строя все приборы.

Про призыв китов и прочих тварей, которым ничего не стоит перекусить корабль пополам.

Бред сумасшедшего, бабушкины сказки, а не достоверные научные факты.

Правда, насчет когтей не врали — Шоичи присаживается на корточки и осторожно поворачивает руку существа, усыпанную серебристыми, искрящимися на солнце чешуйками. К сгибу локтя они становятся мельче и мягче — он проводит большим пальцем вдоль вены, пытаясь нащупать пульс — пока не сменяются кожей. Почти человеческой. Шоичи с любопытством трет приоткрытую жаберную щель, осторожно обходя острые иглы на концах плавников. Они похожи на плавники рыбы-дикобраза — тонкие трубки обтянуты полупрозрачной пленкой. Осторожно поддев один двумя пальцами, Шоичи расправляет его, любуясь пересечением лиловых полос и узором из крапинок. Спускаясь вдоль хребта, он заканчивается у копчика. На пояснице расходятся еще два парных небольших плавника.

Существо на прикосновение не реагирует. Мертво, судя по всему. Шоичи убирает с шеи тонкие и жесткие от соли волосы, пытаясь нащупать пульс. Неожиданно мягкая кожа скользит под пальцами, покрытая слоем слизи, что капает с плавников, веером сложенных за ушами. Под волосами их почти не видно.

Шоичи уже примерно понял, что произошло: шторм вынес создание на платформу, возможно, его оглушило волной, поэтому оно не смогло вернуться в море и просто погибло. Совсем как выброшенная на берег рыба.

Думая об этом, Шоичи чувствует что-то, похожее на острую жалость. Чем бы ни было медленно пригорающее к металлу создание, оно было разумным, человекоподобным. Красивым даже. И не заслужило такой глупой смерти. Вопрос теперь в том, что делать с находкой? Слухи причудливо мешались со старыми легендами — люди болтали, что, съев мясо русалки, можно если не обрести вечную жизнь, то вылечиться от почти любой болезни. Или просто сильно продлить свое существование. Было время, когда на мутантов велась настоящая охота — их ловили целыми стаями, продавали, пытались держать в неволе и разводить искусственно.

Но русалки погибали. А потом просто пропали, ушли на такую глубину, где люди не могли их достать. И превратились в страшную сказку.

Он осторожно берет существо за плечи, чтобы перевернуть на спину. Даже за мертвое контрабандисты и браконьеры заплатят бешеные деньги, но Шоичи думает, что честнее будет вернуть создание туда, откуда оно пришло — в море. Сделать это, оказывается, не так-то просто: спинной плавник колется и царапается. Пальцы скользят по крупным пластинам чешуи на плечах.

У существа оказывается бледное, высокоскулое лицо без ярко выраженных признаков пола. Посеревшее, с пересохшими пергаментными губами и плотно зажмуренными глазами. По векам бегут мелкие темные крапинки, похожие на те, что украшают спинной гребень. На длинных белесых ресницах оседают кристаллики соли, на щеке странная отметина того же цвета, что и плавники. Шоичи с трудом отнимает сведенную судорогой, прижатую к груди руку, завороженно прослеживая пальцами гладкие пластинки чешуек над бледно-розовыми, аккуратными сосками. И уже тянется потрогать заушный плавник, когда создание вдруг открывает глаза. Странная, сиреневая радужка почти сливается с белком, а зрачок бледный и едва заметен.

Живое.

Существо медленно моргает, расфокусированно оглядывая замершего с занесенной рукой Шоичи, и на секунду застывает. После чего резко отталкивается от поверхности, выбрасывая вперед руки в извечном жесте защиты — Шоичи едва успевает увернуться от удара и быстро перехватывает мутанта под мышками.

— Стой! Тихо-тихо! — получив под ребра, Шоичи охает и едва не выпускает добычу из рук. — Да стой же! Я хочу помочь!

Это не так-то просто — спасать того, кто пытается располосовать тебя на ленточки: длину и остроту когтей Шоичи успел оценить еще во время осмотра. Существо бьется в его руках, изворачиваясь и надсадно хрипя — воздух со свистом вырывается через жабры. Оно тяжелое, скользкое и большое, почти как сам Шоичи или даже больше. Чешуя больно царапает пальцы, пока он тащит упирающееся и брыкающееся создание к краю платформы. Несчастная пара метров кажется бесконечной, особенно когда уже у кромки воды существо все-таки изворачивается и со всей силы впивается зубами ему в руку.

Про зубы слухи тоже не врали. Боль раздирает — тонко взвыв, Шоичи буквально чувствует, как медленно и неумолимо погружаются в него острые клыки, и не глядя бьет ребром ладони по шее, надеясь оглушить. У него это, кажется, получается, потому что создание зубы разжимает. И они вместе падают в прибрежную воду.

Оглушенный ударом о поверхность и болью, Шоичи не сразу возвращается в реальность, и первое, что видит — скребущее когтями по металлу создание. С раскрытым круглым ртом и закатившимися глазами, оно действительно больше напоминает рыбу, а не человека. Сопротивление отобрало у него все силы — даже лежа в воде, существо все еще балансирует на грани жизни и смерти, не способное вернуться в море самостоятельно. Скрипя зубами от боли, Шоичи поднимается на ноги и толкает неровно вздымающийся бок — спинной плавник тут же ощетинивается в ответ иглами. Соль ест укус, ноги безбожно скользят. Шоичи падает несколько раз, прежде чем ему удается вытолкать существо на приличное расстояние, где более-менее глубоко. И почему-то боится, что он пришел слишком поздно и русалка все равно умрет. Страх почти оправдан — затихшее создание не реагирует какое-то время, бессильно покачиваясь на волнах. А потом забавно булькает и поднимает голову. Странный сиреневый взгляд изучающе скользит по Шоичи — осмысленный, разумный. Развернутые пленки прозрачных плавников переливаются под водой, ловят на себя солнечные лучи. Кажется, существо горит под водой, светится чистым пламенем.

Оно не торопится уплывать, но и не делает никаких движений. Шоичи вдруг становится не по себе. Воды едва по пояс, а по руке тонкими струйками стекает кровь. Он делает шаг назад, а потом еще и еще, борясь с желание развернуться и броситься к берегу.

Существо не двигается. Шоичи нервно облизывает губы:

— Ну же, плыви, — он не надеется, что его поймут, поэтому машет рукой в сторону моря. — Давай же, ты можешь уплывать.

Когда он делает назад еще несколько шагов, существо грациозно переворачивается, подняв фонтан брызг, и в мгновение ока оказывается рядом. Именно в этот момент под ногой что-то едет, и Шоичи приземляется в воду, зажмуриваясь и задерживая дыхание. А когда открывает глаза, обнаруживает лицо русалки прямо перед собой. Создание заинтересованно поводит носом, словно принюхиваясь, и подается вперед, наплывая на Шоичи.

—Эй! — раздается с берега. — Э-эй!

Уже смирившийся с тем, что сейчас станет обедом для рыбочеловека, Шоичи быстро оборачивается, молясь, чтобы Спаннер среагировал сразу, и в этот момент его накрывает волной брызг. Проморгавшись, Шоичи рассеянно смотрит на идущую рябью морскую гладь.

Русалка уплыла.

— Эй, ты чего ты барахтаешься? — Шоичи, завороженно смотрящий на успокаивающуюся поверхность воды, не сразу обращает внимание на цепкое беспокойство, с которым его рассматривает Спаннер. Он выглядит всклокоченным и почему-то запыхавшимся, хотя до берега всего ничего. Шоичи сглатывает и кривится от соли.

— Долгая история.

— О том, как один сумасшедший изобретатель однажды в полдень пошел купаться в море? Прямо в одежде? И чуть не утонул.

— Нет! — Шоичи сердито сверкает глазами, ухватываясь за протянутую руку. — Хватит придумывать про меня небылицы.

— В прошлый раз ты утверждал, что слышал музыку, — Спаннер пожимает плечами и без усилий вздергивает его на ноги.

— В прошлый раз я спал.

— Сомнамбулизм — признак переутомления... А это что?

Не дожидаясь ответа, Спаннер выворачивает ему руку, задирая рукав, и с присвистом рассматривает укус. Кожа вокруг него успела покраснеть, а по краям даже посинела, наливаясь чернотой. В глубоких лунках от зубов стоит кровь. Шоичи рассеянно смотрит, как тяжелые капли стекают к локтю, отбирает руку, опуская рукав, и молча разворачивается, бредя к берегу.

— Рассказать ничего не хочешь? — Спаннер нагоняет через пару метров. Шоичи замечает, что он успел подвернуть штаны комбинезона — вода разбивается о гладкие, отполированные частым стоянием коленки. Он дергает шеей, нервно оглядываясь, чтобы натолкнуться на безмятежный взгляд.

— Не хочешь — можешь не говорить.

— Я... — Шоичи замолкает, пытаясь сформулировать фразу так, чтобы она не казалась бредом ненормального. — Это правда долгая история. Давай я расскажу, пока буду чинить генератор?

— Я бы с радостью помог тебе починить эту штуку, Шоичи, — Спаннер грустно качает головой, указывая подбородком в сторону базы, — но нам нужно собирать вещи.

— Вещи?

Шоичи останавливается, отряхивает полные воды штанины и вытирает мокрое лицо.

— О да, просто, понимаешь, — Спаннер присаживается рядом с брошенной сумкой и начинает в ней что-то искать. — Я наладил телеграф и тут же получил сообщение. За тобой сейчас приедут, Шоичи. Твои друзья из Вонголы. Им, кажется, нужна твоя помощь.

— Вонгола? Цуна? – Шоичи удивленно вскидывается. – Что случилось?

— Если бы я знал, — Спаннер неловко пожимает плечами, доставая из сумки неаккуратный моток бинта, и вскидывает голову, близоруко щурясь: – Давай руку, перевяжу.

Шоичи покорно плюхается рядом и тут же морщится, когда сильные, привычные к работе с техникой пальцы стискивают кисть.

— Ну хоть что-то они сказали?

— Вроде неполадки с главной турбиной. Придержи здесь, — Спаннер кладет вторую руку Шоичи поверх бинта и начинает ловко заматывать рану. Сразу крепко, с силой, так, что кожу тянет и слегка немеют пальцы. – Телеграф несовершенен, ты же знаешь. Слишком мало информации.

Шоичи вздыхает и молчит. Теребит край повязки, дожидаясь, пока Спаннер завяжет ее на узел, заправляя концы.

— Я знал, что ничего хорошего после шторма быть не может, — бормочет он под нос и неловко поднимается на ноги.

Они едва успевают доесть приготовленную на завтрак рыбу и собрать инструменты первой необходимости. Когда Шоичи прыгает на одной ноге, пытаясь вытряхнуть из второго ботинка мелкие ракушки, непонятным образом туда набившиеся, он слышит первый приветливый гудок. Корабль за ним пришел.

***

Их подбрасывают на катере до ближайшей базы, где пересаживают на тяжелый, массивный лайнер дальнего следования. Они славятся своей надежностью и быстроходностью. «Это обычный сухогруз, зато выдает на пяток узлов больше, чем любое пассажирское корыто», — с любовью и гордостью говорит им капитан, встречая их у борта. Во время короткой экскурсии он сияет как начищенная медная байка, когда Спаннер замечает, что для своих лет судно в отличном состоянии. Словно похвалили не корабль, а ребенка.

Причин, по которым их двоих везут в Столицу, капитан не знает, поэтому приходится временно оставить вопросы. Нет ничего глупей и бессмысленней предположений на пустом месте.

К концу третьего дня путешествия Шоичи начинает сходить с ума от безделья. Раскинувшееся вокруг море ужасающе однообразно в своей величественной красоте. Вода, везде только вода, и даже изредка мелькающие на горизонте стальные громады других островов-городов не могут развеять его скуку. В машинное отделение Шоичи спустился еще в первый день и не нашел там ничего интересного — обычная для кораблей такого типа система: паровой двигатель в подбрюшье, водогрейные котлы, система штоков и выходных валов. Это Спаннеру интересна любая техника, будь то экспериментальный отражатель или же морально устаревший, но все еще исправно пыхтящий двигатель. Шоичи же скучно изо дня в день заниматься рутинной работой, и большую часть времени он проводит на палубе, в укромном затененном уголке на самой корме.

Чаще всего он лениво дремлет — перед глазами проносятся все новые и новые, сложные, идеальные схемы, которые забываются сразу, как только Шоичи просыпается. Иногда он наблюдает за небом и кружащими в нем птицами, мысленно выстраивая чертежи парапланов и огромных раздвижных крыльев, с которыми можно часами парить, купаясь в воздушных потоках. Одни как крылья чаек — острые, обтекаемые, режущие воздух. Другие широкие, на спицах, с натянутой между ними кожистой перепонкой. Третьи — с полыми трубками, срезанные под углом, совсем как рыбий плавник. Шоичи пропускает мир через себя, от скуки просчитывая интенсивность, с которой солнечная энергия нагревает воздух и поверхность воды, углы преломления и отражения солнечных лучей, коэффициент смешения верхних теплых пластов воды с нижними, холодными, вспоминает закон Архимеда и уравнения Бернулли.

Гидродинамика отвлекает ненадолго, так что его взгляд все чаще обращается вниз, к зеленоватой, пронизанной солнцем воде и белым барашкам пены, разбегающимся от кормы. Тогда Шоичи вновь и вновь прокручивает в голове происшествие на базе, с каждым разом вспоминая все новые детали.

Что плечи и руки у русалки были сильными, с четким мускульным рельефом, красиво перекатывающимся под крупными пластинами перламутровой чешуи. Живот с кубиками пресса, лишенный даже признаков растительности, но с нежной кожей. Теплой светлой кожей.

Как моталась из стороны в сторону светловолосая голова, как липли длинные пряди к шее и царапались скользкие перья плавников.

Тяжелое сиплое дыхание на ухо, обжигающее, оседающее солью на коже.

Прижатые к груди руки с узкими кистями, пальцы с длинными фалангами и твердыми иглами когтей.

Иногда в полудреме Шоичи снится плывущий взгляд странных сиреневых глаз. Он видит свое отражение в чужом зрачке и просыпается с чувством странного разочарования. И идет на палубу смотреть, как нос корабля режет на буруны спокойную морскую гладь.

Он вглядывается до боли, пока от бликов не начинают болеть глаза — там, среди расплавленного солнечного света, белых гребешков волн, ему чудятся всплески и движение. Иногда ему кажется, что среди серебристых рыбок, сопровождающих корабль почетным эскортом, мелькает белая гладкая спина с сиреневыми трубками плавника.

Иллюзия, конечно, всего лишь обман уставшего зрения, но Шоичи то и дело подпускает поближе мысль, что может быть, может, русалка и не хотела причинить ему вред. Может, она действительно поняла, что Шоичи не желал ей зла.

«Может быть» — слово, недостойное ученого, привыкшего к твердым фактам и четким доказательствам.

Но мысль греет Шоичи не хуже полуденного солнца.

— Хорошо идем, — Спаннер появляется откуда-то снизу. Растрепанный, смешной, с довольной улыбкой от уха до уха. Он стирает со щеки машинное масло, только сильнее его размазывая, отчего кажется, что на скуле у него откуда-то взялось родимое пятно, похожее на каракатицу. — Около двадцати узлов. Так к ночи уже будем в Столице.

— Мы уже в водах Альянса, — уточняет Шоичи и без возражений принимает предложенный леденец. На зубах сладковатый привкус ореховой водоросли, из которой Спаннер делает свои карамельки.

Морская гладь переливается аквамарином в паре метров. Ветер привычно бросает в лицо соленые брызги, окутывая ровным шумом волн. Дальше, к горизонту, вода стремительно темнеет, резко меняя свой цвет. На ум снова лезет старая сказка.

— Далеко-далеко в море, — бормочет себе под нос Шоичи, вспоминая слова и историю, — где вода синяя-синяя, как лепестки полевых васильков, и прозрачная, словно стекло, а глубина такая, что даже если поставить друг на друга несколько башен, их шпили не будут видны, стоит дворец морского царя...

— Шоичи? Ты чего? — Спаннер недоуменно моргает, словно думает, что у него слуховые галлюцинации, и машинально тянется потереть шею. Он так всегда делает, когда растерян и думает, что лучше сделать дальше.

Шоичи улыбается и нервно тянет себя за прядь надо лбом, рассматривая, как солнце окрашивает его волосы медью:

—Дверцы в нем сделаны из огромных морских раковин, а крышу укрывают жемчужницы, — продолжает он, уже точно уверенный, что его вот-вот примут за сумасшедшего, — когда начинается прилив, и направление потока воды меняется, раковины открываются, показывая скрытые в своей глубине жемчужины, и они сияют на робких лучах солнца ярким светом. Глубоководные, удивительные рыбы, словно диковинные птицы с южных островов, свободно заплывают в раскрытые окна…

— …В этом дворце, со своим отцом и сестрами, жила Русалочка, — продолжает Спаннер и опирается рядом на поручень, пытливо всматриваясь в лицо. — Ганс Христиан Андерсен, «Русалочка». Старая сказка. И с чего бы ты ее вспомнил?

Шоичи ежится под внимательным взглядом и соленым ветром, растирает по плечам холодные мурашки.

— Просто подумал, что не все сказки — сказки.

— А-а-а, так ты поэтому такой, — прикусив палочку, Спаннер перегоняет во рту леденец и окончательно сползает на поручни.

— Спаннер, — Шоичи мнется, сжимая пальцы, и укушенная рука отдается ноющей болью, — ты веришь в русалок?

— Не то, чтобы я считаю, что они не могут существовать… Но я уже все понял, можешь не договаривать, Шоичи. Ты ведь их видел, да?

— Да. Я их видел. Русалку, — Шоичи впутывает пятерню в челку и с силой ерошит волосы.

— Если ты жалеешь, что спас ее, то зря, — Спаннер выпускает изо рта старательно обсосанную палочку и одним щелчком отправляет в воду. — «Делай добро — кидай его в воду», сам знаешь.

— Знаю, — улыбается Шоичи и снова отворачивается к морю.

На душе стало легче, вот только думает он совсем не о словах Спаннера, а о том, что хотел бы встретиться с неведомым созданием снова.

***
Главную платформу видно издалека. Светящаяся миллионами огней, отражающихся в черно-синей ночной воде, она похожа на вытащенного на поверхность причудливого глубоководного обитателя, ощетинившегося в небо иглами смотровых вышек, высотных зданий, башен и труб.

Как только капитан объявляет, что они прибывают к месту назначения, Шоичи начинает собираться и швартовки ждет уже на палубе. Он скучал по этому месту, хотя за повседневными хлопотами и размеренной жизнью отшельника это постепенно забывалось и уходило, как что-то ненужное. Теперь, спустя пять лет, он возвращается домой.

Стальные громады дока поднимаются вокруг отвесными стенами. Изъеденная солью поверхность обшивки неуловимо тянет прикоснуться к себе, почувствовать, как царапают пластинки металла подушечки пальцев. Свет прожекторов плавает на поверхности воды, отражается от борта корабля, напоминая разлитое масло. В мелких всплесках и водоворотах, которые часто бывают при швартовке, Шоичи чудится движение. Словно что-то живое плещется в прибрежной воде, наблюдая за медленно ползущей громадой корабля.

Швартовка всегда идет медленно. За это время Шоичи успевает промерзнуть до самых костей. Над головой со свистом вырывается столб белого пара — сброс давления в конденсаторе. Задумчиво провожая пар взглядом, Шоичи вспоминает, с чего все началось, и причину, по которой он покинул родной город и стал отшельником.

Конденсаторами пользовались в первые годы, пока искали новые источники энергии взамен потерянной нефти. Статическое электричество, энергия волн, ветра, солнца. В момент рождения Шоичи почти все работало на солнечной энергии: огромные пояса плавучих установок, охватывающих планету кольцом по экватору, заряжающих батареи, но этого было недостаточно. В первую очередь — из-за самих батарей. Среда не позволяла создать сильные электролиты, поэтому аккумуляторы приходилось делать соляными, а их заряд расходовался слишком быстро. И срок эксплуатации был крайне низок. Защищая свою первую исследовательскую работу, Шоичи думал о том, почему до него никому не пришло это в голову: использовать солнце не как аккумулятор, а как катализатор. Стимулировать процесс, а не работать на нем.

Его предложение было вопиюще нахальным в своей простоте, буквально скачком в прошлое. Пустить солнечную энергию не на заряд, а на подпитку паровых двигателей. Тех самых, которые были изобретены в девятнадцатом веке, но с открытием электричества утратили свою актуальность.

Шоичи взял старые чертежи, тщательно воссоздав сложные конструкции штоков, ползунов, выходных валов и турбин, и просто заменил теплообразующий элемент. Вместо угля — энергия солнца. Результат превзошел все ожидания — разогреваемая в котлах вода была одним из самых дешевых и доступных элементов на планете, давления получаемого из нее пара хватало на то, чтобы приводить в движения огромные механизмы, а выделяемая тепловая энергия шла на поддержание уже запущенного процесса. Легкий импульс — и человечество получило почти вечный двигатель.

Так началась эра пара.

Шоичи никогда не хотел быть героем или кем-то знаменитым, но газеты мусолили его имя и фото на всех полосах, радиостанции предавали его имя по всем волнам. Лепили ярлыки и титулы.

Юный гений. Новый Архимед. Создатель нового мира.

И прочие, прочие глупости.

Сначала это смущало и немного льстило, потом начало пугать. Одновременно с этим начались проблемы. Странные люди, караулящие у дверей дома и ворот института, с десяток похищений, угрозы, шантаж, требования проектировать все новые и новые машины, разрабатывать более сложные системы.

На него открыли охоту, и лишь благодаря покровительству Вонголы ему удалось не только сбежать, но и обезопасить свою семью, выведя мать с сестрой из-под удара.

Спаннер часто говорил, что люди похожи на машины.

Шоичи в чем-то согласен с другом, особенно в моменты, когда занят конструированием или ремонтом. Качается кровь насосом-сердцем по трубкам вен и артерий, поршни легких нагнетают кислород в пазухи, сложная пищеварительная система похожа на резервуары очистки и вторичной переработки сырья. Но если с машинами все просто, то людей Шоичи не понимает.

В чем та сила, которая заставляет их идти вперед? Совершать глупости, бросаться из крайности в крайность. Радиопередачи постоянно говорят о мелких столкновениях, о терактах, о пиратстве. Сводки некрологов. Машины двигаются благодаря чему-то извне — топливу, энергии. Так же и люди. Для жизни им нужно что-то стимулирующее, заставляющее жить. Шоичи это представляется как заполненная горячим паром каверна, в которой кипит какой-нибудь электролит. Внутренний огонь каждый поддерживает чем-то своим: религией, наукой, любовью. Выслушав его, Спаннер как-то предложил построить подобную машину — похожую на человека, со сложной системой внутренних органов, двигающуюся благодаря минимализированному реактору. Он даже подготовил чертежи и начал мастерить ее, но у них не хватило энергии, и проект временно отложили.

У человекоподобной машины была та же суть, что и у существа, послужившего ей прототипом.

Отсутствие внутреннего баланса. Поэтому она была неуправляемой.

Шоичи способен трезво оценить человеческие поступки, проследить причинно-следственные связи и дать объяснение практически любому действию, но вот с пониманием у него проблемы.

Он правда не может назвать причину, по которой однажды ровный баланс энергии внутри человека нарушается. Это похоже на взрыв пара, когда давление резко подскакивает, и клапаны не справляются со сбросом. Можно попробовать открыть задвижки, запустить второй контур, уменьшить подачу энергии — с машиной бы это сработало, но люди другие. Их внутренность больше похожа не на паровой двигатель, а на ядерный реактор с бесконечной цепью полураспада и неизбежным взрывом в конце. Управляемая реакция — миф предков.

Шоичи не верит в нее, так же как не верит людям. Не всем, но большинству.

Савада Цунаеши относится к меньшей части человечества. Верить ему получается легко и как-то естественно, словно это само собой разумеется. Раньше Шоичи думал, что это как-то связано с ним самим. Природная осторожность не позволяла ему просто так доверять человеку, которого знал только по газетным статьям, и если и видел, то всего пару раз издалека. Все изменилось после личной встречи и того памятного вечера, когда Шоичи уже мысленно попрощался с жизнью. А Цуна просто пришел и спас его. Совершенно незнакомого человека.

«Просто я почувствовал, что должен тебе помочь», — сказал он потом и улыбнулся. Именно этой улыбке Шоичи поверил. Разумеется, за помощь пришлось отплатить, и Цуна оказался совсем не тем, про кого писали газеты, но, оглядываясь назад, Шоичи готов был сказать, что не жалеет о своей помощи Вонголе. Потому что это правильно.

Откуда берется такая уверенность, Шоичи не знает, но почему-то уверен, что это вроде того, что пытался ему описать Цуна, когда говорил о своих предчувствиях.

«Я просто знаю, как будет лучше. Понимаешь меня?»

В резиденции Вонголы не изменилось совсем ничего. Шоичи кивает стене с фотографиями, как старой знакомой, и почти любовно гладит отполированные временем и сотнями ладоней перила лестницы. Странное чувство слабо и неуверенно ворочается в груди.

Оно теплое. Словно он и правда вернулся домой.

— Шоичи! — Цуна расцветает яркой, невозможно сияющей улыбкой, поднимаясь из-за стола. — Рад тебя видеть. Как ваши дела? Я слышал, у вас там был сильный шторм? Все же в порядке?

Энергия Цуны заражает. Как будто внутри него и правда находится такой реактор — маленькое теплое солнце. Наподобие того, что освещает их систему. Ему идет это — центр маленькой системы, вокруг которого вращается множество людей. Шоичи улыбается в ответ так, что в уголках глаз собираются морщинки.

Предкам ничего не стоило выйти в открытый космос, до них дошло много сохранившихся источников, рассказывающих про то, что там, в небе, за пределами земной атмосферы. Просто люди подзабыли все это, и звезды стали синонимом чего-то бесконечно далекого, но вечного. Яркого.

— Нормально, — Шоичи неловко пожимает плечами, смущенный искренностью встречи. — Правда, большую часть аппаратуры придется чинить или менять, и топливо на исходе, а отражатель теперь только на запчасти, но, думаю, мы справимся.

— Если нужны деньги или какие-то детали — Вонгола поможет. Мы многим тебе обязаны, Шоичи, — Цуна становится серьезнее, глаза будто подергиваются корочкой льда, и по позвоночнику Шоичи проходит холодок — к такому Цуне он не привык. Слишком многое изменилось за пять лет. Слишком многие изменились.

В кабинете повисает неудобное молчание. Сейчас Шоичи жалеет, что Спаннер сразу по прибытии исчез в каких-то закоулках — у него отлично получается разряжать обстановку одним своим присутствием. В отличие от Шоичи, вечно попадающего в неловкие ситуации. Вот как сейчас.

— Так что случилось? — спрашивает он, просто чтобы не молчать.

Цуна встряхивается, лед в глазах тает, и Шоичи с удивлением замечает тонкие паутинки морщинок в самых уголках глаз. А ведь они почти ровесники.

— Я, если честно, сам толком не в курсе, — улыбка у Цуны давно знакомая, неуверенная и извиняющаяся. — О деталях лучше расспроси Гокудеру. Я знаю только, что там проблемы с главной гидродинамической турбиной. Постоянно падает давление. Мы подключили дополнительные двигатели и перевели на нее все свободные солнечные диски, но этого все равно не хватает. Пришлось ввести режим жесткой экономии, и слышал бы ты, как орали члены Альянса…

— Да уж, представляю, — Шоичи улыбается мгновенно возникшей в голове картинке, на которой карикатурно нарисованный старичок потрясает клюкой и смешно топает ногой-палочкой. — А причины? Не знаешь?

— Если бы, — Цуна вздыхает и подносит ладони к вискам, растирая. Неужели голова болит? — Это все шторм. Налетел так внезапно, хотя ничего не предвещало. И откуда он только взялся? Гокудера уже третьи сутки рассказывает какие-то легенды и утверждает, что у этого шторма мистическая природа. Знаешь, — Цуна сдержанно хмыкает, — я скоро соглашусь с ним.

— Погоди, у вас тоже был шторм? — увлекшийся рассматриванием настенных часов, явно поднятых со дна океана, Шоичи не сразу выхватывает самое главное, то же, что беспокоило все это время его самого. — Быть не может! До вас же больше полутора тысяч миль!

— Это был очень сильный и очень избирательный шторм, — улыбка Цуны становится острой. — Он накрыл собой почти все города и базы вдоль нашей широты и длился ровно трое суток. Минута в минуту, если брать с начала сбора туч и до момента, когда выглянуло солнце.

Молчание, во время которого Шоичи переваривает информацию, почти гнетущее. За неполную минуту он вспоминает многое. Как внезапно небо заполнилось птицами, как резко потемнела, мутнея, вода, и что его зеркальная метеоустановка, пусть и не слишком отлаженная, не предсказала начала бури.

— Это все очень странно, Шоичи, — только сейчас становится понятно, что, на самом деле, вид у Цуны не усталый, а больной. Он почти тонет в своем кресле, в которое успел забраться с ногами. — У меня к тебе на самом деле много вопросов, и… я хочу поделиться кое-чем.

— Снова предчувствия?

— Да. Точнее, и да, и нет, — легким движением пальцев Цуна сталкивает между собой ньютоновские шарики, подарок Шоичи. — Это долго рассказывать. Ты можешь сейчас посмотреть турбину? А вечером поговорим.

— Да, конечно. Как скажешь.

Уже в дверях Шоичи оборачивается.

— Цуна, мне тоже есть, что тебе рассказать, — он машинально прижимает к себе укушенную руку, словно пряча ее, хоть повязка и скрыта длинным рукавом.

— Конечно, — от его улыбки в комнате становится немного светлее. Шоичи даже чудятся пляшущие по стенам отблески пламени. — Старым друзьям всегда есть, о чем поговорить после долгой разлуки.

***
В машинное отделение Столицы, как просто называли главную базу квадрата, Шоичи спускается почти со священным трепетом.

Для него это и правда святая святых. Целый мир, незримо поддерживающий и обеспечивающий жизнь десяткам тысяч людей.

Таящиеся в железном брюхе базы двигатели, чья мелкая вибрация распространяется по всему кораблю, напоминают Шоичи про титана, который держит на своих плечах небесный свод.

Изначальный двигатель Стирлинга изменился до неузнаваемости, разросшись в замкнутые системы, многоуровневые, с гигантскими маховыми механизмами, которые приводили в движения огромные гидропаровые турбины. Под каждым городом-платформой была огромная подводная часть, скрывающая в себе механическую начинку. Вода забиралась напрямую из моря, через глубинные оголовки, подкачивалась насосами в резервуалы-отстойники, где проходила частичную очистку от взвешенных примесей и коллоидной массы, которая не убиралась фильтрующими сетками. После этого она гидроциклонами поднималась по системе в первый контур и наполняла водогрейные трубки, где превращалась в пар. Он разогревал воду второго контура, приводя в движение турбины. Принимающие пар сопла вращали валы, запускающие двигатели, которые, в свою очередь, приводили в движение всю остальную механику. Отработанная, нагретая вода сквозь шлюзы выпускалась в огороженные водохранилища, откуда распределялась по отопительной системе жилых помещений, возвращаясь обратно в первый контур, чтобы превратиться в пар. Так работало практически все: корабли и лодки, жилые платформы типа той, на которой жили они со Спаннером, автоматические рыболовные сети, радиотехника. Самолеты уступили место дирижаблям.

Мир изменился до неузнаваемости, но человечество все равно продолжало жить.


Штормовое предупреждение неожиданно и заставляет вспомнить о словах Цуны. Шоичи в это время по уши занят в машинном. За три часа в нем он успел пройти почти все отсеки, загнав команду техников и механиков. От показаний на счетчиках и дергающихся стрелок манометра в глазах рябит. А еще невыносимо жарко. Под конец Шоичи отпускает измученную бригаду к Спаннеру, который по внутреннему каналу говорит, что у него ситуация на грани взрыва, и если ему сейчас кто-то не поможет, то часть машин просто взлетит на воздух. Вооружившись компактным набором инструментов, Шоичи идет к центральной турбине, намеренный осмотреть каждый ее винтик, но найти причину скачков давления.

Он долго стоит на лесенке над главным валом, наблюдая за мерным вращением лопастей. Вода бурлит за толстым стеклом смотрового окошка. И именно в ней Шоичи замечает странное. Кусочек стали размером с ноготь на большом пальце.

Это словно часть мозаики. Теперь ясно, что случилось. От резкого перепада температуры треснула стальная лопатка, вода отнесла ее по системе наверх. Она попала в сопло паровода и заблокировала его намертво.

Нужно просто ее вытащить. Ну, по крайней мере, ему.

Шоичи проносится наверх, на ходу объясняя, что ему нужно, и почти не глядя хватает с крючка страховочные тросы. У него не так много времени. И огромный город-база в заложниках перед лицом надвигающейся стихии.

А еще он обещал Цуне.

Шоичи опоясывается тросом, проверяя крепеж, и со вздохом лезет наверх, к выходным отверстиям сопел, собираясь пробраться внутрь через вентиляцию. Дорогу и рычаги управления он прекрасно знает. Ведь именно он конструировал паровой двигатель для этой платформы.

Шторм налетает точно по расписанию и, тем не менее, — неожиданно. Отплевываясь от заливающей глаза, нос и рот воды, Шоичи вяло думает, что, наверно, это в природе человечества — даже будучи предупрежденными, все равно не быть готовыми.

Но на дальнейшие философствования не хватает ни времени, ни сил.

Льющиеся с неба потоки почти сбивают с ног, дробно стучат по непромокаемой ткани корабельного плаща, занавешивают пространство косыми темными струями так, что кажется — в двух метрах от тебя кончается жизнь. Шквальный ветер обнимает ледяными ладонями, бросается под ноги, как целая стая табуреток, о которые Шоичи вечно запинается, норовит уронить, вжать в скользкую и мокрую обшивку, стряхнуть в бушующую вокруг стихию.

Шоичи цепляется за поручень — пальцы соскальзывают с металла, — и делает еще несколько мелких шажков. Он сам себе напоминает надутый гелием воздушный шарик, который с землей соединяет лишь одна тонкая, непрочная нить. Дунь посильнее, плесни трехметровой волной — и нет шарика.

До главной турбины – еще метров пять, и Шоичи кажется, что пути длиннее у него еще никогда не было. А ведь еще предстоит взбираться по узенькой металлической лесенке наверх, к воздушным соплам, и три метра идти не то что не держась за поручни, а вообще без всякой страховки.

Но кроме него — просто некому. Спаннер слишком занят в машинном отделении, пытаясь хоть как-то регулировать давление пара в котлах, и почти все техники — у него на подхвате. А обычный человек с главной турбиной просто не справится.

Выбора у Шоичи, естественно, нет.

Он и не жалуется, сжимает зубы так, что челюсть начинает ныть, и цепляется вконец задубевшими пальцами за первую ступеньку лестницы. Бешено вздыбившаяся волна накрывает его с головой, вода, кажется, затекает даже в артерии и вены, заменяя собой кровь. Сердце бьется так, что сейчас выпрыгнет из груди.

Надо суметь. Надо добраться.

Короткими вспышками в голове отдаются сухие фразы инструкций и энциклопедий: «Ни в коем случае не допускайте попадания посторонних предметов в сопло», «предел прочности стали воздухозаборных установок — шестьсот мегапаскалей», «радиус взрыва — полтора километра».

Абсолютно ненужная в данный момент информация.

Его голова вечно забита всякой фигней. Вот и в тот момент, когда платформу потряхивает на очередной волне, и его пальцы соскальзывают, Шоичи думает про что угодно, кроме смерти.

Коэффициент свободного падения, удар плотного тела об упругую среду…

Темная вода бросается навстречу высокой волной, заворачивая его в рулет гребня, накрывая собой. В тот момент, когда соленая, плотная жижа заливает легкие, Шоичи кажется, что он слышит, как где-то вдалеке тихо и печально поют голубые киты.

***
Веки жжет солнечный свет. Пробуждение чем-то неуловимо напоминает ему то памятное утро после шторма, когда он встретил русалку. Шоичи раскрывает глаза и тут же зажмуривается, ослепленный — стоящее в зените светило в момент выжигает радужку. Мир плывет перед глазами, смазывается во что-то неузнаваемое. Собственное тело ощущается комками свалявшейся ваты — тяжелой, плотной, рыхлой. Попробовав пошевелиться, Шоичи бессильно стонет и разом вспоминает все. Ночной шторм, свою глупую, но, несомненно, героическую попытку залезть на вышку и высокий вал все сносящей волны.

Дальше воспоминания обрываются.

Тяжелая, соленая, черно-зеленая масса поглощает его, не дает дышать. Перемалывает между жерновами гигантских волн. Чудо, что он смог выжить в такой круговерти.

Уже полностью придя в себя, Шоичи продолжает лежать с закрытыми глазами, собираясь с силами, чтобы заставить себя встать и осмотреться, когда рядом, буквально под ухом, раздается плеск и шлепки. Словно кто-то идет босыми ногами по металлической поверхности, а сверху с него капает вода. В тот момент, когда Шоичи уже поворачивает голову, его лица касается чья-то рука. Мокрые и прохладные пальцы очень осторожно трогают сначала скулу, потом ведут по носу, задерживаются на губах, а потом уверенно прихватывают за подбородок, разворачивая голову насильно. От возмущения Шоичи открывает глаза и вместо того, чтобы разразиться тирадой про поведение, молча смотрит в странные, сиреневатые глаза с едва различимым зрачком.

Шоичи моргает, и создание в ответ широко улыбается, обнажая белые зубы. Очень острые зубы, некстати вспоминает Шоичи.

Слабость как рукой снимает. Оттолкнувшись от поверхности пятками и упираясь локтями, Шоичи поспешно отползает в сторону. Видимо, страх сработал как отличный катализатор, потому что Шоичи отлетает в сторону с такой скоростью, что даже сам не успевает понять, каким образом он, лежавший почти у кромки, где стальной пол резко обрывается, переходя в море, оказался почти в пяти метрах, у куска металла, когда-то бывшего стеной. Сквозь изъеденную временем и покусанную ветром сталь пробиваются солнечные лучи, пятная пол яркими бликами. Такие же пляшут по поверхности воды и отражаются в каплях и чешуе на теле русалки.

Существо смотрит на Шоичи почти обиженно — улыбка сошла с его лица, словно погасла. Поджатые губы, сведенные брови, глубокая морщинка на лбу. Оно задумчиво смотрит на свои руки, а потом уверенно кладет ладони на твердую поверхность и подтягивается, вытаскивая из воды длинное, гибкое тело. Шоичи даже дышать перестает, завороженный игрой света на чешуе и тем, как перекатываются под гладкой кожей — или все же шкурой? — мышцы. Все именно так, как он представлял-вспоминал в своих полуснах. Русалка вылезает из воды медленно и явно с трудом. И, сев на краю платформы, издает странный, щелкающе-курлыкающий звук, напоминающий переговоры дельфинов.

Тут Шоичи вспоминает.

Плотные стены волн, мелкие пузырьки вырывающегося через рот кислорода и странный, заунывно-тоскливый звук, сменяющийся быстрым щелканьем. Похожий одновременно на песню и на плач. Такой звук издают голубые киты, когда осенью провожают корабли. Такой звук иногда записывают эхолоты, которые исследовательские суда опускают в самые глубокие точки океана, сверяясь со старыми картами и нанося новые пометки о рельефе морского дна.

Люди болтают, что так разговаривает само море, и оказываются неправы. Это поют русалки.

— Ты меня спас? — говорить получается с трудом. Шоичи кашляет и трет горло. Он все-таки наглотался воды. — Ах, да. Все правильно. Я спас тебя, ты меня.

Выходит не очень весело. Шоичи пытается потянуться, чтобы размять плечи, но, видимо, делает что-то не то — существо быстро ныряет обратно в воду, отплывая на пару метров. Из воды торчит только посеребренная солнцем макушка. Длинные пряди челки налипли на лоб, почти скрывая чудные глаза, но существу это явно не мешает. Оно издает еще один звук и, прежде чем Шоичи успевает сказать хоть что-то, ныряет.

А он так и остается сидеть с протянутой к морю рукой, в легком шоке рассматривая барашки на поверхности. Как дурак.

Шоичи выжидает еще несколько минут, после чего осторожно подходит к краю платформы и свешивается, заглядывая за него. В глубине просматриваются какие-то конструкции неясной формы. Шоичи провожает взглядом косяк мелкой рыбешки, проплывающий мимо, и вскидывает голову, поднимая очки на лоб.

Приплыли.

Как только становится ясно, что русалка уплыла, он не теряет времени даром. Снимает и развешивает на просушку одежду и идет осматривать место, в которое его принесли. Пройдя чередой однотипных, довольно больших залов со всеми признаками разрухи, Шоичи делает вывод, что это какой-то старый корабль, потерпевший крушение. Очень большой корабль. И скорее всего, напоровшийся на мель, иначе непонятно, каким образом он держится на плаву. Шоичи даже несколько раз подпрыгивает, но не чувствует привычного раскачивания, какое бывает у платформ. Без качки он чувствует себя как-то дико и немного неправильно. Ему продолжает казаться, что пол под ногами раскачивается, но он понимает — это не так. Просто он уже очень долго не бывал на твердой земле и отвык.

Корабль ворчливо скрипит под ногами, жалуется нежданному гостю на свою плохую судьбу. Извинившись перед духами этого места, Шоичи находит горсть мелких ракушек, давно лишившихся своих обитателей, вполне приличный металлический штырь, коробку с крепежными изделиями и, наконец, — сокровище! Большой кусок брезента, моток веревки, тюк с ветошью. Он тщательно перетряхивает все находки и решает временно завязать с поисками. Корабль слишком большой, а по тому, как быстро темнеет, Шоичи делает вывод, что либо его отнесло далеко к южной широте, либо он очнулся глубоко за полдень.

Он возвращается на то место, где пришел в себя. Пол успел высохнуть, никаких признаков, что русалка возвращалась, нет. Почему-то это расстраивает.

Следующие два часа Шоичи мастерит себе подобие палатки, натягивая брезент между сохранившимися стенами, и устраивает настил из ветоши. За время поисков одежда успела просохнуть. Шоичи шарит в карманах, точно уверенный, что у него где-то была леска, и с удовлетворением находит ее. Осталось только придумать, где достать крючок, и от голода он не помрет. С водой сложнее.

Можно поискать по кораблю, но вряд ли тут может быть хоть что-то, подходящее для постройки самого простого опреснителя. А пить хочется невыносимо. Шоичи облизывает пересохшие губы и забивается под тент, спасаясь от палящих лучей солнца.

Он устал так, что ноги еле держат, поэтому отключается почти сразу.

Ему снится вода. Ярко-синяя, как васильки, которые он никогда не видел вживую. Перламутровые пузыри плывут в ее толще, лопаются, становясь тоскливым пением. Шоичи слушает его и просыпается.

Над головой светят яркие, слишком крупные звезды. Рисунок созвездий чужой, непривычный. Не небо над их базой, не сектор Альянса. Шоичи щурится, протирает глаза и с удивлением понимает, что из них текут слезы.

Когда к его босой ноге притрагивается что-то мокрое и холодное, Шоичи едва не подпрыгивает от страха и неожиданности, вспомнив разом все: от баек про привидения и живых мертвецов, которые появляются, когда по утопленнику не поют погребальную молитву, до полуразумных мутантов — не русалок, а просто животных, которых породила намешанная в воде химическая дрянь. Тихое хихиканье и уже знакомое белое свечение приносят странное облегчение.

— Ты меня напугал, — строго говорит он. — Я не думал, что ты вернешься.

У Шоичи словно камень падает с души, когда он видит опершуюся локтями на край платформы русалку. Или русала. Интересно, как будет правильно?

Существо смотрит на него, облитое лунным светом, как серебром. Ночь занятно расставляет акценты, и Шоичи улыбка на чужих губах кажется удивительно хитрой, игривой. Тем временем создание откладывает в сторону длинный стебель какой-то водоросли и пододвигает к нему что-то темное, сваленное кучей.

— Это мне? — Шоичи медленно, чтобы снова не спугнуть, подходит к краю и опускается рядом с подношением. Но против ожидания, русалка не торопится уплывать, как в прошлый раз. Положив голову на сложенные локти, внимательно, с каким-то нездоровым любопытством смотрит на то, как Шоичи разворачивает плотный кулек из водорослей, вытаскивая из него пару красных продолговатых рыб и одну рыбу-попугая.

— Я такое никогда не ел, — смущенно говорит он чистую правду, потому что такие водились только в теплых широтах и встречались редко, а поэтому стоили бешеных денег. Русалка в ответ снова издает звук, который Шоичи принял за смех. Наверное, это он и есть. Потому что создание улыбается так широко, что глаза превращаются в щелки. Не улыбаться в ответ невозможно.

— Спасибо.

Шоичи откладывает так и не развернутый до конца сверток, уверенный, что там, кроме еды, есть еще что-то, и, сам не поняв зачем, тянется к лохматой макушке. Словно решив погладить. Насторожившееся с самого начала его движения существо реагирует предсказуемо. Отшатывается и шипит, скаля острые зубы. Заушные плавники раскрываются веером, ощетиниваясь иголками.

— Прости, — Шоичи поспешно отдергивает руку. — Я не хочу тебя обижать. Просто… — он замолкает, подбирая слова. — Поблагодарить? Погладить?

Черт, что он несет. Шоичи неловко отодвигается, пытаясь унять нервную дрожь в руках, когда происходит нечто совсем неожиданное. Русалка подплывает ближе, замирая напротив, а потом перегибается через край, опираясь на локоть, и берет его за руку, кладя ее себе на голову.

Светлые глаза насмешливо смотрят сквозь Шоичи, и тут он понимает, насколько же идиот. Все это время он считал русалок чем-то вроде полулюдей-полузверей, лишь немногим разумней дельфина. Этот взгляд расставляет все точки над «i». Перед ним человек. С интеллектом таким же, как у большинства людей, а возможно — даже выше. Человек, который живет в воде. Если их много, то у них наверняка есть речь. Просто она деформированная, подстроенная под среду обитания. И он ведь пытался разговаривать с ним на своем языке! И прекрасно понимает его самого.

Шоичи сглатывает и сжимает пальцы, погружая их в белое сияние. Волосы у русалки жесткие, крепкие. Они путаются вокруг пальцев как леска, так что добраться до кожи не получается. Совсем обнаглев, Шоичи второй рукой аккуратно гладит шею существа, наконец-то осуществляя мечту потрогать заушный плавник. Скользкая перепонка нервно вздрагивает под пальцами, а создание вдруг прикрывает глаза, что-то тихо говорит и резко выбрасывается из воды, обхватывая Шоичи руками и утаскивая в море.

Единственное, что успевает подумать Шоичи — хорошо, что комбинезон просох не до конца, и он оставил его досушиваться на веревке.

Вода окружает его плотной массой, глуша звук. Уши моментально закладывает, а соль ест нос и пытается пробиться в легкие. Все происходит слишком быстро, и вот Шоичи выныривает, жадно хватая ртом воздух, и обнаруживает себя в поддерживающем полуобъятии. Чужое присутствие охватывает целиком, а от ощущения мерно вздымающейся груди за спиной, по позвоночнику словно разряд тока проходит. Шоичи резко отстраняется, пытаясь уплыть, но его возвращают обратно и легко разворачивают к себе.

В воде все движения русалки настолько естественны, что у Шоичи просто нет шансов. Ему даже не нужно прилагать усилий, чтобы удерживаться на плаву — легкой поддержки хватает. Шоичи упирается ладонями в грудь в последней попытке увеличить расстояние — пальцы скользят по крупным пластинам чешуи на плечах. Некстати вспоминается, что ниже по груди она мелкая, мягкая, переходит в кожу.

Шоичи страшно от мысли, куда его могут завести собственные желания. Например, вот это, странное и совершенно дикое — остаться в теплой, ласковой воде навсегда, мерно покачиваясь на волнах, словно медуза-парусник. Поддерживаемый уверенными руками. Русалка словно не замечает его состояния, веселится, кружит. Шоичи чувствует скользящие прикосновения плавников к своим ногам, а потом позволяет утянуть себя под воду. Глубина небольшая. Перехваченный поперек груди, Шоичи осторожно открывает глаза, удивляясь тому, что спокойно видит все. Вода не ест солью слизистую, хотя должна, и картинка четкая.

Шоичи видит громаду корабля, носом опирающегося на дно, и понимает, почему на этом участке моря так мелко. Под ними простирается затопленный город. Большинство шпилей зданий уже обрушилось, поэтому их не видно с поверхности. Корабль просто напоролся на первое попавшееся сооружение. Шоичи смотрит, пока легкие не начинают гореть. Он трепыхается, и его тут же отпускают, позволяя всплыть.

— Я никогда не видел затонувших городов. Только на картинках, — признается Шоичи и слышит довольный свист.

Они медленно качаются на волнах в паре десятков метров от корабля. Вода вокруг полна лунным светом. Он свободно растекается до самого горизонта, поливает их жидким серебром. Шоичи поднимает руку над водой, наблюдая, как капает луна с пальцев, и пропускает момент, когда приблизившаяся русалка притягивает его к себе. И прижимается губами ко рту.

Описать ощущения Шоичи не взялся бы ни за что. Потому что это полностью отличается от всех его представлениях о поцелуях. Шквал чужих эмоций сносит его сознание, выворачивая наизнанку. Чужие мысли и образы текут сквозь него, пробираясь в подкорку.

Одновременно он видит и чувствует все океаны. Прозрачный аквамарин южных вод. Плотный свинец северных. Скованную льдами чернильную синь антарктического океана.

Мешанина цветных волн, бесформенных пузырей, каких-то шаров и расплывающихся звезд ранит его.

Шоичи отчаянно сопротивляется, пытаясь разорвать контакт, но его прижимают еще ближе, так, что приходится ухватиться за плечи. Губы у русалки предсказуемо соленые, очень наглые. Шоичи кажется, что, целуя его, существо улыбается. А еще — что своим языком оно вылизывает из него что-то важное. Душу, например. Пробирается так глубоко, как только можно, отыскивает и присваивает себе.

Когда он начинает задыхаться и, наконец, сдается под напором, ловя радужные круги перед глазами, то наконец слышит его.

@темы: слэш, авторский фик, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Солнца, Reborn Nostra: Танец Пламени - задание 12: фик/перевод, PG-13

---

[Raining Men]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[nebbia-team]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Чумовые Электрики]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Команда Storm-team. Задание 12. Перевод "Всему свое время"

[Storm-Team]

Название: Всему свое время
Автор: Atanih88
Ссылка на оригинал: Ten Years Later
Переводчик:  Storm-Team
Разрешение на перевод: запрос отправлен
Герои (Пейринг): TYL!Ямамото/TYL!Гокудера
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс
Размер: 2185 слов в оригинале
Саммари: Когда главная угроза устранена, можно подумать и о личном.
Предупреждение: расхождения с каноном в отношении TYL-арки
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: перевод выполнен на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, тема "Работа над ошибками"

Гокудера сидел на большом обломке бетонной стены. Его пиджак валялся на траве, начавшей пробиваться сквозь пыльную землю среди руин, бывших когда-то Средней Намимори. Гокудеру никак не отпускало странное чувство нереальности. Все-таки он привык находиться в десятилетнем прошлом.
Он чиркнул спичкой и, прикрыв ее ладонью от ветра, поднес к зажатой в губах сигарете. Кончик засветился, в воздух потянулась тонкая ленточка дыма, и, опустив спичку, Гокудера резко встряхнул ее, туша пламя.
Он откинулся назад, опершись рукой о шершавую поверхность бетонного обломка, и, задрав голову, посмотрел на темное небо, на котором были те же звезды, что и прошлой ночью. Только десять лет назад.
Обхватив губами сигарету, Гокудера втянул дым, позволяя заполнить легкие, а потом ровной струей выпустил его в небо.
Ничего особо не изменилось за то время, пока они были в прошлом. Единственной переменой было то, что Миллефиоре распалась и осталась в меньшинстве. Не исчезла. Но разделилась на изначально составлявшие ее Семьи. Побежденный Бьякуран искал убежища, а Юни вновь встала во главе Джиглио Неро, вернув себе их доверие и расположение.
По крайней мере, так их проинформировали Джанинни и Кусакабе.
Что до остальных... Молодые версии хранителей, позаботившись об этом мире, вернулись обратно в свое время.
Гокудера не боялся, что история может повториться. Если они смогли успешно противостоять врагу и победить здесь, где весовые категории были явно не равны, то справятся и в своем времени.
Все, что им взрослым оставалось со своей стороны, это ждать, что события, происходящие в прошлом, повлияют на будущее.
Может быть, Десятый, Реборн, Колонелло, отец Ямамото и все остальные – может быть, они тоже вернутся, когда там все уладится?
Гокудера перевел взгляд со звездного неба на облачка дыма, которые он выпускал изо рта. Он не отреагировал, когда кто-то подошел. Даже головы не повернул.
Аккуратно положив катану рядом с Гокудерой, Ямамото забрался к нему на обломок.
– Только что вернулся? – спросил Гокудера, разглядывая укоротившуюся сигарету, прежде чем снова поднести ее к губам.
– Да, – голос у Ямамото был тихим, спокойным, но сейчас в нем слышалось что-то такое, чего не было уже очень давно. Умиротворение. – У меня тоже не было возможности должным образом отдать дань уважения. Хорошо, что нам всем удалось туда пойти.
Гокудера кивнул.
Ямамото коротко рассмеялся:
– Даже Хибари ходил.
– Неожиданно, – Гокудера улыбнулся уголком рта и, докурив сигарету, щелчком отправил ее в ночь. Красный огонек описал высокую дугу и исчез в пыли среди обломков.
Ямамото пожал плечами, и когда снова заговорил, его тон был уже более серьезным:
– Думаю, как и всем остальным, ему тоже нужно было подтверждение. Даже зная, что мы вернемся, было очень легко влиться в ту жизнь. Видеть всех.
В первый раз за время разговора Гокудера посмотрел на друга.
В отличие от него, Ямамото сидел, наклонившись вперед. Широко расставив ноги, он опирался локтями на бедра, а сцепленные ладони свободно висели между коленями. Он смотрел на тянущиеся вверх лезвия травы, блестящие даже в ночной темноте, и на его лице играла легкая улыбка. Гокудера подумал, что увидел в ней слабый отблеск той беззаботной улыбки, которая не сползала с лица Ямамото, когда они были младше.
– Да. Было так странно вновь приходить в старые места.
– Может, они к нам еще вернутся.
Гокудера небрежно пожал плечами, но они оба знали, что этим действием он пытался замаскировать надежду, приятно гревшую его изнутри. И возбуждение. Да. Теперь при мысли о том, что все может быть, как прежде, он чувствовал возбуждение. Слабое, но все же... Гокудера гадал, чувствует ли Ямамото нечто подобное.
– Десятый задал жару, – улыбнулся Гокудера с гордостью во взгляде и легким самодовольством в голосе.
Ямамото засмеялся и повернулся к нему.
И вот тогда-то эмоции, забытые, оставленные в десятилетнем прошлом, начали снова наполнять их жизни.
Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, улыбаясь: Гокудера – лишь краешками губ, а Ямамото – широко, открыто, искренне. Это было как повторное открытие чего-то иного, чем боль и потери. И этого было достаточно, чтобы напомнить о некоторых незавершенных делах. О том, что началось еще до того, как над Вонголой нависла угроза, и что пришлось отложить до лучших времен.
Улыбка медленно сошла с лица Ямамото, но новые эмоции в его ореховых глазах не исчезли, а наоборот – разгорелись ярче. Это заставило мысли Гокудеры о прошлом и будущем отойти на второй план. Он подался вперед и сел прямо, стараясь не показать того, что прекрасно понимает, к чему все идет, зная, что они думали об одном и том же.
Гокудера отвел глаза. Он пытался вспомнить, когда в последний раз чувствовал предвкушение и трепет перед чем-то, кроме битвы. Вспомнить не получилось, поэтому пришлось довольствоваться очень неопределенным понятием «давно».
Гокудера замер, когда чужая рука скользнула под пряди волос, свисавшие на лицо, и коснулась его щеки. Кожа на ладони была грубая, привыкшая обхватывать рукоять катаны чаще, чем что-либо другое.
– Этот вопрос так и не был решен, – пробормотал Ямамото. И, хотя, он говорил низким тоном, в его голосе не было сожаления, боли или обвинения. Как не было в нем и требования. Вместо этого, как и взгляд Ямамото, его голос был мягким и теплым.
– Не знаю, может, ты не заметил цепь событий, произошедших в последние пару месяцев? – пробурчал Гокудера, чувствуя себя немного неуютно. Потянувшись к валявшемуся на траве пиджаку, он выудил из кармана пачку Красного Мальборо. Но от руки, касавшейся его щеки, не отстранился.
Он выбил из пачки сигарету и взял ее двумя пальцами, не желая признавать, что они слегка дрогнули, когда рука Ямамото переместилась от его щеки к затылку.
Катана прижалась к бедру Гокудеры, когда Ямамото медленно придвинулся ближе. Он уперся грудью Гокудере в плечо, приблизившись губами к его щеке и опалив ее горячим дыханием.
Гокудера держал сигарету между пальцев, но не делал попыток прикурить ее. Он сидел неподвижно, закрыв глаза. От близости Ямамото его бросило в жар.
– Я надеялся, – начал Ямамото, и Гокудера кожей чувствовал каждое сказанное слово, – что, может быть, сейчас... пришло время подумать об этом, – Ямамото придвинулся еще ближе, сильнее прижимая катану к бедру Гокудеры. – Хотя бы немного.
По телу пробежала дрожь, и Гокудера сжал пальцы, сломав сигарету. Раньше он оттолкнул бы руку от своего лица, оттолкнул бы от себя Ямамото. Он бы проигнорировал все, что происходило между ними. Но сейчас Гокудера не мог сказать ни слова, вдыхая пропитанный знакомым запахом воздух. В словах, почти прошептанных на ухо, слышалась острая необходимость. И это тоже было знакомо. Она была раньше, она оставалась и сейчас, и Гокудера был этому рад.
Развернувшись к Ямамото, он схватил его за рубашку, прихватив еще и галстук, и дернул на себя. Руку с его затылка Ямамото так и не убрал.
Они столкнулись взглядами.
– Подумать об этом? – спросил Гокудера. Их губы почти соприкасались, и он сглотнул в предвкушении.
Ямамото широко улыбнулся, отчего его глаза еще больше сощурились, и сказал:
– Ээ... Ну, возможно, это было не совсем верное слово.
– Да, возможно, – фыркнул Гокудера и поцеловал улыбку Ямамото.
Наверное, глупо было так думать, но Гокудере показалось, что у поцелуя был привкус этой улыбки. Она растаяла на губах, оставив легкий, едва уловимый аромат дождя. Успокаивающий и в то же время будоражащий.
Гокудера перестал думать об этом, да и вообще о чем-либо, когда рука на затылке надавила сильнее и, сжав в кулаке волосы, заставила запрокинуть голову назад. Их губы разделились на несколько секунд, за которые Ямамото переместился к нему на колени, оседлав их, прежде чем снова впился в его рот.
Ночная тишина укутывала их плотным покрывалом, и единственное, что было в ней слышно, это влажные звуки поцелуя. Он был не слишком нежным, но и не грубым – жаркий, настойчивый, он рушил преграды, стирал сомнения, расставлял все по местам.
Когда они оторвались друг от друга, одним коленом Ямамото стоял у Гокудеры между бедер, а обеими руками обхватывал его лицо, мягко покусывая припухшие губы. Ямамото будто не замечал боли от того, насколько сильно Гокудера сжимал его ягодицы и давил на поясницу в попытке притянуть еще ближе к себе.
Когда сладкое терзание его губ прекратилось, завершившись последним поцелуем-укусом за нижнюю губу, Гокудера так и остался лежать с закрытыми глазами, чувствуя теплое дыхание Ямамото у себя на лице.
– Эй... – тихо позвал он.
Ямамото опустил голову и куснул его за подбородок.
– Хмм...? – он передвинул колено, прижав его к паху Гокудеры, отчего тот вздрогнул, но заставил себя лежать неподвижно.
– Улица – не самое лучшее место для этого... идиот.
Ямамото только усмехнулся и, соскользнув губами на его шею, мягко прихватил ими кожу в месте, где двигался кадык, когда Гокудера говорил.
У того перехватило дыхание. Он провел рукой вверх по спине Ямамото, забираясь под пиджак, и скомкал в кулаке его рубашку.
– Придурок. Ты никогда не изменишься, да?
Ямамото перестал целовать и покусывать его шею и, приподнявшись, снова взглянул на Гокудеру.
– А разве это плохо?
Тот усмехнулся, а потом напрягся, подавляя острое желание снова впиться в улыбающийся рот Ямамото...
– Прекратите осквернять школьное имущество. Если вам, конечно, жить не надоело.
Жесткий тон знакомого голоса заставил их обоих замереть. С громким раздраженным шипением Гокудера откинул голову назад, чтобы вверх ногами увидеть Хибари, с более чем недовольным видом глядящего на них.
Это, очевидно, тоже был отголосок одной из старых привычек. Хибари смотрел так, будто готов был порвать их за то, что посмели оскорбить его драгоценное школьное имущество. Даже после стольких лет знакомства эта граничащая с одержимостью привязанность Хибари к школе все еще казалась Гокудере дикостью. Но подобные мысли посещали его в последний раз уже довольно давно. Все действительно начало меняться.
В отличие от него Ямамото поднял голову и широко улыбнулся.
– Йо, Хибари.
Гокудера скинул с себя идиота – сколько же времени прошло с тех пор, когда он перестал даже мысленно называть Ямамото этим словом? – и попытался не обращать внимания на то, насколько тесными стали брюки.
Да, все-таки Хибари тот еще мудак.
– Заткнись и пошли внутрь. Там все только вас ждут, – Хибари сложил руки на груди и сверкнул глазами. – Не вынуждайте меня проводить больше времени, чем необходимо, среди травоядных, – с этими словами он развернулся и пошел прочь.
Все верно. Прежде чем все изменится, и Десятый и остальные смогут быть возвращены, им необходимо удостовериться, что никто не вмешается в события, происходящие в десятилетнем прошлом.
Гокудера выпутался из объятий Ямамото и нахмурился, увидев, что его сломанная сигарета валяется на земле.
– Эй, Гокудера...
– Что? – он поднял взгляд, нагнувшись за своим пиджаком, и посмотрел на выпрямившегося Ямамото, почти нежно держащего в руке катану.
– Потом, да?
Свернув пиджак и сунув его подмышку, Гокудера развернулся и пошел к уцелевшей части здания. Он прикурил новую сигарету, стараясь не обращать внимания на то, что по вполне очевидным причинам идти теперь было не очень-то удобно.
– Потом.
Ему не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что на лице Ямамото расцвела широкая улыбка. На этот раз их «потом» не означало – после того, как они отобьют неминуемую разрушительную атаку.
Это «потом» значило – после того, как все устаканится, и они снова смогут твердо стоять на ногах.
Скоро их молодые версии в своем времени изменят ключевые моменты, влияющие на события в будущем. Взрослым им нужно только убедиться, что никто из этого времени не сможет помешать.
И тогда десятилетнее будущее – их настоящее – станет таким, каким должно быть. А потом...
Да.
У каждого будет свое «потом»...

@темы: слэш, перевод, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Урагана, Reborn Nostra: Танец Пламени - задание 12: фик/перевод, PG-13

---

Команда Sky Team. Задание 12. Авторский фик "По ту сторону жизни"

[Sky Team]

Название: По ту сторону жизни
Автор:  Sky Team
Бета:  Sky Team + анонимный доброжелатель.
Пейринг: 4YL!Занзас/4YL!Цуна
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Размер: 4048 слов
Саммари: Свобода существует всегда. Достаточно заплатить за нее ее цену(с)
Дисклеймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: фик написан на конкурс Reborn Nostra: Танец пламени на дайри, тема «Цена свободы»
Предупреждения: слэйв, ООС, нецензурная лексика, AU,

спойлер

смерть героя.

У Цуны было окно. И не окно вовсе, а так – маленькая зарешеченная бойница. Из него было видно немного – кусочек неба, лазоревого, когда погода радовала солнечным деньком, и грязно-серого, если шел дождь и тяжелые свинцовые тучи зависали над замком. А еще, если встать на цыпочки, приблизив лицо к самой решетке, то становились видны угол здания и тренировочная площадка за ним. Совсем чуть-чуть, но Цуне хватало и этого: за неимением лучшего, приходилось довольствоваться малым.

И небо, и поросшая клочками притоптанной травы площадка, и звуки тренировочных боев, и долетающие обрывки разговоров как-то незаметно, исподволь, стали для Цуны неотъемлемой частью каждого прожитого дня. Синонимом самой жизни, в которой люди смеялись, ссорились, рожали и растили детей, ходили на работу, встречались и расставались, в которой были золотые рассветы и багряные закаты, шепот моря и вершины, касающиеся облаков. Той жизни, которой у него больше никогда не будет. И окошко-бойница было для него целым миром. Оно дарило узкую полоску настоящего прозрачного утреннего света, запахи вечерних цветов в сиреневых сумерках, бледно-желтый свет луны и звезд, едва заметный во мраке подземелья, но все равно живой. Цуна мог часами стоять и смотреть на этот мир, пока не начинали ныть затекшие мышцы, а голова – кружиться, то ли от голода, то ли от усталости.

Уже четыре года он жил в подвале варийского замка. С тех самых пор, как Занзас убил Девятого и захватил власть. Он вынудил Цуну сдаться и принять его условия, угрожая убить родителей и друзей. Условия Занзаса были примитивны и до противного предсказуемы: Цуна должен был стать его пленником, а заодно союзником и хранителем кольца Неба. Пока он выполнял их, его близким ничего не угрожало, но стоило ослушаться или попытаться сбежать, как все могло измениться. Занзас наглядно продемонстрировал, на что способен, взведя курок и приставив пистолет к виску ничего не понимающего Ламбо. Он убрал оружие только тогда, когда Цуна поклялся ему в верности и сам отдал свои перчатки.

В глубине души Цуна подозревал, что все еще жив только потому, что без силы вонгольского кольца Занзас не сумел бы защитить семью в открытом противостоянии с врагами.

Впрочем, у этой медали была и другая сторона. Иногда Цуна хотел, чтобы все закончилось, чтобы не было больше косых взглядов, презрительно искривленных губ, брошенного в спину «жалкий мусор», чтобы не было боли и снедающего душу одиночества, и Занзаса, с маниакальным упорством посещающего его застенки. Обычно такие визиты не оборачивались для Цуны ничем хорошим. Чаще всего Занзас приходил пьяным и чертовски злым. Он подолгу стоял напротив Цуны, обжигая ненавидящим взглядом, и медленно курил, выпуская сизые колечки дыма. И дым почему-то казался Цуне розоватым, словно подсвеченным пламенем ярости. Он старался не смотреть Занзасу в лицо, сосредоточившись на кончике его сигареты, потому что знал, как тот от этого раздражался. Случайный взгляд, неосторожный жест – да всё что угодно могло спровоцировать вспышку гнева такой силы, что страшно было открыть глаза, пока в маленькой душной камере бушевала огненная волна ярости. Всегда страшно и всегда больно.

Занзас оставлял ему ожоги как напоминание о том, кому Цуна принадлежал. Красные по краям с желтоватыми набухшими пузырями в центре, они походили на готовящийся к извержению вулкан. В такие моменты Цуне хотелось содрать с себя кожу, слишком горячей и лишней она ощущалась. Удушливый запах паленой плоти и волос забивал ноздри, обожженное горло немилосердно драло, отчего приходилось дышать через раз и постоянно сглатывать слюну. Очертания темной камеры расплывались перед глазами, и только высокая фигура Занзаса оставалась поразительно четкой в окружающем золотисто-алом тумане. Превозмогая чудовищную слабость, гранитной плитой упавшую на плечи, Цуна продолжал смотреть на нее, беззвучно шевеля губами, продолжая парадоксально верить в чужое милосердие. А потом приходило блаженное беспамятство.

* * *

У боли множество оттенков и тысяча определений. К ней можно привыкнуть, научиться терпеть и даже смириться, но воспринимать как должное – никогда. Вот и у Цуны совсем не получалось стойко переносить ее, без слез и жалобного скулежа, без закушенных до крови губ и бессильных проклятий. И когда Занзас присылал к нему волшебника-Луссурию, Цуна вовсе не сопротивлялся, позволяя мягкому теплу шелком проходиться по израненному телу. Луссурия печально вздыхал и что-то еле слышно говорил, склонившись над ним. Слова долетали обрывками и напоминали многоголосый ровный гул, сотканный из бессвязных звуков, поэтому Цуна даже не пытался прислушаться к переливчатому бормотанию. Стиснув зубы, он просто ждал, когда отступит туманящая разум боль, чтобы снова обрести возможность нормально видеть, слышать и чувствовать.

Закончив латать его, Луссурия еще некоторое время молча сидел на краешке колченогого стула, рассматривая поджившие ожоги и ссадины, а потом также молча выходил из камеры. На пороге его догоняло «спасибо», и тогда он оборачивался, словно собираясь что-то сказать в ответ, но так и не произносил больше ни слова. Кивал и перешагивал порог, захлопывая тяжеленную металлическую дверь, а вместе с ним просачивался наружу тоненький лучик света, такой неуместный и чужой в сумрачном подземелье.

* * *

В том, что Занзас был великолепным тюремщиком, Цуна убедился через два месяца после того, как попал сюда. Поначалу тот приходил нечасто, да и бил не так сильно. А еще его неплохо кормили, что удивляло вдвойне. Потом порции становились все меньше и меньше, а визиты Занзаса все чаще. Конечно же, Цуну не планировали заморить голодом: скудный паек и постоянные побои скорее были рассчитаны на то, чтобы максимально ослабить и окончательно сломать его. И у Занзаса получилось. Сейчас ему постоянно хотелось спать, у него часто кружилась голова, и он почти не чувствовал свое пламя.

В те редкие моменты, когда Занзас вынужден был брать его с собой на важные встречи и приемы, он возвращал Цуне кольцо и перчатки, не забывая при этом защелкивать на запястьях блокирующие браслеты из особого сплава, отлитые по индивидуальному заказу в секретной лаборатории. Ключ от них он носил на цепочке, которую никогда не снимал. Хотя никому и так не пришло бы в голову освобождать Цуну.

Цуна ненавидел такие выходы «в свет». Они служили напоминанием о другом времени, когда он еще был свободным, когда рядом были верные друзья, Реборн, Девятый и Кеко-тян. Когда он мог спокойно пользоваться своей силой, чувствуя ровное золотое тепло, обнимающее ладони и маленьким язычком вспыхивающее на лбу. В эти дни он особенно остро чувствовал окружающий вакуум, словно неведомая рука забросила его в открытый космос в крошечной капсуле аварийного шаттла. А вокруг – только мерцающие безразличные ко всему звезды, с холодным презрением взирающие на ничтожную угасающую частичку жизни, слабую и бесполезную по своей сути.

* * *

– Вставай, отброс.

Цуна повернулся лицом к выходу и увидел Занзаса, стоявшего в дверном проеме и крутившего на пальце его браслеты. Это могло означать только одно: им предстояло оправиться вместе на очередную важную для семьи встречу. Бессильно выругавшись про себя, Цуна встал, подавляя желание тут же лечь обратно, и подошел к нему. На запястьях защелкнулись ограничители, обжигая холодом тонкую кожу, отчего захотелось немедленно их содрать.

– Совсем тощий стал, – подергав неплотно прилегающий металл, скептически хмыкнул Занзас. – Скажу, чтоб кормили тебя получше.

Цуна на это промолчал, только безразлично пожал плечами. Занзас нахмурился и больно сжал его кисть.

– Тварь неблагодарная, – выплюнул он. – Сказал бы спасибо, что дружков твоих тогда отпустил. Да тебя самого в живых оставил.

– Я говорил, ты забыл, наверное, – тихо отозвался Цуна.

– Рот закрой, отброс, – вызверился Занзас и потащил его по коридору.

Это была одна из их традиций. Занзас всегда лично приходил за ним, надевал ограничители и отводил в комнаты наверху. Там Цуну уже ждали парикмахер и стилист, а еще горячая ванна и по-настоящему вкусный обед. Его всегда хорошо кормили и приводили в порядок перед поездками. Поэтому Цуна ощущал себя как минимум дрессированной зверушкой, участвующей в цирковом представлении, на которое собрались поглазеть жадные до развлечений зрители.

Тонкий шустрый парикмахер ловко орудовал расческой и ножницами, придавая отросшим прядям элегантный вид. Девушка-стилист расстегивала пуговицы на кремовой рубашке, а Цуна размышлял о том, кого он мог бы встретить на сегодняшнем приеме. Положа руку на сердце, он готов был признаться себе, что порадовался бы встрече с Дино Каваллоне. Хотелось увидеть знакомое лицо хотя бы издалека, потому что на другое рассчитывать не стоило: Занзас обычно не отпускал его от себя и ревностно следил, чтобы никто не подходил к Цуне ближе, чем на пару метров. Будто подсознательно боялся, что тот сбежит и спрячется в таком месте, где его нельзя будет отыскать. Напрасно, конечно. Цуна давно уже не помышлял о побеге, хотя первые месяцы постоянно ждал, что на пороге вместо ухмыляющегося Занзаса в один прекрасный день появится кто-то из хранителей. Но никто так и не появился, и Цуна просто перестал ждать.

– Наклоните голову вперед, пожалуйста, – вежливо прошелестел парикмахер. – Я оставлю сзади чуть длиннее, хорошо?

– Хорошо, – отозвался Цуна и перевел взгляд на зеркало.

Ничего нового: стандартные фразы, привычные действия, одинаковые темно-синие костюмы, и даже рубашки всегда нежно-кремовые с безвкусными опаловыми запонками. Цуна ненавидел их за жесткие накрахмаленные воротнички и манжеты, старомодные и ужасно непрактичные.

Цуна устало прикрыл глаза, не обращая внимания на суету вокруг. Все происходящее напоминало театр абсурда с очень непрофессиональными актерами. Напряжение колкими льдинками наполняло пространство, проявляясь в неестественных движениях и вымученных улыбках, подчеркнутом интересе к его желаниям и подрагивающих пальцах. Конечно же, они опасались вовсе не его замечаний, и спектакль этот ставился совсем для другого, но ему все равно было немного стыдно за их неудачи.

– Вы скоро? – поинтересовался вошедший в комнату Занзас.

– Да-да, синьор Занзас, все готово, – пролепетала вмиг побледневшая стилистка и отступила в сторону, утягивая за собой парикмахера.

Занзас обошел его вокруг, оглядывая с ног до головы, потом коротко кивнул, выражая одобрение, ухватил за рукав и потащил к выходу. Не замечая железных пальцев на запястье, Цуна едва заметно улыбнулся, услышав вздох облегчения, донесшийся сзади. Занзас резко развернулся, словно почувствовав что-то, и наклонился к его лицу, паскудно осклабившись.

– Ты что-то подозрительно довольный сегодня, м?

– Обед был вкусный, – быстро ответил Цуна, уходя от тесного контакта.

Занзас с недавнего времени обзавелся отвратительно привычкой вторгаться в его личное пространство, а Цуну это неимоверно напрягало.

– Вкусный, говоришь. Ну-ну, – Занзас дернул его галстук, туго затягивая петлю, так, что Цуна закашлялся. А потом толкнул, больно ударяя об угол.

Разумнее всего было просто промолчать, опустить глаза и проследовать за Занзасом, по привычке затолкав гордость в самый дальний угол подсознания, но Цуна не сдержался:

– Легко бить того, кто не может себя защитить, да?

– А ты никогда не мог, ни себя, ни других, – в ответ заржал Занзас.

Обидные слова не причинили боли. Разбились на подлете, ударившись о железобетонную броню безразличия. За четыре года Цуна выслушал столько оскорблений, что кому-то хватило бы на всю жизнь – одним больше, одним меньше, разницы, в сущности, никакой. Поэтому он просто пожал плечами и отвернулся. Занзас оставался Занзасом, он легко раздражался и впадал в бешенство, только повод дай, и Цуне меньше всего хотелось провоцировать его сейчас.

* * *

Особняк, к которому они подъехали, принадлежал семье Горрини, Цуна бывал тут и раньше. И очень надеялся, что никогда больше не придется посещать этот гадюшник. Здесь пахло кровью, грязными деньгами и дешевым позерством. Особенно от синьора Федерико, который, расплывшись в самой шикарной из своих улыбок, спускался сейчас к ним навстречу, широко раскинув руки.

Оттеснив Цуну плечом, Занзас вышел вперед и пожал протянутую ладонь.

– Дон Вонгола, я так рад, так рад, что вы приняли мое приглашение. Вам очень идет этот галстук. Надеюсь, вы найдете время посмотреть проект нашего нового казино, – рассыпался в любезностях синьор Федерико, не забывая, впрочем, о деле.

– Позже, – оборвал поток его красноречия Занзас и прошел к гостеприимно распахнутым дверям особняка, даже не обернувшись на Цуну.

Едва заметно поморщившись, Цуна просочился мимо замершего в оцепенении Горрини и поспешил догнать Занзаса. Неизменная дистанция в два шага тоже была их неписанной традицией, за отступление от которой Цуна рисковал нарваться. Разумеется, его не стали бы бить при всех, а вот дома – запросто.

Следуя за Занзасом и изредка поглядывая на напряженные плечи и неестественно прямую спину, Цуна пытался припомнить, видел ли он когда-нибудь его расслабленным и улыбающимся действительно по-доброму. Но так и не смог. Еще он подумал, что мерзкий Горрини – бессовестный лжец, потому что галстук у Занзаса был преотвратнейший и совершенно ему не шел. Хотя какая разница? Как бы ни старались облагородить свой внешний вид местные мафиози, рожи у них все равно были бандитские, и тут уж могла помочь только пластическая операция.

Такие мысли здорово помогали Цуне не сосредоточиваться на едких, как серная кислота, взглядах, прожигающих спину, на деланом безразличии, возникающем на лицах при его приближении, на приглушенном шепоте, наотмашь бьющем по нервам. Обязательное меню каждого приема. И холодная отстраненность в этом случае была единственно верным решением. Но изображать равнодушие, не значит испытывать его. У Цуны все внутри переворачивалось и сжималось, стоило войти в зал, полный гостей. Но он держался, потому что точно знал: Занзасу было ничуть не легче.

И все-таки существовала одна вещь, за которую Цуна готов был смириться с унизительными выходами в свет. Сила, наполняющая жизнью и приносящая надежду туда, где, казалось, давно царила выжженная пустыня. Его пламя. Пусть сдерживаемое ограничителями, запертое глубоко внутри, но вполне осязаемое и родное, импульсами покалывающее кончики пальцев под натянутыми на них перчатками. И Цуна был практически счастлив, отогреваясь в лучистом потоке, бегущем по артериям, подобно бурным вешним водам, сметающим ледяные пласты на своем пути.

– Нам не подходят ваши условия, – Занзас одной фразой умудрился стереть улыбку с физиономии Горрини.

– Но… Но... Подождите, вы не дослушали до конца, – безостановочно промокая потеющий лоб платком, попытался задержать его синьор Федерико.

– Я услышал достаточно, – припечатал Занзас, брезгливо отбросив волосатую, похожую на обезьянью, ладонь, и повернулся к Цуне. – Пошли, нам здесь больше нечего делать.

– Как скажете, дон Вонгола, – отозвался Цуна. И это тоже было обязательной традицией.

Занзас шел сквозь толпу, ни на кого не обращая внимания, а толпа расступалась перед ним, словно Иордан перед Ильей. Так, не прощаясь, они вышли из особняка и в молчании прошли к ожидающему на подъездной дорожке мерседесу. Едва Цуна успел сесть и захлопнуть дверцу, как машина рванула с места, выпустив из-под колес фонтаны пыли.

* * *

По дороге Занзас не проронил ни слова, чему Цуна был несказанно рад. Он всматривался в темноту за окном, то и дело разбиваемую светом фар встречных машин, и наслаждался последними моментами свободы.

В холле их встречал привычно ухмыляющийся Сквало.

– Как съездили, босс? Что-то вы быстро.

– Хуево, – сходу дал меткое определение их поездке Занзас и беззлобно заржал.

– Что так? Виски был не того года? Или стейк плохо прожарили? – в тон ему спросил Сквало.

– Да хрен его знает, – пожал плечами Занзас, направляясь в кабинет, на ходу сбрасывая пиджак и ослабляя галстук. – Горрини-мудак пасть свою на наш кусок земли раскрыл. А бабки зажал, сука.

– Расскажешь, босс? – поинтересовался Сквало, шагая рядом с ним.

– Расскажу, – кивнул Занзас и, прищурившись, посмотрел на него. – Тебе с ним разбираться.

Цуна плелся за ними, невольно прислушиваясь к разговору и отмечая про себя, что Занзас не всегда, оказывается, был грубияном и хамом. Со Сквало, например, он общался вполне по-человечески. И насчет Горрини Цуна был с ним согласен – жадный трусливый урод, удачнее не скажешь. Внезапно он подумал, что за четыре года, прошедшие с тех пор, как Занзас стал Десятым Вонголой, тот ни разу не оступился и не принял неверного решения. А ведь у него не было гиперинтуиции и поддержки предков. «Зато был он, Цуна», –некстати напомнил внутренний голос.

Занзас и Сквало обсуждали сегодняшний вечер, а Цуна застыл в дверях, неловко привалившись к косяку, и слушал, едва дыша, боясь разрушить хрупкое равновесие. Он смотрел на Занзаса и необычайно четко видел грубый темный шрам, пересекающий щеку, черные точки зрачков, теряющиеся в багровой радужке, слипшиеся от пота влажные волосы на виске. И тут Занзас посмотрел на него. Пару секунд не происходило ровным счетом ничего, а потом Цуна не выдержал и опустил глаза, чувствуя жар, разливающийся по щекам.

– Сюда иди, – глухо приказал Занзаса.

Сквало отошел к темному окну и отвернулся, делая вид, что его это никоим образом не касается, а Цуне ничего не оставалось, как подойти к Занзасу. Внутри все заледенело, когда он представил, что его может сейчас ждать. Повисшая в кабинете напряженная тишина раздражала. Иррационально хотелось сделать что-нибудь из ряда вон выходящее, но Цуна просто остановился в шаге от Занзаса, опустив голову и не глядя ему в глаза.

– Перчатки, – выплюнул тот, протягивая руку.

Цуна быстро стянул их и вложил в раскрытую ладонь. Промедление, когда Занзас чуть не прожигал в нем дыру пристальным взглядом, означало бы полное отсутствие инстинкта самосохранения. Кольцо с его шеи Занзас снял сам, и мимолетное прикосновение, даже через рубашку, обожгло так, будто к коже приложили раскаленное тавро. Цуна невольно дернулся, но не сдвинулся с места, позволяя расстегнуть браслеты-ограничители. Страх перед очередной болью, кажется, намертво отпечатался на подкорке, заставляя внутренне содрогаться от каждого резкого движения или жеста.

– Хорошо ты его выдрессировал, босс, – будто издалека коснулся слуха голос Сквало.

– Не твое дело, – на удивление спокойно отозвался Занзас. – Лучше подумай, как, не привлекая внимания, убрать Горрини, а я пока отведу его назад.

Это было еще одно правило. Занзас всегда сам запирал его в камере, предварительно сообщая, какой он бесполезный мусор, и что лучше бы ему, в самом деле, сдохнуть. Цуна кивал, соглашаясь, и плелся к койке в углу. Занзас ругался, хлопал дверью так, что от удара металла о металл сводило зубы, и, наконец, уходил.

Сегодня все пошло по другому сценарию.

Приведя его в подземелье, Занзас нарочито медленно прошелся по камере и остановился в центре, заложив руки за спину и покачиваясь с пяток на носки. Цуна стоял напротив него и чувствовал себя крайне неуютно, словно под прицелом.

– Раздевайся, мусор, – рявкнул Занзас так, что Цуна аж подпрыгнул на месте, а потом застыл с открытым ртом.

Что за дурацкие шутки?! Обычно одежду, в которой он был вечером, забирал наутро кто-нибудь из охраны, почему сегодня все так резко поменялось? Ладони вмиг стали липкими от пота, и Цуна торопливо обтер их о брюки. Он продолжал с сомнением во взгляде пялиться на Занзаса, рассчитывая, что тому надоест ждать, и он благополучно свалит, оставив его в покое.

– И долго ты так стоять собрался? – вкрадчиво поинтересовался Занзас, пристально разглядывая его.

– Может, ты выйдешь? – все-таки решился попросить Цуна.

– Зачем? Я посмотреть хочу.

– Ты болен, – заключил Цуна, но тут же потянулся к пуговицам, заметив, как нехорошо блеснули в ответ глаза Занзаса.

Руки слегка дрожали, пока он пытался справиться с непослушными петлями. Противные пуговицы так и норовили выскользнуть из пальцев, но Цуна упорно продолжал расстегивать их, бормоча проклятия себе под нос. Кое-как выпутавшись из рукавов, он отбросил рубашку в сторону и снова замер, не рискуя раздеваться дальше. Может быть, Занзасу уже успел наскучить столь непрофессиональный стриптиз, и он полностью удовлетворил свои садистские наклонности.

– Дальше, ну, – нетерпеливо кивнул на его брюки Занзас. – Не советую, заставлять меня ждать, Савада.

Чужой кулак полыхнул пламенем в сантиметре от лица Цуны, моментально воскрешая в памяти, какими невыносимо болезненными бывают ожоги, оставленные им. Безостановочно сглатывая вязкую, с привкусом желчи слюну, Цуна очень быстро избавился от брюк и, сгорая со стыда, выпрямился. Сквозняки подземелья лизали обнаженную кожу, разгоняя мурашки по плечам и спине. Жар заливал щеки и шею красными пятнами. От волнения пересохли губы, а язык стал похож на наждачную бумагу. Противно и гадко было вот так стоять перед Занзасом и не сметь ослушаться его. У Цуны перехватило дыхание, когда он поймал на себе насмешливый липкий взгляд.

– Му-сор, – протянул Занзас, – ты меня не понял? Все снимай, и трусы тоже.

Почему нельзя измерить на весах допустимую порцию унижения? Цуна не раз задавался этим вопросом и никогда не находил на него ответа. Впрочем, у каждой души есть свой предел прочности, за которым наступает глубокая беспросветная апатия ко всему. Иногда ему казалось, что его душа этот предел перешла, но потом Занзас придумывал очередной способ смешать его с дерьмом и убеждал Цуну в обратном.

– Я не буду, – тихо сказал Цуна и отступил назад.

– Нарываешься, – Занзас ухватил его за руку и рванул на себя.

Запястье ожгло пламенем ярости, и Цуна прикусил щеку изнутри, чтобы позорно не заорать. В глазах Занзаса читалось удовлетворение, он чуть не облизывался от вида чужих страданий. Больной ублюдок. Кожа под его пальцами горела огнем, Цуна боялся опустить глаза и посмотреть на свою руку: казалось, надави Занзас немного сильнее, он спалит ее до кости. В ушах бухала кровь, глаза слезились, никогда еще ему не было так страшно, Цуна словно стоял на краю крыши небоскреба, и один неверный шаг мог стоить жизни.

Не разжимая пальцев, Занзас притянул его ближе, и Цуна почувствовал его вставший член, упирающийся в бедро. От неожиданности он ахнул и покраснел еще больше, то ли от отвращения, то ли от смущения, а Занзас, злобно оскалившись, укусил его за плечо. Цуна уже приготовился к самому худшему, когда его внезапно отпустили и пихнули на койку.

– Я могу сделать с тобой все, что захочу, – сообщил Занзас, нависая над ним. – И ты не станешь сопротивляться, потому что ты ничто. Пустое место. Ты понял?

– Понял, – ответил Цуна, а сам подумал, что лучше умереть, чем терпеть это.

С тех пор у них появилась еще одна традиция.

* * *

– Это дерьмовая идея, босс, – заявил Сквало, останавливаясь у стола и глядя на сидящего в кресле Занзаса сверху вниз.

– Разве я спрашивал твое мнение? – скептически поинтересовался Занзас, выгнув бровь.

– Но, босс, ехать к Горрини одному опасно.

– Ты думаешь, этот отброс может угрожать мне, – заржал Занзас, откидываясь на спинку и прихлебывая виски из бокала.

Цуна застыл в углу и переводил взгляд то на одного, то на другого, ожидая окончательного решения. Интуиция подсказывала ему, что Сквало прав, и мудак-Горрини устраивал эту встречу с одной целью. Он рассчитывал убить Десятого Вонголу. Впрочем, мнения Цуны не спрашивали и подавно, поэтому он не вмешивался, а в глубине души надеялся, что Занзас не прислушается к Сквало. Его смерть означала свободу, конец унижениям и возвращение к семье. Да Цуна готов был возносить молитву провидению, подарившему ему такой шанс.

– Что ты решил, босс? – переспросил Сквало.

– Я уже все сказал, – вставая, бухнул стаканом о столешницу Занзас, словно поставил жирную точку в конце строки. – Пошли, мусор. Нас уже ждут.

– Упрямый босс, – выдохнул Сквало и недовольно покачал головой.

Когда за ними закрылась дверь, Цуна едва не рассмеялся. Предвкушение кипело внутри, лопаясь пузырьками, в любую минуту готовое взорваться фонтаном пламени. Если бы не ограничители, он, наверное, уже давно самовоспламенился бы. Пока они ехали, Цуна постоянно стискивал подрагивающие пальцы в кулаки и кусал нижнюю губу. Занзас бросал на него полные ненависти взгляды, но почему-то молчал. В какой-то момент их глаза встретились, и Цуне показалось, что Занзас видит его желания и мысли насквозь. Впрочем, не нужно обладать способностью к гиперинтуиции, чтобы понимать, какие чувства он вызывал у Цуны.

Стало жарко, будто в машине разом перестали работать все кондиционеры. Цуна даже потянулся, чтобы опустить стекло, но вовремя сообразил, насколько глупо это будет выглядеть. На Занзаса он старался не смотреть, лишь иногда невольно скашивал глаза в его сторону, видел смуглую руку, расслабленно лежащую на бедре, и тут же отводил взгляд. «Скоро все закончится», – думал Цуна, почти физически ощущая, как над Вонголой сгущаются воображаемые тучи. И это стеклянное молчание, повисшее сейчас между ними, разобьется на тысячу осколков, наполнив пространство оглушительным грохотом.

Время остановилось для Цуны в тот момент, когда Занзас взял его руки в свои и медленно расстегнул сначала один браслет, потом другой. Его пальцы задержались на Цунином запястье лишь немногим больше секунды, но этого оказалось достаточно, чтобы внутри что-то противно клацнуло, словно вставая на место.

Цуна закрыл глаза, считая про себя до десяти. А когда снова открыл, они уже остановились.

* * *

Вдох – распахнутая наружу дверь. Выдох – шаг навстречу золотистому утру. Вдох – ехидная усмешка Горрини, целящегося из какого-то подозрительного револьвера Занзасу в сердце. Выдох – решение, ослепительной вспышкой полыхнувшее внутри. Вдох – огненный цветок, разрывающий грудь. Выдох – все.

* * *

Цуна лежал на мокрой земле и смотрел в небо. Наконец-то ему было не больно и совсем не страшно. Сейчас, в прозрачном утреннем свете, оно казалось почти белым. Внезапно он увидел, как с серебристой выси протянулась невесомая ажурная лестница, и кто-то, очень похожий на него, поднялся с земли и шагнул на первую ступень. Потом на вторую, затем на третью, и так все выше и выше, туда, где мелькали барашки облаков и разливалась глубокая синева, туда, где его уже ждали.

На последней ступени в ровном золотом свечении стояли дон Тимотео и Примо. Красивые и величественные, словно окутанные солнечными искрами.

– Твоя решимость принята безоговорочно, – гулкий голос Примо заставил его замереть.

Ему почудилось, что на теле в одно мгновение вскрылись все раны, даже те, которые давно уже зажили и позабылись, и сумасшедшая волна боли накрыла сознание. Цуну будто разрывало на части, он видел, как лучи-спицы пронзают его насквозь, и от них по коже расходятся искрящиеся узоры. Но не успел он по-настоящему поддаться панике, как пытка прекратилось, а дон Тимотео протянул ему руку и позвал:

– Пойдем с нами, Цунаеси. Все закончилось.

Цуна последний раз посмотрел вниз, где у подножья лестницы раздавались звуки выстрелов и бегали люди, похожие на картонные фигурки. Они вскидывали оружие, кричали и падали, неловко взмахивая руками. Он видел злобно скалящегося Сквало, который все-таки ослушался приказа и поехал следом за ними. «Хорошо, что ослушался», – думал Цуна, пытаясь уловить стремительные выверенные движения меча, кромсающего противников. Он видел Занзаса, сворачивающего объятыми пламенем руками шею Федерико Горрини. Видел, как потом Занзас аккуратно поднял его, Цуны, тело с черной дырой вместо сердца. Слышал глухой шепот «не отдам». Но все это было уже в другом мире, которому Цуна больше не принадлежал – по ту сторону смерти.

@темы: слэш, авторский фик, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Неба, Reborn Nostra: Танец Пламени - задание 12: фик/перевод, PG-13

---

[The Cloud Room]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Команда Flame of Wrath. Задание 12. Авторский фик «Путеводная звезда»

[Flame of Wrath]

Название: Путеводная звезда
Автор: NecRomantica
Бета: The Phantom и Цвай
Герои (Пейринг): Занзас/Сквало
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: экшн, романс
Размер: 4889 слов
Саммари: Занзас был весь в этом – только вперед, яростью, силой и стремлением пробивать путь к своей правде. Сквало не хотел, чтобы это менялось, чтобы Занзас ломался под страхом смерти. Он просто хотел, чтобы Занзас жил.
Предупреждения: постканон, ООС, мат
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечание: фик написан на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, тема «Ради кого хочешь жить, ради того не бойся умереть»

– Если ты знал, что это плохой план, почему позволил ему?!

Сквало бы решил, что Савада близок к истерике, если бы не привык за последние годы к тому, насколько хорошо тот научился владеть собой.

– Ты хоть представляешь, что было бы, если б я ему запретил? – нервно хмыкнул он. Потом добавил спокойнее: – Расспросить хотел. О пламени Ярости. Расспросил…

Больше он ничего не сказал – Саваде и без того много было информации к размышлению. А время шло. Время рассыпалось иссушающей пылью, удушливо оседавшей в груди.

– Но теперь…

– Теперь я собираюсь вернуть его.

– Нет, – покачал головой Савада. – Я сам пойду.

– Ты тупой щенок, – не выдержал Сквало. – Забыл, что ты босс семьи и не имеешь права на отпуск в «черт знает где»?!

– Но…

– Он прав, Цунаеши, – подал голос Шоичи. Кровоподтек на его виске уже не синел призывно, поблек до бледно-розового. – Неизвестно, куда машина отправила Занзаса, да и у Сквало вернее получится найти его…

Савада виновато уставился на него. Сквало нетерпеливо хрустнул костяшками: ждать, пока эти двое наиграются в гляделки, было не просто утомительно – бесило.

– Ты отдаешь себе отчет, что можешь не вернуться? Застрянешь с ним там или вообще…

Сказать «сдохнешь» у него либо не хватило смелости, либо хватило ума промолчать, но и так все было ясно.

– Если не выйдет у меня, пойдешь ты, – положил на весы последний камень Сквало. – Или будешь искать другой вариант, или забьешь к чертовой матери, только дай уже добро, не томи.

– Хорошо, – тяжело вздохнул Савада и снова посмотрел на Шоичи. – Действуй…

***
Сквало ни на что не рассчитывал. Белая машина могла закинуть его как в райский сад, так и на самое дно преисподней. Первое, к слову, пугало больше, адское пламя – спасибо Закуро – он уже испытал на своей шкуре.

Дом Секондо, трущобы, бордель или арктические льды – он строил догадки, дрейфуя в зыбкой тьме, а потом вдруг появились стены. Обычные стены, камни которых ладно примыкали друг к другу, источая мутный холод. Пол под ногами тоже был холодным, прожигал через подошву сапог. Бодрил.

Сквало огляделся – плиты высотой с Корно-Гранде окружали со всех сторон, и, похоже, в этом застенке не было ни одной живой души. Хотя насчет последнего он сомневался, поэтому звать Занзаса не стал – просто пошел вперед, держа наготове меч.

Что это за место, Сквало понял, едва узкий коридор вывернул на массивную площадку, вдоль стен которой возвышались заполненные прозрачным физраствором колбы. Человеческие тела бултыхались в них, как завернутые в кокон из проводов и трубок куколки, еще не готовые стать бабочками.

Обнаружить среди узников Занзаса Сквало не хотел – идей, как вытаскивать его из колбы и куда потом тащиться с мокрым полутрупом, не было – но все равно вглядывался в запотевшие стекла. Лица мертвых-живых утопленников казались даже счастливыми, но найти хоть одно знакомое он не успел – сзади прошуршали по полу шаги, и тут же повеяло смрадом.

Сквало уже знал, кого увидит, когда оборачивался.

– Ты не должен находиться здесь, – раздраженно прошелестел Вендиче.

Незнакомый, не тот, кто когда-то вырвал ему сердце, но они для Сквало теперь все были на одни лицо. Все – враги.

– Я пришел за Занзасом.

– Ты можешь его увидеть, – кивнул вдруг Вендиче – аттракцион неслыханной щедрости, а Сквало решил уже, что это право придется отвоевывать с боем. – Перед казнью.

Холод колючим ежом скатился по спине. Какая еще, нахрен, казнь?!

***
– Своими попытками подчинить Вонголу он нарушает установленный в мире порядок, – монотонно бубнил Вендиче. – Поэтому мы пришли к решению принять крайнюю меру – устранение.

Сквало хотелось проорать прямо в забинтованную рожу – что за порядок? Кем установлен? И кто вы, мать его, такие, чтобы решать подобные вещи?!

Занзас только улыбался криво, привалившись затылком к стене – похоже, свой приговор он слышал не впервые и либо смирился – в это верилось с трудом, либо что-то уже придумал.

Сквало так и не смог ничего спросить. Только смотрел молча, как Вендиче костлявой ручонкой захлопывает за собой многотонную дверь, отрезая их от подобия мира.

– Ну и что ты, блядь, наделал? – Сквало повернулся к Занзасу.

– Хотел замочить Рикардо, – признался тот, продолжая сидеть так, словно они жарились на солнечном курорте, а не коротали часы до расправы. – Мудак он… А потом эти приперлись.

– Ты пытался поджарить Второго? Он босс Вонголы не за красивые глаза, идиот!

Не верилось, просто не укладывалось в голове, что можно творить такие глупости – со стороны они так и воспринимались, хотя Сквало понимал, что, если бы находился рядом – наверняка заразился бы азартом, еще бы и план Занзасу придумал получше.

А сейчас все катилось в задницу – и план, и Занзас, и он вместе с ним.

– А ты какого хрена приперся так поздно? – Занзас открыл один глаз, затем второй, и выпрямился.

Сквало успел уже оглядеть его с ног до головы – ни ран, ни царапин, только на шее красный след от цепей Вендиче. Взяли явно без драки, нюх на угрозы у Рикардо работал что надо. Второй…

– Думаешь, легко было уломать Саваду? – фыркнул он. – Не ссы, я тебя вытащу.

– Как?

– Придумаю.

Двигаться Занзас мог, а значит, мог и бежать, и драться. Оставалось только найти выход из этого каземата, по сравнению с которым даже «Сан-Витторе» казалась всего лишь комнатой страха в луна-парке. Но ведь сбегали же и отсюда. И они сбегут. Только вот карманный иллюзионист не повредил бы…

– Мусор, – позвал Занзас неожиданно неравнодушно, – подойди.

Сквало машинально шагнул к нему – сам уже боролся с желанием дотронуться, руки чесались. Опустил ладони на твердые плечи – Занзас в отместку стиснул свои в замок у него на пояснице и вжался лбом в живот.

– На этот раз все совсем дерьмово. – Голос глушила одежда, и Сквало хотелось отпихнуть Занзаса, чтобы слышать лучше – и в то же время не хотелось шевелиться. Совсем. – И тебе лучше не лезть, все равно толку от тебя…

– Эй, я придумаю что-нибудь! – рявкнул Сквало, тряхнув его для верности. – Не хрен считать меня бесполезным!

– Тупой отброс, – Занзас засмеялся – жарко стало даже через ткань рубашки.

Вообще бы стянуть это рубашку к черту – Сквало забыл, когда в последний раз прикасался к Занзасу так, телом. Расчеты, идеи, стратегии, вылившиеся в итоговое «Наебем Шоичи, спросим совета у Рикардо», забивали мысли под завязку, вынуждали отложить все прочие желания на потом.

А теперь… нет, Сквало до последнего собирался искать выход – должен он быть, безвыходных ситуаций не существует, а если и так, значит, они выйдут через вход.

– Эти ублюдки у меня даже меч не забрали. Не думали, что воспользуюсь. Можно прорыть ход…

– За одну ночь? А ты гений.

Занзас забрался к нему под рубашку, водя привычно горячими ладонями по коже, и это сбивало сильнее насмешек, мешало анализировать, не давало сосредоточиться ни на чем, кроме…

– Какого черта ты делаешь?

– Хочу потрахаться перед смертью, ты против?

Сквало был против смерти. Насчет потрахаться – скорее в неопределившихся, но когда Занзас чего-то хотел, он это получал, и долгие споры только занимали и без того бесценное время.

Сквало стянул рубашку через голову, позволив увлечь себя на привинченную к полу койку – единственную мебель в этой камере. Занзас, похоже, вообще не собирался раздеваться, так и навалился сверху, поглаживая пальцами бока и ребра.

– У нас тут ничего нет, – как бы между делом заметил Сквало.

– Я есть, – самодовольно ухмыльнулся Занзас и, наклонившись, прикусил чувствительную кожу над его ключицей.

Возмущения, вопросы и сомнения сразу схлынули на нет, оставляя что-то живое и жгучее, требующее «только так» и «прямо сейчас».

Брюки Занзас все-таки снял, а следом стащил остатки одежды со Сквало. Это всегда казалось неправильным, даже постыдным каким-то – быть голым, когда он при параде и пялится при этом как на восьмое чудо света. Сейчас Сквало хотелось, чтобы он смотрел. Решил, что может вот так запросто сдохнуть – отлично, пусть любуется. Будет, что вспоминать на том свете. Хотя хрена с два Сквало его отпустит.

– Хочешь уже, – Занзас оценивающе прицокнул языком, глядя на его вставший член, но вместо того, чтобы повести себя по-человечески, облизал большой палец и надавил влажной подушечкой на сосок.

Сквало в жизни бы не поверил, что можно так возбудиться в разгар активной мыслительной деятельности, но Вендикаре словно открывало его с новой стороны. Было хорошо от малейшего касания, от самой крохотной, мимолетной ласки. Занзас терзал его соски зубами и вылизывал узоры шрамов на животе, давал ему пальцы и отбирал, когда Сквало шипел сквозь зубы, прося о большем. Он как будто тоже старался, чтобы Сквало как следует прочувствовал, что вынужден будет потерять.

И у него почти получалось. Только сейчас Сквало хотел трахаться, а не сожалеть. Хотел получить его член. Сжимать, елозить на нем, глядя, как одно это заставляет Занзаса забыть все слова в мире кроме его имени. Трогать грудь и спину с буграми шрамов, целовать каждый – Занзас ненавидел эти телячьи нежности – но класть, что ему там нравится не нравится, когда это якобы их последний раз. Сквало мечтал о том, как перевернет его на живот и, слушая, как Занзас матерится, обещая прикончить, будет вылизывать его там, где тот позволяет преступно редко. Долго, мучительно долго, пока Занзас не спустит только от этого – а он может, Сквало знал. А потом он подождет и трахнет его сам, вытрахает непонятно откуда взявшуюся в его бестолковой башке дурь…

От одного только предвкушения возбуждение достигло точки невозврата. Сквало схватил Занзаса за плечи, стиснул нутром растягивающие пальцы, и прямо так, не выпуская, толкнул его, вынуждая перевернуться. Уселся сверху – Занзас с явной неохотой убрал руку – и поерзал:

– Давай уже, – буркнул он и прижал член Занзаса к своей дырке.

Вспомнил запоздало, почему больше любил другую позу – на коленях, лицом в подушку – не больно, хотя и нет дурацкого эмоционального контакта.

И похуй. Будет Занзас, будет контакт. Все будет.

– Ах ты ж бля… – зашипел он, цепляя зубами ребро ладони – чудом не пропорол до крови.

– Сам просил, – ухмыльнулся Занзас.

Член его уже толкался внутрь, давил нещадно со всех сторон – день, когда первое проникновение пройдет гладко, Сквало давно уже поклялся пометить красным в календаре и начать праздновать. Масштабно так, с гостями и пойлом.

– Да полегче ты, – проскрипел он.

Занзас замер. Распластал ладони у него на коленях и ждал. Сквало раскачивался неспешно, принимая медленно – чтоб он, бля, еще раз согласился делать это по слюне! Да ни в жизнь!

– Ну, давай, расслабься, – приказал Занзас.

И Сквало послушался. Отпустил себя, обмяк весь, чувствуя, как член входит глубже – достать ему Занзас пытался если не до гланд, то до пищевода точно, не просто же так подбрасывал бедра навстречу. Глубоко, сильно.
Почти хорошо.

– Сука… – фыркнул Сквало после первого же уверенного толчка.

– Брось. Кайфуешь же тоже.

Занзас не спрашивал – утверждал. Знал его как облупленного, знал его ритм, все особые места, пользовался этим с каким-то почти садистским рвением – и был прав: Сквало кайфовал. Тащился от почти неуловимых прикосновений – к бедрам, то внутри, то снаружи, к влажной от пота и смазки Занзаса промежности – как он только дотягивался туда? Даже от поцелуев-укусов в шею выл, как подстреленный – правильно-еще-охуенно.

– Руки убери, – просочилось через туман удовольствия, непонятное, но не приказ – просьба.

Сквало опустил ладонь, сплел с Занзасом пальцы.

– Вообще убери, – твердо повторил тот.

Сквало даже остановился, уставился на него. Напоролся на взгляд, до костей пронизывающий и даже глубже – интерес-восхищение-похоти через край. Занзас хотел его видеть.

– Извращенец, – хмыкнул Сквало и закинул руки назад, выгнулся, заскользив пальцами по ногам Занзаса – от лодыжек до ступней.

И задвигался снова, раскачиваясь на члене. Намеренно поднимал бедра выше, почти выпуская его из себя, и оседал, проезжаясь промежностью по лобку Занзаса. И снова поднимал, слыша, как одно лишь это действие вызывает тихий сдавленный хрип.

А потом Занзас приподнялся, рывком притянул к себе. Надавил на затылок и вжался в губы Сквало своими – горячими и мокрыми. Ждать не стал, скользнул языком в рот, удерживая Сквало так, чтобы не увернулся. Сквало не любитель был целоваться, но в такие моменты само собой выходило и становилось хорошо. Когда только Занзас – внутри и снаружи, вообще везде, и себя без него даже представить сложно. Все равно что без руки, но без руки Сквало привык, а без Занзаса не хотел.

Он всегда кончал во время поцелуев. Сжимал член, наяривая кулаком Занзасу в живот, и доводил себя до разрядки. Теперь вот тоже тянуло, мучительно пульсировало в паху, и казалось, что получится даже так, без касаний, но у самого края останавливалось и откатывало – почти пытка.

– Готов уже? – пробормотал Занзас ему в рот.

Сквало хватило только на то, чтобы закивать активно – слова растерялись где-то все, и в голове было пусто-пусто.

Занзас дрочил ему умело – оттягивал оргазм ровно столько, сколько потребовалось ему самому, чтобы сполна насладиться трахом. Потом отпустил, заставив кончать, сжимаясь на члене, комкая в кулаках полы потрепанной рубашки и заходясь в глухих стонах. Когда Сквало пришел в себя, и весь шум мира стих в ушах, он понял, что проебал момент, когда Занзас спустил сам. Осталось только подтверждение – размазавшаяся по заднице сперма, которую тут же захотелось вытереть. В идеале – смыть под душем, но о такой роскоши заключенным в Вендикаре можно было только мечтать.

Кое-как приведя себя в порядок, Сквало улегся рядом с Занзасом, потолкался, отвоевывая пространство на узкой койке, и в конце концов прижался вплотную – меньше всего сейчас хотелось навернуться на стылый пол.

– Эй, Сквало…

– М? – Сквало нехотя отлип от горячей груди, перевернулся на другой бок – теперь лицо Занзаса было прямо перед глазами. – Только не говори, что еще хочешь.

– Вария теперь твоя, – вместо этого заявил Занзас. – Похеришь – с того света вернусь и урою.

Сквало устало вздохнул: сил не было ни переубеждать, ни спорить. С Занзасом спорить было все равно, что со скалой – та тоже все выслушивала молча, а стоять оставалась на одном месте.

– И патлы можешь остричь…

В подтверждение слов он намотал на палец белесую прядь, принялся играть с кончиком. Сквало медленно, но верно засыпал.

– Они не мешают, – пробормотал он.

– Ты просто привык. Но это поправимо.

– Угу. Еще что?

– Еще… я хочу еще.

– Сука, – остальные двести пятьдесят эпитетов Сквало пришлось оставить при себе – разговаривать и целоваться одновременно он пока не научился.

***
Больше, чем на поцелуи, Занзаса не хватило, а вот Сквало после уверенного «ладно, в другой раз» стало еще сильнее волновать, как сделать, чтобы этот другой раз был. Занзас на сдавшегося был похож только на словах, во всех его действиях и поступках не ощущалось и грамма отчаяния. Значит, план у него был, просто делиться он по каким-то причинам не хотел. Берег его, что ли… Смешно же.

Выбравшись из кровати, Сквало присел на корточки. Нужное обнаружилось сразу – надколотый камень у задней стены, загороженной койкой, напоминал прикрытие для небольшой лазейки. Куда она могла привести, Сквало не знал, но догадывался, что Занзас уж точно в никуда лезть не станет. Вопрос был в другом – в такую крохотную дырку протиснется разве что ребенок. И у Гокудеры могло выйти, Вонгола на его питании явно экономила.

Но не Занзас.

– Что ты задумал, кретин? – пробормотал Сквало.

Можно было разбудить Занзаса и задать тот же вопрос ему, но это было чревато мордобоем. Для собственной задумки Сквало мог позволить себе только уже имеющуюся боль – она хотя бы не мешала драться.

Он вытащил прикрученную к голенищу сапога с внутренней стороны «бабочку» и положил в кровать на то место, где лежал сам – Занзас проснется и найдет. И придумает, как воспользоваться. Затем коснулся губами любимого шрама на спине, у самой поясницы, где задралась рубашка – тот напоминал раззявившего пасть льва, почти поцелуй вышел.
И бесшумно толкнул массивную дверь.

***
Вендиче словно дожидались, пока он придет. Хотя скорее просто готовились к предстоящему действу – посреди обширного зала возвышался помост, на котором уже была установлена колба – не такая, в каких держали особо опасных преступников, как когда-то Рокудо Мукуро. В этой банке вода была мутная, что сразу вызывало сомнения, вода ли это. Скорее кислота или формалин – с помощью чего еще эти изверги могли казнить людей?

– Ты что-то хотел, Супербия Сквало? – спросил один из Вендиче, заметив его.

– Поговорить. – Пока вы, ублюдки, будете отвлекаться тут, Занзас сбежит.

– Если собираешься оспаривать наше решение, зря потратишь время. Так что можешь просто выбрать себе место в зрительном зале, скоро все начнется.

Охуеть, у них даже зрительный зал есть, подготовились как надо. Небось, все мафиозные отбросы сгонят сюда в воспитательных целях – смотрите, как не нужно бороться за то, что принадлежит тебе по праву.

Сквало вдруг представил Занзаса, поднимающегося на этот эшафот под гул раззадоренной обещанием крови толпы – несломленного, гордого – и гнев вскипятил кровь.

– Отзовите приказ! – крикнул он. – Занзас гораздо ценнее для Вонголы живой, чем мертвый.

– И в чем же его ценность? – Вендиче, наверное, усмехнулся бы, если бы из беззубого рта лилось что-то кроме монотонного эха. – Пока что мы видим, как он пытается превратить в хаос порядок в любой эпохе, до которой добирается. И он ведь не остановится, даже если мы дадим ему еще шанс.

Сквало не мог с этим поспорить. Занзас был весь в этом – только вперед, яростью, силой и стремлением пробивать путь к своей правде. Сквало не хотел, чтобы это менялось, чтобы Занзас ломался под страхом смерти. Он просто хотел, чтобы Занзас жил.

– Да и у нас уже ажиотаж, нельзя оставить людей без зрелища, – меркантильно добавил другой Вендиче.

– Я вам покажу зрелище, чертовы мешки с костями! – Сквало выхватил меч – зря, ой, зря его не отобрали – и рванулся вперед.

Крохотный Вендиче оказался рядом в секунду, в невидимой глазу подсечке сбил с ног, а потом позорно проволок по полу и бросил у стены.

– Мы не собираемся драться с тобой, Супербия Сквало, однажды мы уже победили. Если ты, конечно, не хочешь подарить нам еще одно сердце.

В груди предательски закололо – Сквало не до конца еще привык к чужому органу, и пока не думал, все было нормально, но стоило только вспомнить – в жар бросало, и сердце заходилось как бешеное.

– Хорошо, – решив успокоить себя привычным способом – разозлившись – пробормотал он. – Хотите шоу? Я устрою вам шоу, мало не покажется!

Повисшая тишина ударила по ушам тоннами децибел. А затем, один за другим, Вендиче засмеялись – это и смехом-то назвать было сложно, нелепое карканье по нарастающей, насилующее слух.

– Ты чего-то явно не понимаешь, – сказал тот, что стоял ближе всех. – Эта казнь – не месть и не шутка, она – наказание. Нам ничего не стоит убить тебя, но смысл?

Сквало понял, что все, хватит. Поднялся на ноги и рванулся вперед, расчерчивая мечом пустоту перед собой – если нет шансов выиграть Занзасу жизнь, тогда пусть будет время. Если этот кретин не дрыхнет до сих пор, конечно.

Звенящий опасностью холод обжигал легкие; когда Сквало был уже на полпути к напыжившемуся в ожидании удара Вендиче, от стены отделилась серая тень. Сталь со свистом рассекла воздух, Сквало умело ускользнул из-под удара и заблокировал чужой клинок мечом. Усмехнулся, увидев, что это оказался катар – в ассасинов они тут поиграть, что ли, решили?

Долго забавляться не пришлось – второй противник напал со спины. Будь на месте Сквало кто-то другой – валялся бы уже на обагренном кровью полу с перебитым позвоночником. Но ублюдки знали, с кем связывались, так что сами виноваты. Меч вспорол чужую плоть мягко, как нож – сливочное масло, и, сверкая в отблесках неяркой лампы, устремился к горлу следующего бойца.

Слабаки. Сквало по очереди оглядел распростертые под ногами тела – одинаковые темные плащи с капюшонами – развернулся и замер, напоровшись взглядом на шесть выросших словно из-под земли темных фигур. Он их даже не услышал, и это было подозрительно.

– Эй, да вы, никак, напрашиваетесь на хорошую трепку?

Тени молчаливо бросились на него, все шесть разом. Похоже, в чертовом Вендикаре о бое один на один не слышали, но Сквало это не испугало. Судя по мастерству предыдущих нападавших, даже шесть бойцов такого уровня вряд ли смогут его хотя бы поцарапать.

У самого быстрого он выбил катар из рук ловкой подсечкой, следующего уложил бомбами. Оставшиеся четверо затормозили, стали жаться друг к другу. Сквало казалось, что они рассматривают его как сквозь рентген, ищут слабое место.

– Вы там не можете решить, кому подыхать первым? – прокричал он.

Тени налетели снова. Они орудовали своим клинками нелепо, как дубинками какими, и, возможно, поэтому Сквало удавалось разоружить их быстро, но как только это происходило, они отскакивали на расстояние, на котором их не получалось достать ни мечом, ни бомбами.

В конце концов он устал от этих плясок. Своими проволочками горе-соперники упустили шанс на красивую быструю смерть. Сквало направил бомбы в землю, и в лицо противников ударил шквал камней, песка и пыли, сбил с ног. Сквало подскочил к ближайшему, в прыжке целясь мечом в беззащитное горло, потом стальным вихрем располосовал остальных.

Чтобы, обернувшись, увидеть очередной хоровод бойцов в черном. На этот раз Сквало даже не успел их сосчитать, сбился на дюжине, так как все они бросились на него, разразившись однозвучным глухим смехом. Сапоги вдруг увязли в чем-то мягком, мигом лишив тело маневренности. Казавшиеся несуразными клинки стали задевать его, вспарывая одежду и кожу, а собственные движения, хоть и по-прежнему отточенно попадали в цель, утратили смысл. На месте одного поверженного бойца появлялось трое новых, они в буквальном смысле размножались делением, и вскоре Сквало стало по-настоящему трудно.

Именно тогда он и понял, что облажался. Попал под действие иллюзии, сам того не заметив, и даже теперь, догадавшись, никак не мог выпутаться из ее сетей. Глупо было подыхать вот так, в бою с кучкой несуществующих неудачников, но тот, кто контролировал их, явно намеревался попросту уморить его, задавить количеством. И у него получалось.

Порезы неприятно ныли, голова кружилась, а ноги разъезжались, скользя по ненастоящей крови.

– Эй, вам придется торчать тут до второго пришествия, я так просто не сдамся! – пообещал Сквало.

– Мы можем ждать вечно, – хохотнул взгромоздившийся на помост Вендиче, – раз уж ты решил остаться. Пути отсюда все равно нет.

Сквало замер, застыл айсбергом. Тени подкрадывались мелкими шажками, изучая, выжидая, пока он ошибется. А он никак не мог сосредоточиться на бое – выходит, у Занзаса нет шансов?

– Да неужели?

Перед глазами сверкнул оранжевый всполох, и тени сдулись за секунду, истлели, как брошенные в костер фантики от леденцов.

– Ты… как? – Вендиче выглядел ошарашенным.

Проследив за его взглядом, Сквало удивился тоже. И тут же впал в бешенство.

– Я бы сам справился! Какого хрена?..

– Заткнись.

Занзас стоял посреди зала, прямо напротив уготованной ему колбы, и удерживал в ладони пламя. Один взмах – и все зальет смешанная с битым стеклом убойная жидкость, расщепит на атомы и живых, и не очень.

– Думали, у меня не получится? – ухмыльнулся Занзас – той своей улыбкой, от которой мелкие шавки могли обосраться так, что кирпичей хватило бы на второй Кастель-дель-Монте.

На Вендиче она не работала. Их и пламя-то не пугало, но все же тряслись от чего-то, и Сквало было жутко любопытно – неужели и правда обычной кислоты хватит, чтобы стереть эту унылую нежить нахрен.

– Даже если так, с пламенем, – взял себя в руки Вендиче, – ты не справишься.

– Да ну? – хмыкнул Занзас и выстрелил всей накопленной яростью.

Сквало зажмурился, готовясь к тому, что облизанная огнем и кислотой кожа начнет сползать с костей. Затем открыл глаза – осколки колбы цветастым крошевом вились в воздухе, как конфетти и блестки на рождественском карнавале.

– Валим, – бросил Занзас и нырнул в узкий проем в стене – Сквало готов был поклясться, что прежде его тут не было.

Он гнался за Занзасом, спиной чувствуя, что Вендиче со своими иллюзорными ищейками не отступят так просто. Ход то ширился, то сводил стены почти вплотную, но Занзас легко протискивался между ними. Сквало оставалось только не выпускать его из виду.

Потом он остановился, тяжело привалился к стене. Не хотелось думать, что он не знает, куда идти дальше. Просто устал. Сквало сдерживался, чтобы не спросить, почему вернулся, неужели не разгадал план с отвлечением – не верилось, а больше и причин-то не было.

– Надо было остаться и надрать им всем задницы, – сказал он наконец.

– Мы не будем сражаться с Вендиче, мусор, – Занзас шумно глотал ртом воздух, а Сквало не мог оторвать взгляд от его усеянной каплями пота шеи. – Мы не победим.

– Объясни.

– Все – иллюзия. С самого начала. Прошлое, Второй, Вендикаре. Хер знает, что сделала машина, но это – не настоящее.

Сквало уставился на него внимательно: версия звучала убедительно. Иначе объяснить, почему он так легко вышел из камеры, дверь которой по всем законам логики не взял бы даже таран, не получалось. И почему сохранил меч.

– Давно ты просек?

– Догадывался. Потом просто сопоставил факты.

Сквало непонимающе нахмурил брови, и Занзас раздраженно вздохнул:

– Я считал, что Секондо сильнее, и даже не поцарапал его в бою. Считал, что пламя не подействует в Вендикаре, и не смог поджарить ни одного ублюдка, пока меня тут держали. Я сомневался, что удастся бежать, и подкоп вывел в тупик. Достаточно?

– И с чего ты решил, что это нереально?

– После этого, – Занзас вытащил из кармана «бабочку» и бросил ее на колени Сквало. – Тебя я тоже «выдумал», со скуки. А потом увидел это. Я его тебе подарил. И забыл с концами. Значит, не мог выдумать. Он настоящий.

– Эй, я тоже настоящий! – выпалил Сквало и затих – Занзас повернулся, оказался совсем рядом; пар, вырывающийся у него изо рта, приятно грел щеку.

– Настоящий. И если все верно, мы сейчас просто отсюда уйдем.

Он вскочил на ноги и, не дожидаясь, побрел дальше. Сквало идти удавалось непросто, даже если принять на веру, что тени и Вендиче – фантомы, созданные бурной фантазией Занзаса, потрепали они его изрядно.

Когда он нагнал Занзаса, тот уже вовсю молотил огромную кованную дверь, попеременно то кулаками, то пламенем. Трясся от злости и ругался сквозь зубы. Сквало залюбовался невольно, но осадил себя, как только услышал топот из другого конца коридора: Вендиче покоряли своим упорством.

– Что не так? – бросил он.

– Из Вендикаре нет выхода.

– Эй, мы не в Вендикаре. Придумай что-нибудь.

– Сам придумай! – прорычал Занзас и снова пальнул в дверь – на той даже вмятины не осталось.

Сквало лихорадочно вертел в памяти все, что слышал о Вендикаре – выходило, что выбраться отсюда без помощи извне действительно не удавалось никому. Им помощи ждать не приходилось, если только…

– Пусть кто-то снаружи откроет дверь! – крикнул он.

Тени выползали из коридора, гонимые чокнутым кукловодом, сверкали оружием, от одного вида которого свежие раны начинали зудеть.

– Кто?!

– Думай! Луссурия! Леви! Нет, у этих кишка тонка… Фран? Зассыт во второй раз… Савада! Пусть откроет Савада!

Занзас колебался: очевидно, принять помощь даже вымышленного Савады для него было все равно, что руку отпилить наживую. Тени хлынули сплошным серым потоком, а за их спинами, поигрывая цепями, победно возвышались Вендиче. Сквало устало вздохнул и выставил вперед меч, надеясь, что Занзас уж как-нибудь с собой договорится – хреновое времечко для капризов.

– Я задержу их. Думай! И быстрее!

Боль подкосила практически сразу – сейчас противники не играли с ним, били на поражение, и равного боя не вышло сходу. Сквало кое-как удавалось отводить атаки, не позволяя ублюдкам приблизиться к Занзасу. Каждая новая надсечка на теле – выигранная секунда, каждый удар, способный проломить кости – шаг к свободе.

– Готово! – откуда-то из-за спины полился свет – белый отблеск нетронутого снежного покрова, выхвативший скривившиеся лица Вендиче.

Сквало оскалился довольно – победа как обычно пьянила. А потом тугой метал прорвал грудную клетку, и новое, едва прижившееся сердце рванули с такой силой, что Сквало не удержался на ногах.

Где-то за сотни миль отсюда орал Занзас, воняло жжеными бинтами и кипящей кровью. А еще снегом и ветром, который никогда не пробирался внутрь Вендикаре.

Хотелось крикнуть Занзасу, чтобы бежал, ублюдок, раз открыл уже дверь, но Сквало сумел только улыбнуться.

***
– Не вышло, – Сквало резко сел, пытаясь продышаться, и с силой долбанул кулаком по бедру. – Не вышло ни хрена! Я просто сдох там! Я…

– Успокойся, – Савада наклонился над ним, опустил руки на плечи. Смотрел в глаза пристально, как гребаный гипнотизер. – Он уже десять минут дышит самостоятельно. Скоро должен проснуться. У тебя все получилось.

Сквало заморгал часто, пытаясь уложить в голове услышанное. По-прежнему было непонятно, как все работало, но какая теперь, к черту, разница? Занзас снова дышал, и сердце отстукивало привычный ритм. Получилось…

– Я хочу его увидеть, – сказал он.

– Не раньше, чем я услышу, почему нам пришлось запускать твое сердце заново.

Савада не просил – приказывал. В такие моменты идти ему наперекор было себе дороже, и даже Сквало это понимал.

– Машина устроила какую-то чертовщину с его сознанием. Мы были в Вендикаре и не могли выбраться, пока не догнали, что все ненастоящее.

– В Вендикаре? – оживился Шоичи. – Он разве не должен был попасть к Секондо?

– Это у тебя надо спросить, кретин, – выплюнул Сквало. Потом добавил тише: – Он что-то не поделил со Вторым, и Вендиче его забрали. Хотели казнить, потому что нарушает мировой порядок…

Он рассказал обо всем, что сам уяснил во время посещения созданной машиной реальности, умолчал только о одном – не было желания пялиться, как у двух никчемных идиотов начнут краснеть уши. Да и вообще не терпелось закончить уже здесь поскорее и увидеть наконец Занзаса.

– Понятно, – Шоичи уже не обращался ни к кому, просто рассуждал вслух. – Выходит, машина выстроила мир на основе того, что знает его разум. Поэтому Вендиче были непобедимыми, а вход открылся, только когда Занзас поверил, что Цунаеши его вытащит. А ты стал катализатором… Почти как в осознанном сновидении, только более глубоком. Интересно…

– Да-да, так все и было, – нетерпеливо перебил Сквало. – Еще вопросы есть, или можно уже двигать?

– Иди, конечно, – мягко улыбнулся Савада.

Радовался, похоже, сукин сын, что, даже не поучаствовав напрямую, стал ключом к спасению Занзаса. Сквало только надеялся, что ему хватит ума не напомнить об этом при удобном случае – тогда точно не удастся избежать бойни.

***
– Значит, он чувствовал себя виноватым? – осторожно спросил Савада.

Сквало вздрогнул – когда этот кретин научился подкрадываться бесшумно? Хотя, скорее всего, он просто сам расслабился, залипнув на пороге спальни. Занзас морщился во сне, дергал сжатыми в кулаки руками и наконец-то походил на себя, а не на закаменевшую мумию, которой сделала его тупая машина.

– Ни хрена подобного! – в последний момент сдержав себя, Сквало фыркнул тише обычного. – Не знаю, что он там думал, но вина – это бред… Не вздумай это при нем ляпнуть!

– Ладно, – тот улыбнулся как-то снисходительно. – Наверное, и правда просто сбой программы.

– Вот-вот.

– Шоичи занимается этим сейчас.

– Флаг ему в руки.

– Хорошо, я вернусь позже, когда он очнется.

Сквало кивнул, не оглядываясь: Савада ушел так же тихо, как появился. Возможно, все дело было в коврах.

– Свалил? – неожиданно прохрипел Занзас.

Сквало ухмыльнулся, прошел в комнату и плюхнулся на край кровати. Провел на прощание пальцами по покрытому зазубринами лезвию «бабочки» и отложил ее на прикроватную тумбу.

– Давно не дрыхнешь?

– Как ты трепаться начал. Мертвого разбудишь.

– Ну прости.

Занзас не открывал глаза, просто лежал и дышал – мерно и ровно. Глядя на него, Сквало вдруг остро ощутил собственную усталость – прогулка в чужое сознание телом явно не воспринялась как отдых, а до этого он сутками не спал, ища способ разбудить Занзаса.

– Ложись, – сказал тот и добавил с усмешкой, когда Сквало уже блаженно вытянулся на кровати. – Все равно ты мне должен.

– Сейчас? – вспыхнул Сквало, как только дошло, о каком обещании речь. – Охренел? Да я сдохну просто.

– Вообще, – сжалился Занзас, закинув руку ему на спину. – А с Рикардо я еще поболтаю, когда очкарик разберется с машиной.

Сквало хотел сообщить, что в третий раз вырывать себе сердце из-за того, что кое у кого плохо с головой, но прекрасно с амбициями, не позволит. Но промолчал.

@темы: слэш, авторский фик, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Ярости, Reborn Nostra: Танец Пламени - задание 12: фик/перевод, NC-17

---

Команда Flame of Wrath. Задание 11. Иллюстрация к фанфику

[Flame of Wrath]

Название: Укрощая драконов
Автор: Soul of Black Raven
Герои: Рикардо, Асари
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечание: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, иллюстрация к фику «С чистого листа»

@темы: Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Ярости, Reborn Nostra: Танец Пламени - задание 11: рисунок, G

---

Команда Nebbia Team. Задание 11. Иллюстрация к фанфику

[nebbia-team]

Название: Я не успел сказать, что люблю вас
Автор:  nebbia-team
Герои (Пейринг): Фран
Категория: Слэш
Рейтинг: PG-13
Дисклаймер: манга и аниме Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире и студии Artland
Примечания: рисунок выполнен на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, иллюстрация к фику «CODE: 27.59.33.80.18.69.96.26»

@темы: слэш, фанарт, джен, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Тумана, Reborn Nostra: Танец Пламени - задание 11: рисунок, PG-13

---

Команда "The Cloud Room". Задание 11. Иллюстрация к фику

[The Cloud Room]

Название: Фиолетово-черный
Автор: The Cloud Room
Герои: Мукуро, Хибари
Категория: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: медиафраншиза Katekyo Hitman Reborn! © Амано Акире и студии Artland
Примечания: рисунки выполнены на конкурс Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, иллюстрации к авторскому фику «Аксиома дикобразов»

@темы: фанарт, джен, Reborn Nostra: Танец Пламени, команда пламени Облака, Reborn Nostra: Танец Пламени - задание 11: рисунок, G